Полное собрание рассказов

Воннегут Курт

— Это зачем? — шепотом спросил я Хэклмана.

— Запрос последних указаний от Бога, — ответил Хэклман.

— За что он сидел?

— Держал нелегальный игорный бизнес. Человек двадцать убили по его поручению — все ради блага франшизы. Так что его посадили на пять лет за неуплату подоходного налога.

— Свет готов? — рявкнул Гриббон. Он стоял на крыльце, воздев руки — заказывал чудо.

— Готов, — ответил голос из-за куста.

— Звук готов?

— Готов, сэр.

— Воздушный шар готов?

— Воздушный

шар поднят, сэр.

— Включай! — заорал Гриббон.

В кронах деревьев взвыли демоны.

Взорвались несколько солнц.

Мы с Хэклманом от страха машинально закрыли лицо руками.

Медленно, осторожно мы отвели ладони от глаз. Перед нами в неестественном слепящем свете был вертеп в натуральную величину. Из громкоговорителей по сторонам рвались оглушительные рождественские гимны. Гипсовые коровы и овцы мотали головами, пастухи поднимали и опускали руки, как железнодорожный шлагбаум, указывая в небо.

Иосиф и Дева Мария умиленно глядели на младенца в яслях. Механические ангелы хлопали крыльями, механические волхвы двигались вверх-вниз, как поршни.

— Смотри! — Хэклман, перекрикивая шум, указал туда, куда указывали пастухи — туда, где пропал в небе воздушный шар.

Там, над розовым дворцом Бешеного Пса Гриббона, в рождественских небесах висела под мешком с газом фальшивая Вифлеемская звезда.

Внезапно огни погасали, шум стих. В голове у меня осталась звенящая пустота. Хэклман тупо смотрел в небо, где уже не было звезды.

К нам рысцой подбежал запыхавшийся Гриббон.

— Ну как, есть у кого-нибудь что-либо подобное? — гордо спросил он.

— Не-а, — с тоской отвечал Хэклман.

— Думаете, я выиграю?

— Угу, — пробормотал Хэклман. — Если кто-нибудь не устроит атомный взрыв в форме Красноносого оленя Рудольфа.

— Люди будут идти за много миль, чтобы на это поглядеть. Просто напишите в газете, что звезда укажет им путь.

— Послушайте, Гриббон, — сказал Хэклман, — вы знаете, что за первое место денег не положено? Только паршивая грамота ценой, может, в доллар.

Гриббон сделал оскорбленное лицо.

— Конечно, — сказал он. — Это все для блага общества.

Хэклман хмыкнул и повернулся ко мне.

— Ладно, малыш, давай, что ли, по домам?

Это было огромное облегчение — узнать безусловного победителя за неделю до конкурса. Получалось, что судьи и помощники вроде меня могут провести Сочельник в семье, а не колесить весь вечер по городу, силясь выбрать лучших из двадцати примерно равноценных вариантов. Нам осталось лишь подъехать к заднему двору Гриббона, ослепнуть, оглохнуть, пожать бывшему гангстеру руку, вручить грамоту и поспешить домой, чтобы поставить елку, разложить подарки по чулкам и пропустить несколько стаканов яичного пунша.

И хотя под Рождество задерганные сотрудники Хэклмана подобрели и помягчели, даже стали повторять нелепый слух,

будто у него золотое сердце, сам Хэклман вел себя в обычной предпраздничной манере: клялся, что полетят головы, потому что Бешеный Пес Гриббон год как вышел из тюрьмы и живет в городе, а ни один репортер этого не разнюхал.

— Черт возьми, — сказал он. — Придется мне самому снова выйти на улицу, или газета зачахнет от недостатка новостей.

И в следующие два дня именно это бы и произошло, не будь новостей с телетайпа, поскольку Хэклман отправил нас всех искать материал про Гриббона.

Как ни накрутил нас Хэклман, мы не нашли и намека на что-нибудь недолжное в жизни Гриббона после тюрьмы. Оставалось признать, что тот столько заработал на преступлениях, что в сорок с небольшим полностью отошел от дел и намерен до конца дней жить в роскоши и в полном согласии с законом.

— Его деньги и впрямь получены от акций и облигаций, — устало сообщил я под конец второго дня. — Налоги он платит, как пай-мальчик, с прежними дружками не видится.

— Ладно, ладно, ладно, — раздраженно проговорил Хэклман. — Забудь. Пустяки.

Я еще не видел, чтобы мой редактор был настолько на взводе. Он барабанил пальцами по столу и вздрагивал от неожиданных звуков.

— У вас против него что-то личное? — спросил я.

Обычно Хэклман ни под кого не копал с таким рвением. Казалось, ему безразлично, кто возьмет верх: правосудие или преступление, лишь бы история давала хороший материал для газеты.

— В конец концов, он больше ни в чем таком не участвует, — добавил я.

— Забудь. — Хэклман внезапно переломил карандаш, встал и вышел из редакции — на много часов раньше обычного.

Следующий день был у меня выходной. Я проспал бы до полудня, но меня разбудили крики мальчишки-газетчика под окном. Он продавал внеочередной выпуск. Огромный черный заголовок состоял из одного-единственного страшного слова: ПОХИЩЕНИЕ! В статье сообщалось, что у мистера Дж. Спрэга Флитвуда похитили гипсовые фигуры Иисуса, Марии и Иосифа, и хозяин обещает тысячу долларов за информацию, которая позволит разыскать их до подведения итогов Ежегодного рождественского конкурса уличной иллюминации в Сочельник.

Через несколько минут позвонил Хэклман: потребовал немедленно ехать в редакцию и следить за поступающими сведениями.

Полицейские жаловались, что, если улики и были, их уничтожили толпы сыщиков-любителей. Однако никто не ждал отгадки от полицейских. К вечеру поиски украденных фигур превратились в веселое повальное безумие. И это было дело для обычных людей, не для полиции.

Толпы ходили от двери к двери, спрашивали, не видел ли кто-нибудь младенца Христа.

Кино крутили перед пустыми залами, в местной радиопрограмме ведущий жаловался, что никто из горожан не берет телефонную трубку — все на улице.