Полководцы Первой Мировой. Русская армия в лицах
Шрифт:
Вступление войск 3-й армии генерала Н. В. Рузского во Львов.
Бои продолжались, но не в том виде, как их ранее представляло себе и российское, и германское командование. В полосе Северо-Западного фронта обе стороны все чаще переходили к обороне. Скорострельная артиллерия и пулеметы заставили пехоту закапываться в землю. Появились линии сплошных окопов, подступы к которым были прикрыты
Великий князь Андрей Владимирович, приехавший в Варшаву 1 февраля 1915 года, записал: «Первое, что я узнал здесь, был слух, что в штабе Рузского открылся целый ряд шпионских дел, и что между замешанными был и генерал, которого арестовали и увезли уже.
Действительно, были мелкие шпионские дела, но генералы в этом замешанными не были, по крайней мере, в Седлеце я не слышал. В связи с этим говорили, что благодаря этим шпионам генералу Рузскому до сих пор не удавались боевые действия. Все было уже известно немцам, и они принимали меры, парализовавшие все наши действия. Ввиду этого, как гласит слух, и ввиду того, что генерал Рузский не в силах «шпионское дело» разобрать, его сменяют и назначают генерала Куропаткина».
В феврале 1915 года в полосе Северо-Западного фронта развернулись тяжелые бои под Августовом, где в критическом положении оказались соединения одного из корпусов 10-й русской армии. Правда, последующее контрнаступление войск Северо-Западного фронта несколько улучшило положение русских войск, но стратегическая инициатива оставалась в руках противника.
Неудачи в боях под Августовом значительно приумножили число недоброжелателей Рузского в высших кругах военно-политического руководства Российской империи. Но, не имея прямых обвинений против генерала, придворные интриганы начали плести свою «паутину» совсем на другой основе, распространяя слухи о плохом состоянии здоровья командующего Северо-Западным фронтом. Тем более, что определенные основания для этого были, и сам Николай Владимирович не скрывал этого.
Великий князь Андрей Владимирович, который вскоре после августовских событий встречался с Николаем II, разговаривал о Рузском и оставил в своем военном дневнике следующую запись:
«В последний приезд Ники в Ставку он меня спросил, как здоровье Рузского. Я ответил, что хорошо. Но все же поинтересовался узнать, почему меня спрашивает. Ники сказал, что он вообще слышал, что генерал Рузский болен, сильно устал, разнервничался, и главное, что он морфиноман. Последнее я ни подтвердить, ни отрицать не мог, ибо впервые об этом слышу, но никаких намеков на морфий у меня нет. После этого разговора я присматривался ко всем мелочам, но ничего не мог заметить.
Из этого разговора одно, несомненно, ясно, что о здоровье Рузского были разговоры и довольно серьезные, иначе Ники при своей необычайной деликатности никогда бы не намекнул на морфий. По-видимому, этот вопрос сильно беспокоит Ники и у него, наверное, было сомнение насчет нормальности Рузского, ибо морфий именно нарушает полную нормальность человека. Мне кажется, что все это есть симптомы нарождающихся сомнений относительно Рузского. И ежели эти сомнения
Вскоре после этого состоялось совещание на высшем уровне, на котором присутствовали генерал Рузский со своим новым начальником штаба генералом Гулевичем, командующий Юго-Западным фронтом генерал Н. И. Иванов и его начальник штаба генерал М. В. Алексеев, начальник штаба Верховного главнокомандующего Янушкевич и генерал-квартирмейстер штаба Верховного генерал-майор Данилов. На этом совещании много споров вызвал сперва вопрос, чей фронт важнее: Юго-Западный или Северо-Западный. Иванов доказывал, что Северо-Западный фронт находится в исключительно благоприятных условиях и что за него нечего беспокоиться, а вот его фронт, самый важный, в тяжелом положении.
В этом споре Рузский проявил большое самообладание, чтобы не ответить Иванову резко. Положение Северо-Западного фронта в это время было особенно тяжелое. Три корпуса были неизвестно где. Правый фланг обойден противником.
– Не нужно говорить о том, какой фронт сегодня главнее, – заметил Рузский. – Важно решить одно из двух: или решительными действиями опрокинуть неприятеля, и в таком случае принять сообща меры к этому выполнению, или лучше ограничиваться лишь частными действиями.
Сам Рузский настаивал на первом варианте. Но для его реализации он хотел под Варшавой отойти на ближний укрепленный рубеж и избыток войск перебросить на правый берег Вислы. При этом он считал, что отход под давлением противника очень труден и рискован. Поэтому предлагал отойти без боя.
Генерал Иванов запротестовал. Он сказал, что, по его мнению, такой отход оголит его правый фланг и заставит и его также отойти.
Верховный главнокомандующий решил позиций не покидать, заявив, что возможную при этом потерю тяжелых орудий он «берет на себя». Рузский совещанием остался недоволен. Он заявил, что таким образом «его связали с югом и тем лишают свободы действия и не дают свободы даже в мелочах». Он заявил, что хотел корпуса у правого берега Вислы отвести назад и упереться левым флангом не в Вислу, а в укрепленный пояс Новогеоргиевск – Згеж. Этим, по его мнению, он хочет сократить свой фронт для того, чтобы создать «сильные резервы до выяснения направления главного удара неприятеля».
Великий князь Андрей Владимирович, присутствовавший на этом совещании, отметил, что «самого Рузского я нашел в гораздо лучшем виде. Он совершенно оправился от своего насморка, и вид у него бодрее. Он лично лишь жаловался, что времена трудные, а начальство не всегда на высоте положения. Большой минус положения фронта – это то, что все пути сообщения идут вдоль фронта и главное, Плеве – в Двинске, даже впереди правого фланга. Это ненормально. Он давно просил перевести базу в Брест, но его не слушали, да и не верили в возможность такого наступления неприятеля на Восточную Пруссию».
Но к весне 1915 года, как видно, вопрос со сменой командования Северо-Западным фронтом уже был решен на самом высоком уровне. Великий князь Андрей Владимирович 16 марта в своем дневнике записал:
«По случаю возвращения с войны, я был у Государя, и в разговоре по поводу здоровья генерал-адъютанта Рузского он мне сказал, что в последний проезд через Ставку Николай Николаевич показал ему письмо Рузского, в котором он просит его вовсе уволить от занимаемой должности по болезни.
– Я бы не поверил этому, – сказал Государь, – если бы сам не видел его письмо.