Полководец
Шрифт:
– Тяжелые будут бои. Очень тяжелые. Отступать им некуда, будут стоять насмерть. А они воевать умеют. Противник серьезный.
Я вопросительно посмотрел на маршала.
– Тяжелый город, – продолжал командующий, задумчиво глядя на окутанный дымами пожаров Берлин. – Постройки-то крепостной толщины. Их и средним калибром не возьмешь. А реки, речки, каналы! Вон их сколько! И все в гранит одеты. Эти гранитные шубы разве что для тяжелой авиабомбы. А метро! Дом за домом брать придется. – И, подумав, добавил: – Зато возьмем – и конец войне.
Отойдя в сторону, я сейчас же записал
А потом началось сражение, и можно было тут же оценить справедливость недавно произнесенных слов. Первый период боя за Тельтов-канал стоил многих жертв, ибо каждую огневую точку пришлось подавлять массированным огнем и каждый дом на берегу канала, заводские здания, склады, штабеля сложенного в баррикады тесаного камня – все это превращалось в редуты. Впервые за всю войну я видел, как солдаты в черных мундирах и резиновых плащах войск СС шли в атаку в полный рост, словно каппелевские офицеры в фильме "Чапаев". Много их полегло. Зато штурмовые батальоны 22-й мотострелковой бригады имели уже несомненный успех. Под непрерывным огнем артиллерии солдаты на лодках, на бревнах, на каких-то ящиках переплывали канал, перебирались по фермам взорванного моста.
В эту минуту я посмотрел на командующего. Его круглое лицо хранило растроганное выражение, а голубые глаза были влажными. Хотел спросить, что он думает в эту минуту, но он резко отвернулся.
– Потом, потом… – Но тут же добавил: – Заметьте, красный флаг уже в Берлине!
И действительно, там, за каналом, ветер шевелил красный флаг, привязанный к какой-то железной ферме.
В десять часов тридцать минут пришло донесение, что части армии Рыбалко, продолжая наступление в северном и восточном направлениях, уже соединились с армией 1-го Белорусского фронта. Командующий, обращаясь к нам, сказал:
– Запомните, двадцать четвертое апреля. – Он был строг и деловит, наш командующий.
– А что думает сейчас командующий одного из фронтов, окруживших Берлин?
– Потом, потом. Сейчас воевать надо.
Свою корреспонденцию об этом дне, которую я написал на крыше здания, условно именовавшегося небоскребом, корреспонденцию о прорыве в Берлин первых частей 1-го Украинского фронта, я так и датировал: "Двадцать четвертого апреля, Берлин".
ВЕЧНЫЙ ИСТОЧНИК БОДРОСТИ
Эту книгу я закончил в дни, когда отмечали семидесятипятилетие славного полководца.
Но столь почтенный свой юбилей маршал встретил совсем не по-стариковски. Он был полон энергии, забот, замыслов.
По окончании войны он занимал ряд крупных военных постов, на которых талантливо, творчески применял огромный опыт своей более чем полувековой службы в Советской Армии.
После войны И. С. Конев был главнокомандующим Центральной группой советских войск в Австрии, где ему приходилось совмещать дела военные с делами дипломатическими.
Затем он командует Сухопутными войсками Советской Армии и на этом посту много и плодотворно
Служит главным инспектором Советской Армии.
Командует войсками Прикарпатского военного округа.
Является первым заместителем министра обороны СССР.
Пять лет, с 1955 до 1960 года, он главнокомандующий Объединенными Вооруженными Силами стран Варшавского Договора.
И в ходе всей этой деятельности Конев не раз в острейших международных ситуациях выполняет ответственные задания партии и правительства.
Как и в дни войны, он продолжал оставаться полководцем с комиссарской душой – энергичным, инициативным, волевым и очень внимательным ко всему, что касается дел человеческих.
Большую военную работу Иван Степанович умело сочетал с активным участием в партийной и общественной жизни страны. Он делегат многих партийных съездов. На XVIII партсъезде избирается кандидатом в члены ЦК КПСС, на XIX, XX, XXII, XXIII и XXIV съездах – членом Центрального Комитета партии.
Он депутат Верховного Совета всех созывов.
И на всех своих постах активен, инициативен, неутомим.
Особое внимание И. С. Конев уделял молодежи.
– Будущее страны и будущее армии в руках молодежи, – говорил он и, по обыкновению своему, сдабривал речь народной мудростью, добавлял: – Хороший урожай начинается с семян.
В помещении Центрального Комитета комсомола у него был свой постоянный кабинет. Он бессменный руководитель штаба патриотических комсомольских походов, в которых сам принимал участие.
Однажды мне довелось побывать у него сразу же после того, как он вернулся из одного такого комсомольского похода. Я ожидал увидеть усталого, утомленного человека. Шутка ли, в такие годы отгрохать на вездеходе по бездорожью сотни две километров, участвовать в разборах, целыми днями иметь дело с шумной, любопытной, задиристой публикой! Ничуть не бывало. Я увидел перед собой загорелого бодрого человека с молодым блеском в глазах.
– Вот кое-кто ворчит: молодежь, молодежь. Такая-то она и эдакая-то. Не в нас, мол, растет, не то у нее на уме. Слышали такое брюзжание? Чепуха! Мы, солдаты гражданской и Великой Отечественной войн, с гордостью можем сказать, что смена у нас растет замечательная и что есть у нас кому передавать дела.
Таким встретил свое семидесятипятилетие Иван Степанович Конев славный советский полководец и настоящий коммунист.
В день юбилея маршала я снова вспомнил, как когда-то его старый друг Александр Фадеев, шагая по заметенной снегом прифронтовой стежке, говорил нам, военным корреспондентам:
– Если хотите видеть образец советского военачальника, смотрите на своего командующего: настоящая военная косточка. – И спустя малое время, добавил: – Советская военная косточка, – подчеркнув при этом слово с о в е т с к а я.
А у солдат, которые уважали и любили своего командующего, у его подчиненных было для него народное прозвище: "маршал-солдат".
Это прозвище звучит как высокое народное признание его полководческих и человеческих заслуг, как его человеческая характеристика.