Полное оZOOMление
Шрифт:
– Вы совсем без чувства юмора? – кричала мама. И предложила позвонить мне, своей дочери, чтобы я подтвердила – ни в какой Италии мама не была. Я подтвердила. Поклялась.
– А вы точно в этом уверены? – уточнила звонившая женщина.
Конечно, я твердым голосом ответила, что уверена на двести процентов. Мол, мамин загранпаспорт у меня перед глазами, прямо в руках держу. Хотя, если честно, еще каких-нибудь десять лет назад мама вполне могла внезапно уехать за границу и так же внезапно вернуться.
– Мам,
– За шпинатом.
– Ты шпинат не ешь! Ты его терпеть не можешь. Как и крапиву, щавель и что там еще есть…
– А вот сейчас захотелось! И щавель, кстати, тоже! Может, в лес сходить крапивы молодой нарвать?
Через день мама позвонила мне сама и объявила, что в ближайшие три часа останется без связи.
– А где ты будешь крапиву рвать? В лесу? – уточнила я.
– Пойду устрою одиночный пикет, – ответила мама.
– Против чего?
– Не важно. Просто пойду устрою пикет.
Еще минут двадцать я отговаривала ее от пикетов, голодовок, забастовок и прочей публичной активности.
– Мам, давай я приеду, пожалуйста. Продукты привезу, приготовлю, уберу, – чуть не плакала я.
– Нет, дверь тебе не открою. Чтобы ты потом моих внуков заразила? Ни за что!
– А Любе ты дверь откроешь? – спросила я, находясь уже в полном отчаянии.
– Любе? Конечно! И приготовлю для нее! Кажется, она мой борщ хвалила. Сейчас сбегаю за свеклой! – радостно воскликнула мама и нажала на отбой.
Я не знала, как реагировать – то ли плакать, то ли смеяться. Ради меня мама не собиралась бежать за свеклой, и я точно знала, что она не откроет мне дверь. А приезда Любы будет ждать.
Люба была маминой сиделкой после того, как моя родительница попала в тяжелую аварию. Тогда она категорически отказалась ехать к нам и потребовала доставить ее в собственную квартиру. Мне она не разрешала ни помыть ее, ни покормить. Каждый мой приезд заканчивался скандалом – я плакала, мама кричала. И тогда я нашла Любу, которая умела справляться с мамой и ее настроением.
– Люба, дорогая, привет, это Маша. Можешь говорить?
– О, Машуль, приветик! Что, Олечка Ивановна опять чудит? Слушай, я как чувствовала! Вчера про вас вспоминала! А тут ты звонишь! И что наша мамуля?
– Мамуля в своем репертуаре. Отказывается категорически от моей помощи. Волонтеров не признает. Доставку из магазина тоже. Собирается выйти в одиночный пикет. Заявила в магазине, что вернулась из Италии, – ее чуть в милицию не забрали, а оттуда в Коммунарку. На тебя согласилась. Побежала в магазин покупать свеклу, потому что ты вроде бы однажды похвалила ее борщ.
– Ой, умираю, не могу. Узнаю Олечку Ивановну! Скучала по ней. Прям не хватало. Все такие приличные, вежливые, никакого стресса.
– Спасибо тебе огромное, я уже с ума сошла. Не знаю, чего от нее ждать.
– Ха, так никто не знает! Завтра буду! Ну вот бывает же так! Только вчера вас всех вспоминала, а тут ты звонишь!
Любу мама встретила с распростертыми объятиями. С борщом и котлетами. К счастью, Люба поступила как всегда – сама решила, по каким дням она станет приезжать, какие продукты привозить, и поставила маму перед фактом. У меня отлегло от сердца. Я знала, что холодильник будет забит всеми продуктами, включая шпинат с щавелем и свежесорванной молодой крапивой.
Я звоню маме каждый день – иногда утром, иногда вечером. Видимо, на мне отразилась всеобщая паника. Тут я позвонила в девять утра, она не ответила. Не ответила ни через час, ни через два. В двенадцать я позвонила Любе – узнать, когда та связывалась с мамой в последний раз. Люба присылала маме какие-то картинки, цветочки, зайчиков, поздравления со всеми праздниками – от религиозных до светских, включая День железнодорожника. Если бы я прислала маме подобную открытку, она бы решила, что ее дочь сошла с ума. А Любины послания ей нравились.
– Позавчера, с Днем то ли строителя, то ли монтажника поздравляла, а что?
– Не могу до нее дозвониться, – призналась я. – У меня сердце что-то не на месте. Неспокойно. Она всегда отвечает, пусть не сразу, но перезванивает.
– Ой, да я тут за одной бабулей приглядываю. Ровесница твоей мамули. Из ванной выходила и упала. Три часа одна лежала. Слава богу, ничего не сломала, только гематома на все бедро. Но я теперь при ней, – ахнула Люба.
– Люб, вот умеешь ты поддержать.
Я тут же представила себе, как мама вылезает из ванны, падает и непременно головой или шеей об ванну. И лежит три часа.
– Соседям позвонить нельзя? – спросила Люба.
– А то ты не знаешь, что нельзя! Она со всеми соседями переругалась!
– Это да.
– Люба, давай ты ей тоже будешь звонить. Вдруг она тебе ответит? Мама мои звонки иногда игнорирует.
Маме звонили все – я, Люба, внуки, любимый зять. Она никому не отвечала.
К трем часам дня я ходила по потолку. Снова позвонила Любе.
– Да если бы что-то случилось, тебя бы нашли! Ты не волнуйся, мы тут Нину Ивановну хоронили, связи есть на этом… как его… не помню, как называется кладбище. Там Витек работает. Нормальный мужик. Телефон конторы ритуальной я тебе скину – для Нины Ивановны все в лучшем виде сделали. Мне скидку обещали. Щас, вот, нашла, у меня телефон прямой есть – Сашка симферопольский.
– Звучит как лагерная кличка.
– Да нет, он из Симферополя! Земляк!
– Люба, ты не из Симферополя, какой земляк?