Полночный ритуал
Шрифт:
– Сейчас, сейчас… – Охая и вздыхая, Мурашнов-старший попытался встать на ноги, но это ему не удалось. – Ноги отказали, твою дивизию!.. Борька, помоги, что ли, встать!..
Сын кинулся на выручку отцу, но и с его помощью тому подняться не удалось. Лев тут же догадался, что эта «немощь» – не более чем уловка, чтобы остаться здесь и послушать, что и как будут рассказывать Заливаевы. Но папа-Заливаев решил опередить события и с некоторым апломбом поинтересовался:
– Послушайте, полковник, ну а в каком контексте мой Даня оказался в роли подозреваемого? У него-то какие могли быть причины покушаться на жизнь своей однокурсницы?
– Я располагаю информацией, что еще до спора с Борисом Даниил предпринимал попытки вступить с Лилией Кипрасовой в интимную связь, но получил от ворот поворот, – пояснил Гуров. – Позже, в разговоре с одной из своих подруг, она сказала, что Даниил Заливаев – гомосексуалист или что-то наподобие. Я вполне допускаю, что это дошло до вашего сына и он решил наказать ее за такое суждение, поэтому считаю необходимым проверить и его алиби.
Слова полковника до крайности возмутили Заливаева-старшего.
– Это что за херовина?!! – чуть не проорал он. – Ты хочешь сказать, что мой сын – «петух»?!! Смотри, фильтруй базар! Если сам же сказал, что он хотел трахнуть ту деваху, то как он может быть гомиком?
– Я не собираюсь устраивать дебаты по этому поводу, поскольку гомик он или не гомик – мне глубоко безразлично, – поморщился Лев. – Мне нужно знать, где и с кем был ваш сын с десяти вечера до двух часов ночи и кто бы это мог подтвердить. Итак, я слушаю!
В кабинете повисло молчание. Папа-Заливаев недоуменно воззрился на своего сына, который отчего-то вдруг покрылся пунцовыми пятнами. Глаза Даниила забегали, как переполошенные мыши, и он с мученической гримасой выдавил:
– Всю эту ночь, с начала одиннадцатого вечера, я провел в ночном клубе «Голубая роза».
– Ага-а-а!.. – протянул Лев, окидывая взглядом крайне смущенного сынка и его опешившего папашу. – Поня-а-а-тно… И кто может подтвердить, что ты там находился в названное мною время?
На этот раз тягостное молчание длилось больше минуты.
– Это может подтвердить… – побагровев и тяжело дыша, сипло выдавил Заливаев-младший, – Газанга Такаруту, бармен гостиницы «Джомолунгма».
Теперь уже у его папы при этих словах отвисла нижняя челюсть, а глаза приобрели вертикально-овальную форму. Трясущейся рукой Заливаев-старший смахнул выступившие на лбу крупные капли пота и, чуть заикаясь, прохрипел:
– Ты… педик?!! У тебя любовник-негр?!! Японский городовой!!! Вот как, значит?! Выходит, только он, этот сын Африки, может подтвердить, что ты не совершал убийства, поскольку он трахал тебя всю ночь? Да?!!
Как видно, решив реабилитироваться, его чадо яро возразило:
– Почему только он меня?.. И-и-и я… его… гм-гм-гм… И вообще, мне больше нравятся девки. Я полкурса наших девок отымел! Даже больше, чем Борька!..
Ответом ему было счастливое «Гы-гы-гы!..» папы и сына Мурашновых. У Мурашнова-старшего в момент прошло недомогание, и он со своим отпрыском, чуть ли не приплясывая на ходу, наконец-то отбыл восвояси. В самом деле! В сравнении с гомосеком, который спит с негром-барменом, сын, который спит со своей мачехой, не такой уж и позорный вариант.
Когда Гуров вернулся в главк, Стас уже сидел за своим компьютером и что-то внимательно изучал. Увидев Льва, он вопросительно мотнул головой:
– Ну и как там, в заповеднике миллиардерят? Чего-то
– Да, кое-что накопалось… – Лев сел за свой стол и покрутил головой из стороны в сторону. – Но-о-о! Осталось такое ощущение, будто пришлось пару часов поработать проктологом-любителем…
Он в общем и целом рассказал о результатах своей поездки в МУЭП, более подробно изложив наиболее характерные моменты. В частности, в деталях упомянул о своем «случайном» знакомстве с мажорами Мурашновым и Заливаевым, об их алиби.
– Во дают! Во дают!.. – схватившись за голову, рассмеялся Стас, слушая про откровения представителей золотой молодежи. – Да-а-а… И такая, с позволения сказать, «элита» завтра придет к рулю фирм, компаний, банков, пролезет в министерства и ведомства… Ведь нормальных, толковых, совестливых ребят, без вывихов в мозгах, но не имеющих папиных миллиардов, до власти и на пушечный выстрел не допустят. А таким вот дегенератам, таким выкидышам эволюции – везде зеленый свет. Е-п-р-с-т!.. Что ждет Россию?!
О своей поездке к Кипрасовым он поведал, вздыхая и морщась время от времени. По его словам, проживает семья Кипрасовых на Рублевке, в той ее части, где селится не самая-самая крутая богема. Дом у них достаточно большой, двухэтажный. Однако уюта в нем не ощущается. И главным «холодильником», остужающим любой душевный позитив этого места, по мнению Крячко, была излишне чопорная «половина» Виталия Кипрасова.
– В толк не возьму, какого хрена он на ней женился, на этой замороженной вобле?!! По своему снобизму она сто очков вперед даст любой англичанке. Ох и зануда! Когда я с ней разговаривал, только что про себя не матерился.
Прибыл Стас на Рублевку, предварительно созвонившись с Кипрасовым. Тот обещал приехать домой к оговоренному с ним сроку, но немного опоздал – нужно было улаживать кое-какие вопросы, связанные с предстоящими похоронами Лилии. Поэтому Стасу пришлось около четверти часа вести пустые светские разговоры с Тамарой Кипрасовой, которая, как он сразу же почувствовал, едва ли испытывала искреннюю горечь и скорбь в связи со случившимся. Скорее наоборот. Крячко почти физически ощутил внутреннюю удовлетворенность хозяйки дома тем, что произошло с падчерицей. Поэтому одним из итогов его поездки на Рублевку стало хотя и смутное, но весьма серьезное подозрение в том, что мачеха убитой каким-то образом может быть к этому причастна.
Когда же, наконец-то, домой прибыл глава семьи, Стас смог вполне предметно побеседовать с ним по интересовавшим его вопросам. В частности, они обсудили потенциальных подозреваемых. Но как в ходе беседы заверил его Виталий Кипрасов, который, несмотря на подавленное состояние, старался выглядеть не сломленным, он исключает причастность к убийству и латифундистов, и недовольных работой его охранной фирмы. По его словам, хотя агрофирмы-монополисты и не в восторге от его законодательных инициатив и его выступлений в Думе, их недовольство никогда не переходило определенных границ и не выливалось в нечто экстремальное, тем более криминального пошиба. Все дело в том, что сам он в критике своих оппонентов никогда не переступал этической грани, никогда не использовал недостойных методов давления на кого-либо, никогда не действовал вопреки закону. Поэтому, при всей нелюбви к нему тех или иных оппонентов, они также придерживались неписаного кодекса политико-экономических дуэлей.