Полковник советской разведки
Шрифт:
– Мы такие же обжоры, как герои Хемингуэя, – сказала она.
– Они скорее пьяницы, – возразил Сергей.
– Нет, нет. Они, прежде всего, обжоры, а пьяницами только притворяются. Их любимые напитки пиво и легкое вино. Как у нас. Вот герои Ремарка – те пьяницы. В Германии они бутылка за бутылкой лакают все, что попадается под руку, во Франции – предпочитают нормандскую яблочную водку. В «Триумфальной арке» слово «кальвадос» встречается чаще, чем имя любимой женщины. Даже перед тем как заняться любовью, они ставят у кровати бутылку кальвадоса. Как ты думаешь, Серж, почему в Париже есть бар «Хемингуэй», а бара «Ремарк» нет?
– Хемингуэй любил Париж, а Париж любил
– Все! – объявила Женевьева через час. – Я сыта.
Девушка раскраснелась и вспотела, отчего стала еще более привлекательной. Она похожа на повзрослевшую внучку Кола Брюньона, подумал Сергей, в ней аккумулировалось все физическое и нравственное здоровье, какое еще осталось у этого грешного города.
– А сейчас мы пойдем в Люксембургский сад, – сказал он, – и ты проведешь со мной экскурсию по возможности на русском языке.
– Разве ты не знаешь Люксембургского сада, Серж?
– Конечно, знаю. Это будет учебная экскурсия. И запомни: в работе гида главное – здоровая наглость. То же относится и к работе переводчика. Большинство людей невежды и тупицы. Им глубоко наплевать на то, что ты там мелешь. Они приезжают в Париж, чтобы отметиться. Ах! Я была в Париже. Ничего, знаете, городишко, но Рим лучше. Там колготки вдвое дешевле, а итальянцы гораздо любезнее французов!
– Ты циник, Серж. Я не стану следовать твоим советам. В любой группе туристов есть люди, которые заслуживают того, чтобы получить исчерпывающую информацию об объекте показа.
Девушка надула губки и умолкла, а когда они приблизились к цели, начала так:
– Дамы и господа! Перед вами Люксембургский сад – любимое место отдыха парижан. Парижане любят его за элегантность и месторасположение в центре города. Здесь, в Люксембургском дворце, заседает французский сенат…
– Да будет тебе! – перебил ее Сергей. – Покажи мне лучше место, где расстреляли маршала Нея.
Она повела его вдоль ограды.
– Вот здесь, здесь погиб князь Московский.
– Он кончил, как большинство завоевателей.
– Ней был славой Франции.
– Ты патриотка, Женевьева?
– Да, я люблю Францию и чту ее великую историю.
– А я люблю Россию… Но не будем ссориться из-за Нея. Знаешь, что сказал граф Орлов, когда явился в штаб маршала Мармона для ведения переговоров о капитуляции Парижа? Он попытался утешить французских офицеров: «Не огорчайтесь, господа! Мы просто обменялись визитами. Сначала вы побывали в Москве, теперь мы пришли в Париж». Посмотри-ка, оказывается, отсюда виден купол базилики Сакре Кёр. Я полагаю, что это величайший из памятников, воздвигнутых когда-либо в честь героев революции.
– Парижане считают, что купол похож на жирного белого краба, обосновавшегося на загривке города, и вообще, кто ведет экскурсию, я или ты?
– Прости меня, Женевьева. Но если ты ведешь экскурсию, то скажи, почему бронзовый Ней установлен не тут, а на бульваре Монпарнас. Хемингуэй смотрел на него из окна и любил беседовать с ним, когда пил пиво в «Клозери-де-Лиль».
– Я этого не знаю.
– Вот видишь, в твоем образовании есть пробелы. Тебе надо еще учиться, учиться и учиться.
Женевьева хлопнула Сергея по голове «Вешними водами» и объявила, что в следующий раз они посетят музей художников-импрессионистов в саду Тюильри.
– Там ты будешь нем, как рыба, – сказала она. – Русские никогда не знали разницы между Манэ и Моне.
В Люксембургском саду они провели остаток дня, угощая друг друга перлами книжной эрудиции, мороженым, жареными фисташками и колой. Вечером к ним подошел сторож
– Что это значит? – удивился Сергей.
– Это значит, что мы должны убираться восвояси. Сейчас закроют и запрут все ворота. Ночью тут нельзя находиться посторонним.
Он проводил девушку до улицы Сен-Мартен на нравом берегу Сены, где она снимала комнату в недорогом пансионе. На прощанье Женевьева чинно протянула ему руку. Они условились встретиться через неделю в саду Тюильри. Сергей вернулся в свою квартиру совершенно счастливый и умиротворенный. За один неполный день он успел по уши втюриться в незнакомую девицу. Раньше с ним такого никогда не случалось. Не скажу о ней Калюжному, решил он, засыпая, имею я, в конце концов, право наличную жизнь или нет? Таким образом, в тот и в последующий день он нарушил сразу два пункта инструкции: вступил в контакт с неустановленным лицом и не доложил об этом ни офицеру безопасности посольства, ни кому-либо другому из сотрудников КГБ, работавших под посольской крышей. Ему, человеку, имевшему солидный опыт неофициального сотрудничества с советскими спецслужбами, подобные ошибки были непростительны…
Лет за пять до описываемых событий, когда Сергей еще учился на третьем курсе иняза в Москве, его вербануло Пятое управление КГБ для внедрения в среду диссидентствующей молодежи и интеллигенции. Тогда ему было двадцать лет, а в том возрасте он любил, бреясь перед зеркалом, напевать строки Высоцкого: «Я вышел ростом и лицом, спасибо матери с отцом…» Он вышел не только ростом и лицом. Природа и умом его не обделила. Ему не приходилось бегать за девками, они «бегали за ним сами, оставалось только выбирать лучших из них. Чекисты считали Сергея ценным приобретением. Агент «Антон», как нож в масло, вошел в круг диссидентствующих поэтесс, исполнительниц бардовских песенок, однако те не приобщали его к святая святых диссидентства, пока он не переспал с каждой из них. Эти претенциозные потасканные дурно пахнущие бабы называли Россию сукой, много курили, пили, сквернословили и боролись с тоталитаризмом преимущественно посредством полнейшего высвобождения своих сексуальных инстинктов и вожделений. Из общения с ними Сергей вынес стойкое отвращение к женщине как таковой. Он сильно отощал и едва не спился, но отправить на лесоповал двух мужей своих любовниц все-таки успел. После того как незадачливые правозащитники, посыпав пеплом ранние лысины и поведав суду всю правду о своей подрывной деятельности, а заодно и о подрывной деятельности Запада, загремели в Сибирь, оставшиеся на свободе диссиденты не без основания стали косо поглядывать на Сергея: ведь он был единственным русским в их компании. Агента «Антона» пора было выводить из игры. А тут как раз подвернулась парижская синекура, и все образовалось само собой. «Антона» передали на связь в разведку. Здесь, в Париже, его отцом-наставником стал немолодой, умудренный жизненным опытом весельчак и циник подполковник Калюжный, замаскированный под одного из секретарей посольства.
Калюжный три месяца не ставил Сергею никаких заданий. Порекомендовал отъедаться, лечить нервы и отпускать усы. Через три месяца Сергей снова превратился в красавца-мужчину, этакого Жоржа Дюруа, Bel-Ami, дамского угодника и любимца. Тут-то на него и положила глаз мадам Журден, переводчица французского МИДа, молодящаяся бабенка в климактерическом возрасте. Как женщина она уже давно вышла в тираж, но для разведки еще представляла несомненный интерес. Калюжный наметанным оком перехватил на одном из приемов взгляд, которым мадам Журден пронзила Сергея, и тут же, отозвав своего подопечного в сторонку, шепнул ему: