Полночь

Грин Жюльен

— Теперь твоя щедрость уже не кажется нам такой таинственной, — сказал господин Бернар.

— Вы были нужны мне, — спокойно продолжал господин Эдм. — Мне необходимо было чувствовать себя окруженным человеческим теплом, без которого моя жизнь осталась бы бесплодной. Зато я помог вам постичь главную истину, а именно ту истину, что ночь прекраснее дня и что при свете самой одухотворяющей звезды самая заурядная жизнь становится захватывающим приключением. Мы прогуливались по сияющим металлической белизной дорогам, перекинутым, точно мостки, над пропастью тьмы. В красноватых сумерках отходящая ко сну земля на наших глазах впадала в такое оцепенение, когда дремлют деревья, качая кронами в вышине, стынут луга под покровом тумана,

словно кутающиеся в одеяло люди, слышится таинственный невнятный шепот бегущих вод, который днем, в солнечной суматохе, не услышишь. Черное небо льет таинственную благодать на землю, которая во сне становится очень чуткой. Все вокруг спит и слушает тишину. И душа, освобожденная от примитивных дневных иллюзий, стремится к вещам неосязаемым, скрытым от глаз, вспоминает о том, о чем, как ей кажется, не ведала ранее; пока тело суетилось в ярком полуденном сиянии, душа пребывала в спасительном оцепенении, теперь она понемногу пробуждается, счастливая и изумленная в этом великом ночном раю.

— Это правда, — изменившимся голосом сказала иностранка. — Что-то подобное я испытываю, когда смотрю на звезды. И я не раз чувствовала, как во мне трепещет нечто божественное.

— Сдвинув часы вашей повседневной жизни, — продолжал господин Эдм, — превратив день в ночь и ночь в день, я иногда подводил вас к самому порогу мира, недоступного обыкновенным людям. Даже в самом мятежном из вас таится сновидец, который повинуется моему голосу. Гораздо чаще, чем вы думаете, вы прогуливались со мной по дорогам, где шум наших шагов уже не слышен. Вы не знаете, кто такой я. И уж подавно не знаете, кто такие вы сами. Я здесь для того, чтобы помочь вам познать самих себя и вести вас туда, где вы будете счастливы вечно. Аньель!

— Да, мсье Эдм.

— Поднимитесь в комнату Элизабет и приведите ее сюда.

— Элизабет! — вскричал господин Бернар. — Что ты хочешь сделать с этой малюткой?

— Сейчас вы это узнаете. Ну, Аньель, почему ты еще здесь? Ступай, дружок. Если спит, разбуди.

Господин Аньель сделал несколько шагов к двери, но вдруг остановился и, обернувшись, стал молча смотреть на своего хозяина.

— Аньель, в чем дело? — спросил господин Эдм.

— Черт бы меня побрал! — воскликнул господин Бернар. — Держу пари, он боится, как бы ты не ушел без него. Ты опутал его своими чарами, дорогой Эдм. И теперь его разум не может разобраться в самых простых вещах. Если ты сейчас скажешь, что все мы вылетим в окно, он и этому поверит.

— Да, конечно, — пробормотал господин Аньель. И, видя, что господин Бернар вот-вот рассмеется, тихо добавил: — А что такого я сказал? Я вас не понимаю.

— Ладно, Аньель останется со мной, — решил господин Эдм. — Дорогой Юрбен, не сходите ли вы за Элизабет? Я прошу вас об этом как о большом одолжении.

Любезный тон, каким были произнесены эти слова, возымел желаемое действие на господина Юрбена: он встал, напыжился, дернул себя за бороду, похлопал по животу и кивнул в знак согласия; затем с поразительной легкостью обернулся к господину Аньелю и, нахмурив брови, приблизил свое лицо к лицу старика; удовлетворенный страхом, светившимся в глазах старого служителя, засунул руки в карманы и пошел к двери вразвалку, как ходят все, кто страдает плоскостопием.

— Друзья мои, к нам пришло счастье, — возгласил господин Эдм, как только его кузен скрылся за дверью. — Та, которую вы сейчас увидите, — видимый знак, который посылает нам таинственная страна, куда я хочу вас повести. Во вторую ночь после приезда Элизабет я впервые увидел ее с тех времен, когда встречался с ее матерью. Она спала. В тонких чертах ее лица я разглядел духовные приметы, которые недоступны органам чувств и представляют собой тайную печать избранных. Глазам тех, кому дано видеть, она представляется окруженной светлым прозрачным облаком. Это значит, что по тропинкам сновидений она проникает в самую глубь далеких

миров, где воспоминание о нашем грешном мире стирается; правда, проснувшись, она обо всем забывает, но в глубине ее существа, в недрах бренного тела дремлет неведомое. Она не знает об этом. Однако смутно догадывается о присутствии в ней чего-то сладостного и страшного, чутьем понимает, что разбудить неведомое — это значит встряхнуть жизнь в своем теле, а изгнать его из себя — значит умереть, но она-то сумеет поговорить с неведомым и без содрогания выслушать его ответы. С ней мы минуем пустыни лжи. Вот уже воздух вокруг нас дрожит и гудит от биения неведомого. Вслушайтесь.

Последние слова также были произнесены тихим спокойным голосом, который никак не вязался с тревожными лицами присутствующих. Только лицо господина Аньеля светилось каким-то чуть ли не сверхъестественным счастьем. Наступила глубокая тишина, и слышно было, как треснуло, разваливаясь надвое, последнее догорающее полено в камине.

Услышав имя Элизабет, Серж вздрогнул. До этого мгновения он стоял в стороне, возле госпожи Анжели, дремавшей в кресле вместе с дочерью. Касаясь подбородком груди, эта женщина, полностью одетая в дорогу, держала девочку на коленях, обняв ее руками, и видно было, что во сне руки ее не ослабели. Время от времени Серж поглядывал на госпожу Анжели и ее дочь, полная неподвижность которых вызывала у него легкое раздражение, или же бросал взгляд на дверь буфетной, в меру сил сдерживая свое нетерпение, так как опасался его выдать, но, как только господин Юрбен вышел из трапезной, молодой человек тихонько отошел в глубину зала, где было совсем темно, что позволило ему незаметно пройти за спиной господина Эдма. И через несколько секунд Серж вошел в буфетную.

Стоя у стола, Элизабет глядела прямо перед собой и, казалось, видела сквозь дверь, которую Серж притворил за собой. Она стояла в мечтательной позе, скрестив пальцы опущенных рук, подвешенный на гвоздь фонарь освещал половину ее лица, видимый глаз был неподвижен, казалось даже, что она не мигала. На бледных, как всегда, щеках и на лбу кожа у нее стала прозрачной, какой она бывает у погруженных в сон девушек, губы ее были сухими; жизнь в ней словно замерла, и сердце посылало кровь в руки и в голову скупыми толчками.

— Элизабет, — прошептал молодой человек, — сейчас мы уйдем. Только делай то, что я буду тебе говорить.

Элизабет покачала головой.

— Я остаюсь.

Серж схватил ее за руку и повлек в кладовую, дверь которой закрыл за собой.

— Ты спятила? — спросил он. — Слушайся меня. Нельзя терять ни минуты. За тобой уже послали.

— Я знаю, — сказала она, — я все слышала, приоткрыла дверь, чтобы все услышать. Но я не убегу с тобой, Серж. Я хочу остаться здесь.

В темноте она вдруг почувствовала, как его руки яростно сжали ее запястья.

— Почему? — спросил Серж.

— Потому что я буду счастливее в Фонфруаде с господином Эдмом.

Он встряхнул ее.

— Ты дура, — хриплым шепотом сказал он. — Но я с тобой много разговаривать не буду. Ты пойдешь со мной.

Элизабет не двинулась с места; слышала, как он развязывал тесемки передника, который затем швырнул в угол кладовой.

— Послушай, — сказал он вдруг. — Я не стану удерживать тебя силой. Если хочешь остаться здесь с этим старым бородачом, ты свободна.

Серж открыл дверь в буфетную и взял девушку за руку.

— Идем, — сказал он, — не бойся. Сейчас ты увидишь этого своего господина Эдма.

Быстрым движением Серж схватил фонарь за дужку, потом коленом толкнул другую дверь и вывел девушку на середину трапезной. Там на секунду остановился, как бы прикидывая расстояние. Появление молодых людей было встречено удивленными восклицаниями, а господин Эдм шагнул к ним, но Серж остановил его.

— Минуточку, мсье Эдм, — громко крикнул он. — Вы хотели показать Элизабет родственникам. Вот она. Но она не для вас.