Полная история государства Российского в одном томе
Шрифт:
Для утверждения сей, ее сердцу приятной связи, Королева молит Царя, чтобы он указал: 1) основательнее рассмотреть дело о сомнительном долге купцев Лондонских; 2) судить их только великому Боярину Годунову, благотворителю Англичан; 3) давать им, как было в Царствование Иоанново, свободный путь из Москвы в Бухарию, в Шамаху и в Персию, без задержания и без всякого осмотра товаров в Казани и в Астрахани; 4) Царским сановникам не брать у них ничего силою, без платежа денег; 5) отменить всякую заповедь в товарах, покупаемых Англичанами в России; 6) способствовать им в отыскании земли Китайской, давать вожатых, суда и лошадей на всех дорогах; 7) без письменного вида от Елисаветы не пускать никаких гостей в пристани между Варгавом и Двинским устьем, ни в Новгород; 8) денежным Российским мастерам беспошлинно переливать ефимки для купцев Лондонских; 9) ни в каких преступлениях не пытать Англичан, но отсылать к их старосте или прикащику, или в Англию для казни; 10) никого из них не беспокоить в рассуждении Веры. – Сим докажет Царь любовь к Елисавете».
Бояре написали в ответ: «Государь наш, благодаря Королеву за доброе к нему расположение, сам искренно желает ее дружбы, подобно своему великому родителю; но не может согласиться с тем, чтобы взаимная любовь Венценосцев питалась делами купечества и чтобы без торговли они уже не имели средств сноситься друг с другом. Такие выражения непристойны. Царь хочет жить в
1) Хотя долг купцев Лондонских ни мало несомнителен; хотя сие дело было уже основательно рассмотрено в Царском Совете: но Государь из великодушия уступает им половину, требуя, чтобы они немедленно заплатили 12 тысяч рублей. – 2) Непристойно самому великому, ближнему Боярину и шурину Царскому судить купцев: ему вверено Государство; без его ведома ничего не делается: но судить Англичан будут люди приказные, а ему только докладывать. – 3) Из особенной любви к сестре своей, Елисавете, Государь дозволяет Англичанам ездить чрез Россию в Бухарию и в Персию, не платя пошлины с товаров, хотя другим иноземцам и не велено ни за версту ездить далее Москвы. – 4) Он не терпит, чтобы в его земле силою отнимали чужую собственность, у кого бы то ни было. – 5) Завета нет и не будет для гостей Лондонских в покупке наших товаров, кроме воска, вымениваемого иноземцами в России единственно на ямчугу или на зелье и серу. – 6) Невозможно Царю пускать иноземцев чрез Россию для отыскания других Государств. – 7) Удивительно, что Королева снова объявляет требование столь неблагоразумное и недружелюбное: мы сказали и повторяем, что в угодность Англии не затворим своих пристаней и не изменим нашего закона в торговле: свободы. – 8) Англичане вольны делать деньги, платя известную пошлину, как и россияне. – 9) Никаких чужестранцев не пытают в России: Англичан же, обвиняемых в самых тяжких преступлениях, отдают их старостам.
– 10) До Веры нет и дела Государю нашему: всякий мирно и спокойно живет в своей, как всегда у нас бывало и будет».
Посол, еще недовольный сими ответами на каждую статью его бумаги, требовал свидания с Годуновым и писал к нему: «Муж светлейший! Королева велела мне бить тебе челом от сердца. Она знает благоволение твое к ее народу и любит тебя более всех Государей Христианских. Не смею докучать тому, на ком лежит все Царство; но возрадуюся душою, если дашь мне видеть пресветлые очи твои: ибо ты честь и слава России». Невзирая на лесть, Флетчер не имел совершенного успеха, и в новой жалованной грамоте, данной тогда Лондонским купцам, упоминается о пошлинах, хотя и легких. Годунов не взял и даров Королевы: «для того (писал он к Елисавете) что ты, как бы в знак неуважения к великому Царю, прислала ему в дар мелкие золотые монеты». К сильнейшему негодованию нашего Двора, явился в Москве новым Посланником от Елисаветы Иероним Горсей, некогда любимый Иоанном и Борисом, но в 1588 году изгнанный из России за умысел препятствовать торговле Немцев в Архангельске: Царь не хотел видеть его, ни Правитель; а Королева писала к Борису, что она не узнает в нем своего бывшего друга; что Англичане, гонимые Андреем Щелкаловым, уже не находят заступника в России и должны навсегда оставить ее. Сия угроза, может быть, произвела действие: ибо Годунов знал всю пользу Английской торговли для России, для нашего обогащения и самого гражданского образования; знал, что Иоанн III уже не мог исправить своей ошибки, чрезмерною строгостию выгнав купцев Ганзейских из Новагорода. Годунов же, как уверяют, любил Англичан более всех иных Европейцев, особенно уважая хитрую Елисавету, которая, жалуясь и грозя, не преставала изъявлять дружество к Феодору и в доказательство того запретила книгу, изданную (в 1591 году) Флетчером о России, оскорбительную для Царя и писанную вообще с нелюбовию к нашему отечеству. Может быть, и смерть знаменитого Царского сановника, ненавистного Англичанам, благоприятствовала их успеху: около 1595 года не стало ближнего, Великого Дьяка, Андрея Щелкалова (главного дельца России в течение двадцати пяти лет, угодного Иоанну и Борису отличными способностями, умом гибким и лукавым; совестию неупрямою, смесию достохвальных и злых качеств, нужною для слуги таких Властителей); а в начале 1596 года Елисавета уже благодарила Царя за добродетельную любовь к ней, за новую милостивую грамоту, данную им Лондонскому купечеству с правом вольной, неограниченной беспошлинной торговли во всей России, хваля мудрость нашей Государственной Думы (в коей Василий Щелкалов занял место брата своего, Андрея, называясь с сего времени Ближним Дьяком и Печатником). Елисавета в другом письме к Годунову опровергала клевету, для нее чувствительную, изъясняясь такими словами: «Ты, истинный благодетель Англичан в России, единственный виновник прав и выгод, данных им Царем, тайно известил меня, что Послы Императора и Папы, будучи в Москве, вымыслили гнусную ложь о моем мнимом союзе с Турками против держав Христианских: ты не верил ей – и не верь. Нет, я чиста пред Богом и в совести, всегда искренно желав добра Христианству. Спросите у Короля Польского, кто доставил ему мир с Султаном? Англия. Спросите у самого Императора, не старалась ли я удалить бедствие войны от его державы? Он благодарил меня, но хотел войны: теперь жалеет о том, к несчастию поздно! Сановник мой живет в Константинополе единственно для выгод нашей торговли и для освобождения Христианских узников. – Папа ненавидит меня за Короля Испанского, непримиримого врага Англии, сильного флотами и богатствами обеих Индий, но смиренного мною в глазах всей Западной Европы. Надеюсь и впредь на милость Божию, которою да благоденствует и Россия!»
Таковы были последние действия Феодоровой внешней Политики, ознаменованные умом Годунова. Из дел внутренних сего времени достопамятно следующее: Мы знаем, что крестьяне искони имели в России гражданскую свободу, но без собственности недвижимой: свободу в назначенный законом срок переходить с места на место, от владельца к владельцу, с условием обрабатывать часть земли для себя, другую для господина, или платить ему оброк. Правитель видел невыгоды сего перехода, который часто обманывал надежду земледельцев сыскать господина лучшего, не давал им обживаться, привыкать к месту и к людям для успехов хозяйства, для духа общественного, – умножал число бродяг и бедность: пустели села и деревни, оставляемые кочевыми жителями; домы обитаемые, или хижины, падали от нерадения хозяев временных.
Защитив юг России новыми твердынями, Борис для безопасности нашей границы Литовской в 1596 году основал каменную крепость в Смоленске, куда он сам ездил, чтобы назначить места для рвов, стен и башен. Сие путешествие имело и цель иную: Борис хотел пленить жителей западной России своею милостию; везде останавливался, в городах и селах; снисходительно удовлетворял жалобам, раздавал деньги бедным, угощал богатых. Возвратясь в Москву, Правитель сказал Царю, что Смоленск будет ожерельем России. «Но в сем ожерелье (возразил ему Князь Трубецкой) могут завестися насекомые, коих мы нескоро выживем»: слово достопамятное, говорит летописец: оно сбылося: ибо Смоленск, нами укрепленный, сделался твердынею Литвы. – Феодор послал туда каменщиков изо всех городов, ближних и дальних. Строение кончилось в 1600 году.
Москва украсилась зданиями прочными. В 1595 году, в отсутствие Феодора, ездившего в Боровскую обитель Св. Пафнутия, сгорел весь Китай-город: чрез несколько месяцев он восстал из пепла с новыми каменными лавками и домами, но едва было снова не сделался жертвою огня и злодейства, которое изумило Москвитян своею безбожною дерзостию. Нашлись изверги, и люди чиновные: Князь Василий Щепин, Дворяне Лебедев, два Байкова, отец с сыном, и другие; тайно условились зажечь столицу, ночью, в разных местах, и в общем смятении расхитить богатую казну, хранимую в церкви Василия Блаженного. К счастию, Правительство узнало о сем заговоре; схватили злодеев и казнили: Князю Щепину и Байковым отсекли головы на лобном месте; иных повесили или на всю жизнь заключили. Сия казнь произвела сильное впечатление в Московском народе, уже отвыкшем от зрелищ кровопролития: гнушаясь адским умыслом, он живо чувствовал спасительный ужас законов для обуздания преступников.
Ревностная, благотворная деятельность верховной власти оказывалась в разных бедственных случаях. Многие города, опустошенные пожарами, были вновь выстроены иждивением Царским; где не родился хлеб, туда немедленно доставляли его из мест изобильных; во время заразительных болезней учреждались заставы: летописи около 1595 года упоминают о сильном море во Пскове, где осталось так мало жителей, что Царь велел перевести туда мещан из других городов. Внутреннее спокойствие России было нарушено впадением Крымских разбойников в области Мещерскую, Козельскую, Воротынскую и Перемышльскую: Калужский Воевода, Михайло Безнин, встретился с ними на берегах Высы и побил их наголову.
Двор Московский отличался благолепием. Не одни любимцы державного, как бывало в грозные дни Иоанновы, но все Бояре и мужи государственные ежедневно, утром и ввечеру, собирались в Кремлевских палатах видеть Царя и с ним молиться, заседать в Думе (три раза в неделю, кроме чрезвычайных надобностей: в Понедельник, в Среду и в Пятницу, от семи часов утра до десяти и более) или принимать иноземных Послов, или только беседовать друг с другом. Обедать, ужинать возвращались домой, кроме двух или трех Вельмож, изредка приглашаемых к столу Царскому: ибо Феодор, слабый и недужный, отменил утомительные, многолюдные трапезы времен своего отца, деда и прадеда; редко обедал и с Послами. Пышность двора его увеличивало присутствие некоторых знаменитых изгнанников Азии и Европы: Царевич Хивинский, Господари Молдавские (Стефан и Димитрий), сыновья Волошского, родственник Императоров Византийских, Мануил Мускополович, Селунский Вельможа Димитрий и множество благородных Греков являлись у трона Феодорова. вместе с другими чиновными иноземцами, которые искали службы в России. – Пред дворцом стояло обыкновенно 250 стрельцов, с заряженными пищалями, с фитилями горящими. Внутреннею стражею палат Кремлевских были 200 знатнейших Детей Боярских, называемых жильцами: они, сменяясь, ночевали всегда в третьей комнате от спальни Государевой, а в первой и второй ближние Царедворцы, Постельничий и товарищи его, называемые Спальниками, каждую дверь стерег Истопник, зная, кто имел право входить в оную. Все было устроено для порядка и важности.
Приближаясь к мете, Годунов более и более старался обольщать людей наружностию государственных и человеческих добродетелей; но, буде предание не ложно, еще умножил свои тайные злодеяния новым. Так называемый Царь и великий Князь тверской Симеон, женатый на сестре боярина Федора Мстиславского, снискав милость Иоаннову верною службою и принятием Христианского Закона, имев в Твери пышный двор и власть Наместника с какими-то правами Удельного Князя, должен был в Царствование Феодорово выехать оттуда и жить уединенно в селе своем Кушалине. Незнаменитый ни разумом, ни мужеством, он слыл однако ж благочестивым, смиренным в счастии, великодушным в ссылке, и казался опасным Правителю, нося громкое имя Царское и будучи зятем первого родового Вельможи. Борис в знак ласки прислал к нему, на именины, вина Испанского: Симеон выпил кубок, желая здравия Царю, и чрез несколько дней ослеп, будто бы от ядовитого зелия, смешанного с сим вином: так говорит Летописец; так говорил и сам несчастный Симеон Французу Маржерету. По крайней мере сие ослепление могло быть полезно для Бориса: ибо государственные бумаги следующих времен России доказывают, что мысль возложить венец Мономахов на голову Татарина не всем россиянам казалась тогда нелепою.