Полночный путь
Шрифт:
Мужику бы впору подскочить от неожиданности, а он не спеша повернулся, многозначительно потрогал пальцем лезвие топора. Вокруг были раскиданы щепки, празднично желтевшие на солнце, и царило благоухание, будто в христианском храме.
— Чего лес, говорю, спалил? — повторил Шарап. — Тебе степи мало? Вот и пахал бы степь, коли такой храбрый…
Мужик ухмыльнулся, без страха, проговорил:
— Вот и видать, что ты всю жизнь только мечом пахал… Эх, хе-хе… Не берет степь ни соха кормилица, ни плуг германский… Ты думаешь, землепашцы дураки такие, что в степь до сих пор не пошли?
— Да чего
— Да половцам наплевать, кто тут живет. Им даже лучше, если бы землепашцы жили, ихние товары бы покупали… Степная шкура так крепка, что не распороть ее даже плугом германским…
— А не боишься, что осенью придут половцы, зарежут и ограбят тебя?
— Бояться — всю жизнь за мамкиным подолом жить… Вот вы бы меня ограбили?
— А какой резон? — изумился Звяга. — Да у меня в одном вьюке столько, что тебе за всю жизнь землепашеством не нажить.
— Вот и половцы так судят… — проговорил мужик. — Ладно, проезжайте, мне до зимы избу срубить надо…
— Ну, срубишь ты избу… А вдруг бродники налетят? Они ж не половцы, им хватит чего у тебя пограбить…
— У меня с бродниками уговор, — пожал плечами смерд, — я их буду хлебушком снабжать, а они мне — краденное сбывать… — Шарап пожал плечами и развернул коня, но тут же натянул поводья, и медленно выговорил:
— Вот так и гибнут матерые воины…
Серик повернул коня и будто укололся о серые глаза, глядящие поверх маленького стального лука, собранного из пластин.
Звяга проговорил, с нарочитым весельем в голосе:
— Эй, пацан, а не рано ли тебе такими игрушками забавляться?
Пацан, нисколько не смущаясь, и не опуская самострела, проговорил:
— А я, дядя, за сто шагов тура подшибаю…
— Опусти самострел, Шестой, — проговорил мужик. — Договорились мы с татями…
— Это кто тати?! — обиженно вскричал Звяга.
— Вы и есть… — невозмутимо обронил мужик. — Если бы вы меж фряжских селений татьбой не занимались, мы бы и жили с ними мирно…
— Ага, значит, мы тати, — рассудительно проговорил Шарап, развернувшись в седле, — а князья наши не тати, когда с дружинами в степь вылезают? Они ж, между прочим, тоже за добычей ходят.
Мужик равнодушно пожал плечами, и снова принялся рубить паз в бревне. Проезжая мимо пацана, опустившего, наконец, самострел, Шарап спросил:
— А братья твои, такие же лихие?
— Та-аки-ие же… — протянул мальчишка. — Только сегодня моя очередь батю караулить, а братья с сестрами рыбачить ушли. Нам же теперь до следующей осени только рыбой да дичиной питаться придется…
— Чего ж не укараулил? — спросил Шарап с подначкой.
— Я укараулил. Только у нас с батей уговор: сначала разговор с проезжими…
— Во-она, какой у тебя батя умный…
Когда отъехали, Шарап проворчал:
— Тут до нашего челна, всего ничего… Ну, если этот умный, у нас его умыкнул?.. И когда он успел? Весной проезжали — тишина и покой тут были…
Загнанный в протоку и заваленный камышом, челн был на месте. То ли лихие пацаны землепашца не успели добраться, то ли он вовсе умным оказался — поостерегся трогать чужое. Переправлялись ночью. Увязали оружие и кольчуги в тючки, к каждому привязали по надутому бурдюку. В этих местах, остаться без оружия — смерти подобно. Кони
Утром выбрались на торную дорогу. Она и вела в сторожевую вежу, расположенную верстах в десяти. И поехали, почти ничего не опасаясь; порубежная стража осталась за спиной, вскоре должны потянуться населенные места, можно будет снять кольчуги, увязать их во вьюки и обратиться в мелких купцов.
Звяга сказал:
— Скоро мост будет. Его прошлым летом замостили. К чему бы это? Там, рядом с мостом, брод хороший…
— Вот и я говорю… — медленно выговорил Шарап. — Копится что-то в степи, зреет, будто змея в яйце. Германцы в город зачастили. Купцы будто бы… А сами не торгуют, по улицам ходят, глазами по сторонам шарят, высоту стен меряют… Печенеги — тоже зачастили. Лопочут — братушка, братушка, — а сами больше с германцами братаются. Половцы ни с того, ни с сего, мириться плавают. Сколько уже своих принцесс навезли! А могли бы, хорошую дань стребовать. После Игорева похода-то…
Мост возник неожиданно, и на мосту — трое стражей, стоят в кольчугах, при мечах, только щиты прислонили к перилам. Серик облегченно подумал, что щиты пехотные, а значит, от своих удирать не придется. И верно, на лужайке паслась лошадь, а рядом стояла телега.
— Ба-а… — протянул Шарап. — Раньше тут стражи никогда не было…
Однако троица ничем не выказала своего изумления, так и ехали, развалясь в седлах. Один из стражей вышел на середину моста, не спеша разматывая цепь увесистого кистеня. Двое других, молодых, как бы ненароком, навесили щиты на руки, и зашли чуть вперед.
Воин с кистенем спросил лениво:
— Ну, и много добычи взяли?..
— Да какая ж добыча?! — нарочито изумился Звяга. — Мы ж мирные купцы…
— А чего ж нарядились, как на сечу?! — тоже удивился воин.
— Тревожно нынче в степи… — протянул Звяга.
— Ну, если купцы… — раздумчиво протянул воин. — Тогда платите мостовщину! С половцами мир, торговать с ними шибко выгодно — так что, половину!
— Разрази тебя Перун! — взвыл Звяга. — У тебя совесть есть?
— Ага! Вот ты и проявил свою сущность! — радостно вскричал воин. — Купцы нынче — поголовно христиане. А коли ты Перуну поклоняешься, то ты и есть воин. А если у тебя нет княжеской грамотки, то ты вольный меч. Мечом себе пропитание добываешь. Платите мостовщину!
Звяга потянул меч из ножен, Серик, будто этого и ждал, выдернул лук из саадака. Оно, конечно, лук против двух молодых бесполезен, они уже прикрылись своими большими щитами, но тот, с кистенем был даже в шлеме без личины…
— Не гоже славянской кровью след метить… — рассудительно проворчал Шарап.
Развернув коней на одном месте, он торопливо погнал их прочь. Звяга с Сериком немножко замешкались, и пока они разворачивали коней, воин раскручивал со свистом кистень над головой. Прошелестев в воздухе, шипастый шар с треском врезался в настил там, где только что простучали копыта заводного коня Серика.