Полмира
Шрифт:
– Ну! Кто на новенького? – прорычала она, но враги… кончились.
Вокруг стояли только насмерть перепуганные лоточники и зеваки. И женщина, закрывающая дочке глаза ладонью.
– Ну что? Я, пожалуй, пойду без лишнего шума, а?! – завизжала она, занося сапог над головой поверженного врага.
– Не надо! – и Бранд схватил ее за руку и потащил прочь, путаясь ногами в обломках и осколках, а люди боязливо расступались.
Они быстро-быстро, иногда переходя на бег, двигались в сторону ближайшего переулка.
– Ты их убила? – пискнул он.
– Надеюсь,
– Что? Нас мясо отправили покупать, а не людей мочить!
Они быстро свернули на другую улочку, прошагали мимо группки встревоженных нищих и нырнули в тень какого-то затхлого проулка. Шум рынка постепенно затихал вдалеке.
– Я не хочу, чтобы из-за нас у отца Ярви были неприятности! Не хочу, чтоб тебя раздавили камнями!
Она прекрасно понимала: он прав. И это больше всего выводило из себя.
– Да ты просто трус! – прошипела она.
Нечестно и несправедливо. Но ей не хотелось быть честной и справедливой. В глазу защекотало, она быстро мазнула рукой – на ладони осталась кровь.
– Ты ранена, – сказал он, протягивая к ней руку, – вот…
– Руки прочь от меня! – рявкнула она и с размаху впечатала его в стену.
А потом впечатала его в стену еще и еще. Он весь сжался, закрылся рукой, а она стояла над ним, сжав кулаки, а он смотрел – растерянно, обиженно и испуганно.
И тут у нее в животе снова защекотало, но не как прежде. Неприятно так защекотало. В его глазах она прочитала, что все ее идиотские надежды лежали растоптанные и растерзанные, как те, кого она убила на рынке, и виновата в этом лишь одна она. Нельзя было надеяться. Потому что надежды – они как сорняки. Чем чаще их выдираешь, тем упорнее они прорастают.
И она в отчаянии зарычала – и быстро зашагала прочь.
Сплошные руины
Он все испортил.
Бранд сидел, прислонившись спиной к осыпающейся стене дворика, между Ральфом и отцом Ярви. И наблюдал, как Колючка мутузит Фрора. С тех пор, как они приплыли в Первогород, он половину своего времени проводил, глядя на нее. Однако сейчас он смотрел с горькой тоской сироты в хлебной лавке – вроде как булки разложены, но тебе ж они никогда не достанутся! Кстати, Бранд прекрасно помнил это ощущение. И искренне надеялся, что больше никогда его не будет испытывать.
А ведь что-то же между ними было. Ну, положим, дружба. Дружба же была? Причем им не так-то просто было подружиться, сколько времени на это ушло!
А он… болван он, вот кто. Взял и испортил все.
Он вернулся и обнаружил, что она забрала вещи из их комнаты. И теперь Колючка спала вместе с Сафрит и Коллом. И не сказала, почему! А еще она с ним вообще не разговаривала с самого того дня, когда они на рынок ходили. Наверное, заметила, как он на нее смотрит, догадалась, о чем думает. А он и не особо скрывался, что уж там… И вот теперь, судя по тому, как она на него смотрит, точнее, вообще не смотрит, ей тошно стало от одной
Зачем такой, как она – сильной, быстрой и уверенной, – олух вроде него? Да любой с первого взгляда бы понял: она – ух какая! А он – ничтожество. И всегда будет ничтожеством, как отец ему твердил. Забитый тупица, который в детстве выпрашивал объедки и рылся в отбросах, а потом таскал в порту мешки за жалкие гроши. На большее он не способен.
Непонятно, как, но у него отлично получилось подвести всех: команду, семью, себя, Колючку. Все он испортил. Не жизнь, а сплошные руины.
Колл отодвинул засов на двери, и во дворик вошла Сумаэль. Ее сопровождали двое: маленькая служанка в плаще с капюшоном и широкоплечий мужик с очень внимательным и хмурым взглядом и шрамом через седую бровь.
Служанка откинула капюшон и оказалась тоненькой темноволосой девушкой с живыми глазами. Она пристально наблюдала за поединком, не упуская из виду ни одного движения. Хотя, конечно, какой это поединок. Фрор был одним из лучших воинов в команде, но Колючке понадобилась всего-то пара мгновений, чтобы уложить его наземь. А у нее даже дыхание не сбилось.
– С меня хватит, – простонал он, одной рукой придерживая ребра и подняв вверх другую – мол, пощадите!
– Неплохо, совсем неплохо, – сказала Скифр, перехватывая тренировочный топор Колючки – та хотела заехать поверженному врагу по ребрам, несмотря на мольбы о пощаде. – Мне очень нравится, как ты сегодня бьешься, моя голубка. Так и надо драться – безжалостно, бессовестно, безо всяких сомнений. Так, кто следующий?..
Доздувой и Колл неожиданно обнаружили что-то невероятно интересное в углах дворика. Взгляд Скифр остановился на Бранде, тот беспомощно вскинул руки – только не я! Колючка пребывала в скверном расположении духа, еще убьет на фиг… Старуха горько вздохнула.
– Боюсь, тебе нечему больше учиться у твоих собратьев. Настал час для поединка с более сильным противником.
И она стащила с себя плащ и бросила его Фрору:
– Как ты получил этот шрам, ванстерец?
– Девушку поцеловал, – проворчал тот, отползая к стене. – С очень острым языком.
– Еще одно доказательство тому, что любовь ранит острее клинка, – заметила Скифр, и Бранд полностью с ней согласился.
Старуха подхватила свои собственные деревянный меч и топор.
– А теперь, голубушка, мы посмотрим, чему ты выучилась…
– Прежде чем вы начнете, – начала Сумаэль, – я…
– Война – зверь с окровавленными клыками! Она никого не ждет!
И Скифр прыгнула вперед, оружие замелькало в смертоносных, как у змеи, выпадах, Колючка извивалась и вывертывалась, уклонялась и парировала удары. Бранд даже сосчитать не мог, сколькими они обменялись, пока он всего-то вздохнуть успел. Восемью? Десятью? Они разошлись столь же неожиданно, как и сошлись, и принялись кружить друг вокруг друга: Колючка, чуть пригнувшись, кралась между колоннами, Скифр – раскачиваясь из стороны в сторону в обманчиво-дремотном ритме, лениво вращая оружием.