Полночная чума
Шрифт:
— Лейтенант, будь он жив, — ответил матрос.
— Главное, высадите нас на побережье, — сказал Уикенс.
— Послушайте, — возразил матрос. Никаких церемоний. Никакого «сэр». — Луна яркая, как днем. Фрицы, небось, сидят и ждут, когда услышат мотор. Нет, нам нужен лоцман. Или лейтенант. Только они знают тот берег. И где там у фрицев стоят пулеметы.
— Фрэнк, что они говорят? — повторила вопрос Аликс.
Бринк наклонился к ней через ноги мертвого лейтенанта и что-то прошептал на ухо.
— Я могу довести
— Воспользуйся картами, — рявкнул Уикенс матросу.
— Но я всего лишь матрос.
— Ты что, хочешь сказать, что не умеешь читать карту? Ты ведь можешь управлять этой чертовой посудиной?
— Я не навигатор, сэр, — сказал в свое оправдание матрос, сделав упор на последнем слове.
Бринку понадобилось лишь мгновение, чтобы обдумать.
— Нас может довезти она, — сказал он.
Уикенс его услышал.
— Что?
— Она сказала, что знает путь.
— Ты, — Уикенс повернулся к девушке, — ты доставишь нас через пролив, — сказал он по-французски.
— Да.
— Если?.. — добавил Уикенс.
Аликс на мгновение посмотрела на мертвого лейтенанта.
— Если ты отпустишь меня домой.
Уикенс почесал руку. Ту, что со шрамом.
— Или же нам придется вернуться, — добавил Бринк. Но это почти ничего не меняет. Потому что уже следующей же ночью они повторят попытку, с новым лоцманом и капитаном. Зато время будет потеряно. А время для них сейчас самое главное.
В конце концов Уикенс кивнул.
— То есть вы обещаете, что отпустите меня домой? — на всякий случай уточнила Аликс. — Джунипер, ты обещаешь мне?
— Скажи этому матросу, как подвести катер западнее гавани. Примерно, на километр. Если верить карте, там есть небольшой участок песчаного пляжа.
— Я знаю это место, — сказала Аликс, однако с места не сдвинулась.
— Обещаю, — неохотно буркнул Уикенс. — Слышишь меня, Аликс, обещаю.
С этими словами он поднялся и ушел с мостика назад на корму.
— Какая же я была дура, — негромко произнесла Аликс.
И тогда Бринк понял: она неравнодушна к англичанину.
— Может, именно поэтому он и не хочет тебя отпускать? — спросил он ее. Вдруг Уикенс тоже любит ее?
Но Аликс лишь покачала головой.
— Джунипер много чего любит. Но только не меня. Мне так кажется.
— Сэр? — подал голос за спиной Бринка матрос. — Что нам теперь делать? — с этими словами он выключил фонарик.
До Бринка дошло, что матрос обращается к нему. Нет, это какое-то безумие. Кто он такой, чтобы здесь командовать?
— Возьми карту. Покажи ей место, где мы сейчас, по-твоему, находимся. Я переведу.
— Сэр?..
— Она теперь наш новый лоцман.
— Герр доктор, — раздался из темноты голос. —
Волленштейн перекатился на другой бок и посмотрел на силуэт в дверном проеме.
— Который час?
Девушка рядом с ним заворочалась, зашелестели простыни.
— Почти полночь. Извините, но…
Волленштейн ребром ладони потер глаза.
— И кто это такой? — спросил он, после чего спустил ноги с кровати и босиком прошел к двери.
— Обергруппенфюрер Каммлер, герр доктор, — в голосе Пфаффа слышалась обеспокоенность. — И с ним кто-то еще.
— Кто именно? — уточнил Волленштейн, беря со стула одежду.
— Точно не скажу, — пролепетал Пфафф, — но, по-моему, это рейхсфюрер. По крайней мере, похож на того, что на фотографиях.
Это тотчас расставило все по своим местам. Волленштейн застегнул мундир и машинально потер руки. Поймав себя на этом жесте, он остановился.
— И давно он ждет? — рявкнул он на денщика.
— Пять минут, герр доктор. Не больше.
Топая сапогами по плиткам пола, Волленштейн зашагал по коридору. Поворот, затем вниз. Теперь под его подошвами был ковер. Направо, затем налево, к входной двери, что вела в просторный крестьянский дом. Заложив руки за спину, в дверях застыл Каммлер. Позади него — толстяк, даже толще, чем Пфафф. Вес как минимум килограммов сто сорок, глаза-щелочки утонули в складках жира. Тот самый, что занял собой все сиденье «хорьха» той ночью у Флера. Позади него еще двое — явно личная охрана.
Неожиданно из-за спины полного мужчины шагнул еще один. Среднего роста, довольно стройный, разве что с еле заметным брюшком. Генрих Гиммлер, рейхсфюрер СС и имперский министр внутренних дел.
— Доктор, как обычно, рад вас видеть, — произнес Гиммлер, выходя вперед и протягивая руку, но не в партийном салюте, а для рукопожатия. Сама учтивость.
Глаза рейхсфюрера смотрели на Волленштейна из-за очков в металлической оправе. Подбородка у рейхсфюрера практически не было, а округлое лицо казалось обманчиво-безобидным. Из-под расстегнутого пальто виднелся серый мундир, безукоризненно сшитый и столь же безукоризненно отглаженный. Гиммлер снял фуражку и вручил ее телохранителю, тому, что был выше ростом. Даже его волосы, уже начинавшие редеть, казались какими-то безжизненными.
Первая мысль, что пришла в голову Волленштейну: Каммлеру откуда-то стало известно про пропавших евреев. Он доложил об этом Гиммлеру, и рейхсфюрер приехал сюда, чтобы его как виновника пропажи наказать за это. Подтверждением этой догадки служил толстяк. Левый рукав его мундира украшал черный ромб, на котором серебром были вышиты две буквы — S и D. Толстяк был из службы безопасности, той самой, в чьем ведении находились евреи.
— Извините, что был вынужден разбудить вас, герр доктор, — произнес Гиммлер едва ли не шепотом.