Полмира
Шрифт:
– Не нравится мне его морда, – шепнула она Бранду.
Тот поглядел на нее поверх стакана:
– Тебе вообще ничья морда не нравится.
Вообще-то именно морда Бранда ее полностью устраивала, но она не стала распространяться на эту тему.
– Короче, мне его морда нравится меньше остальных морд, вот что. У таких ничего за душой нет – умеют только злобно зыркать и злобно лаять. И лицо у него, как жопа пнутая…
Он заулыбался в стакан с элем:
– Ненавижу таких людей.
Тут она сама улыбнулась:
– Ну… я, конечно, страшная
– Внутрь не насмотришься, – сообщил он, поднимая стакан. – Но я готов рискнуть и заглянуть туда.
– Гляди-ка, какой смелый. Я тебе, между прочим, разрешения ни глядеть, ни руки совать вовнутрь не давала!
Тут он закашлялся, да так, что эль пошел у него носом, и Одде пришлось хлопать его по спине. Кстати, Одда тут же ухватился за возможность продекламировать свои хромые на рифму стихи, прославляющие силу Бранда, в одиночку удержавшего корабль. Понятное дело, с каждым рассказом склон становился все круче, опасность – опаснее, а подвиг – величественнее, а Сафрит с сияющей улыбкой сообщала Бранду: «Ты спас жизнь моему сыну!» И только Бранд мог опровергнуть все эти домыслы, но он сидел и вертелся, как на иголках, и чувствовал себя полным дураком.
– Так как идут дела на берегах моря Осколков? – спросил наконец Дженнер Синий, когда песню допели. – Я уж год как дома не был.
– Да все как обычно, – ответил отец Ярви. – Праматерь Вексен требует все больше и больше от имени Верховного короля. Теперь уже заговорили о налогах.
– Да чтоб его и его Единого Бога гром разразил! – взорвался Дженнер. – Честный человек должен владеть тем, что ему досталось, а не брать это в аренду у другого вора просто потому, что тот сидит в кресле повыше!
– Человек таков, что чем больше он получил, тем больше ему хочется, – сказал отец Ярви, и с обеих сторон костра согласно закивали.
– Как там на Священной?
– Мы прошли спокойно, – сказал Ральф. – А на Запретной?
Дженнер втянул воздух через свои проререженные зубы:
– Чертовы коневоды совсем распустились: налетают на корабли и караваны, усадьбы жгут чуть ли не под самым Калейвом…
– Какое племя? – спросил Ярви. – Ужаки? Бармеки?
Дженнер непонимающе уставился на него:
– А у них что, племена разные есть?
– А то. И у каждого свои обычаи.
– Хм. Ну, стрелы у них одинаковые, и князь Калейвский, насколько я знаю, тоже их особо между собой не различает. Он сыт по горло их набегами и желает преподать им кровавый урок.
– Это завсегда хорошо, – согласился Одда, оскалив подпиленные зубы.
– Единственно, не своими руками хочет он это сделать.
– Князья – они такие, да, – покивал отец Ярви.
– И он перекрыл Запретную цепью и не пропускает ни одну воинскую ладью – пока мы, северяне, не поможем ему отмстить неразумным коневодам.
Ральф расправил широкие плечи и выкатил грудь:
– Он же не посмеет остановить служителя Гетланда!
– Ты не знаешь князя Варослава. Более того, ни один разумный человек не захочет свести с ним знакомство.
– Мы поплывем дальше, – отрезал Ярви.
– В таком случае, желаю вам всяческой удачи с погодой. И надеюсь, что вам не понадобится удача в бою, – и Дженнер Синий отхлебнул из своего стакана. – Однако сдается мне, что она вам все-таки понадобится.
– Как и всякому, кто желает пройти через верхние волоки.
И Скифр легла на спину, заложив руки за голову, и протянула босые ноги к огню.
– Не хочешь испытать свою, пока есть возможность?
– Что у тебя на уме, женщина? – прорычал Гнутый.
– Дружеский поединок на деревянных мечах! – и Скифр широко зевнула. – Ученик мой уделал всех на этом корабле, я бы против него кого-то новенького поставила…
– Твой ученик? И кто же это? – спросил Дженнер, настороженно поглядывая на Доздувоя, который высился в тени подобно горе.
– Не, – отмахнулся гигант. – То не я.
Колючка сжала зубы, приняла решительный вид, поднялась и вышла к огню:
– Это я.
Повисло молчание. Потом Гнутый недоверчиво хихикнул, а вслед за ним послышалось еще несколько смешков.
– Вот эта недостриженная побродяжка?
– Девка? Да она щит не удержит!
– Ей не щит, ей нитку с иголкой держать надо! Пусть мне носок заштопает, хе!
– Тебя самого придется штопать – после того, как она тебя отделает! – рявкнул Одда, и у Колючки потеплело на душе.
Парень где-то на год старше вымолил себе право отмутузить ее в первый раз, и обе команды собрались в шумный круг. Запалили факелы, все орали, кто-то выкрикивал оскорбления, кто-то подбадривал поединщиков, кто-то делал ставки. Парень был высокий, с широкими запястьями и недобрым взглядом. Отец Колючки всегда говорил: «Страх – дело хорошее. Боишься – значит, будешь осторожнее. Боишься – останешься в живых». Ну и хорошо, ну и замечательно. Потому что сердце Колючки колотилось так, что чуть голова не лопалась.
– Это ж я деньги буду ставить на непонятно кого? – проорал Гнутый и рубанул серебряный браслет напополам топориком.
И поставил его, понятное дело, против Колючки.
– С тем же успехом можно было б деньги в реку бросить! Возьмешь вторую половинку?
Но Дженнер Синий только погладил бороду, и его собственные браслеты зазвенели:
– Нет уж, я свои денежки лучше приберегу.
Нервничать она перестала сразу, как скрестились деревянные мечи. Колючка сразу поняла: парню против нее не выстоять. Она увернулась от второго удара, отбила третий – и парень пролетел мимо нее. Он был сильный, но пер вперед слепо и зло, и вес распределять не умел. Она поднырнула под дурацки занесенной рукой, едва не рассмеявшись – это ж надо, какой неуклюжий! – дернула его щит вниз и врезала по лицу – хлестко и сильно. Парень осел в грязь, глупо моргая. Из носа хлестала кровь.