Полночь

Грин Жюльен

— Я могу обойтись и без здешней еды, могу побираться в деревне! — выпалил он со свойственной робким людям горячностью.

— Снимайте передник, Аньель, и проваливайте отсюда, пока не пришел кузен, — приказал господин Юрбен.

— Не могу не одобрить Юрбена, — заявил господин Бернар, закидывая ногу на ногу. — Аньель не нашего рода. А кроме того, я всегда считал, что он выпадает из общего тона.

Слепец радовался, чувствуя себя вне опасности, и это вдохновляло его на резкие суждения.

— Аньель меня раздражает, — добавил он. — Вечно бормочет что-то. И у него ужасная мания, глупая склонность к надписям, какие уместны разве что на памятнике.

— Ну

же, Аньель, передник! — крикнул господин Юрбен.

Кровь отхлынула от щек старого служителя, он принялся послушно, как автомат, развязывать тесемки передника.

— А мне все равно, — бормотал он, и взгляд у него был как у человека, который, решая трудную задачу, нашел какое-то решение, — мне все равно, я могу спать и в саду.

И он протянул передник господину Юрбену, который вырвал этот предмет одежды из его рук. Но тут вперед выступила мать господина Эдма.

— Я не симпатизирую этому старому чудаку, — сказала она спокойно и громко. — Но должна признать одну несомненную истину: он трудится не покладая рук. А кроме того, вы выставляете его за дверь по крайней мере пять раз в год. Меж тем еще неизвестно, одобрит ли мой сын ваш поступок и на этот раз.

Господин Юрбен швырнул передник в лицо проходившему мимо Сержу.

— Тогда пусть выбирает: или он, или я, — раздраженно сказал он.

— Браво! — вполголоса пробасил господин Бернар.

— Полегче, Бернар, — невозмутимо продолжала старуха, — если я расскажу сыну о проделках твоего друга Сержа в деревне, возможно, он и его выставит за дверь.

— Но, мама, от Сержа гораздо больше пользы, — вздрогнув, возразил Бернар, — он очень смышленый и… расторопный парень.

Стоявший рядом Серж посмотрел на него насмешливо.

— Конечно, — продолжал господин Бернар, подбодряемый молчанием, которым были встречены его слова, — вы не представляете себе, чем был Серж для меня и как я нуждаюсь в нем сейчас, я хочу сказать, что его услуги для меня неоценимы, их даже не перечесть…

Господин Юрбен, немного поостыв, подошел к молодому человеку.

— Серж нам необходим, — заявил он. — Поэтому мы с ним не расстанемся.

И хотел фамильярно потрепать Сержа по плечу, но тот уклонился от этой ласки пещерного человека и быстрым шагом ушел за ширму, где плакал господин Аньель.

— Не плачь, — прошептал он. — Ты не хуже меня знаешь, что все это показуха, обыкновенное дело. Оставайся здесь, они подумают, что ты ушел.

— Мне страшно, — отвечал господин Аньель все тем же плаксивым тоном, — я боюсь, что больше никогда не увижу господина Эдма.

— Ну и дурак!

Не успел Серж произнести эти слова, как дверь отворилась, но на этот раз так тихонько, что никто этого не заметил, даже господин Юрбен с его охотничьим слухом, так как он в это время искал глазами господина Аньеля, чтобы выставить его за дверь, эта мысль не давала ему покоя. Вновь прибывший не спеша прикрыл дверь и, никем не замеченный, пересек темную часть зала. Это был невысокий мужчина, одетый в дорогой, довольно элегантный костюм темно-табачного цвета, который подчеркивал необычайную бледность его лица. Казалось, на этом изможденном лице не хватало места резким и крупным чертам, среди которых особенно выделялись густые брови и прямой, но мясистый нос. Широко расставленные, черные как уголь глаза блестели каким-то особым блеском, фиолетовые круги под ними оживляли лицо и придавали ему пугающую, почти восточную красоту, какую можно видеть на мозаичных фресках. В волосах блестела седина, но подбородок закрывала густо-черная короткая бородка, и можно было

заметить, что фасон ее был рабски воспроизведен у господина Аньеля, а господин Юрбен позволил себе некоторые вольности. Совершенно бесшумным, ровным и спокойным шагом вновь пришедший приблизился к тому углу, где сидела госпожа Аньель с дочерью. Эта женщина, скорей всего, спала, потому что господин Эдм тотчас вернулся и несколько секунд молча глядел на собравшихся, стоя в некотором отдалении от них. Ни один из сотрапезников пока что его не заметил. Собственно говоря, все они смотрели на огонь, бросавший в темноту под сводом дико метавшиеся блики, однако можно было подумать, что каким-то таинственным образом все обитатели дома были предупреждены о присутствии этого человека, ибо вдруг разом замолчали.

Прошло несколько минут, но никто не шелохнулся: то ли огонь сковал чарами этих людей, незадолго до того бурно выражавших свои чувства, и теперь в их оцепенении было что-то пугающее, то ли они повиновались некоему тайному знаку, не смели нарушить запрет. Наконец вновь прибывший подошел к честной компании и обратился к ним с речью, причем Элизабет слышала каждое его слово так же ясно, как если бы находилась рядом с ним; хотя говорил он негромко, однако его мягкий и густой голос проникал во все уголки зала.

— Друзья мои, — начал он, — я не увидел бы вас такими озабоченными, какими вижу сейчас, если бы вы помнили о том, что я не раз говорил вам раньше. В последнее время, с тех пор как мы стали немного богаче, я не уставал твердить вам, что вы слишком безоглядно верите в иллюзорный мир, а этот мир никогда не оправдает вашей веры. Если бы вы прислушались к моим предупреждениям, вы мало-помалу научились бы видеть, как все вещи вокруг вас блекнут и теряют видимость чего-то реально существующего, и тогда вы утратили бы стремление к обладанию этими вещами. Вы не воспитываете в себе вкус к невидимому! А ведь вы могли бы, как я, пребывать в блаженном безразличии, в котором я живу уже много лет, вы обрели бы уверенность в том, что никакая угроза извне вам не страшна, ибо того, чего мы страшимся, просто не существует. А вы все верили в осязаемые вещи, а меня считали безобидным выдумщиком, мои намерения лишь забавляли вас. И вы сожалели, что я не расхаживаю в жестком цилиндре и с переброшенным через плечо шарфом, в то время как я предлагал вам искать вместе со мной Дворец Отрешенности, где вы обрели бы душевный покой. Но я не хочу сегодня читать вам мораль. Пусть принесут свечи!

— Свечи? — переспросил Серж. — Остался только один пакет.

— Зажги их все! — приказал господин Эдм, широко поведя рукой. — Я хочу поспорить с дневным светом.

Последние слова были произнесены более громким голосом, так что все вздрогнули, а у некоторых на лицах появилось беспокойное, почти испуганное выражение. Корнелия прошептала что-то на ухо своей сестре, господин Бернар поднял голову. В этот момент мать господина Эдма покинула свой пост у огня и широким тяжелым шагом пересекла отделявшее ее от сына пространство.

— Что это с тобой сегодня? — спросила она. — Ты знаешь, что у нас не осталось ни гроша, и хочешь устроить иллюминацию?

Последнее слово вроде задело господина Эдма, и он повторил его, словно отыскивал в нем какой-то тайный смысл. Лицо его стало вдохновенным, как будто на него упал свет пронесенной мимо него лампы и оставил отблески в неподвижных глазах.

— Так что? Зажигать свечи? — спросил Серж у матери господина Эдма.

Та пожала плечами.

— Делай, что велено, — ответила она и села на стул спиной ко всем остальным.