Полное собрание рассказов
Шрифт:
— Вы что же, никогда не слышали историю о том, как Дж. Эдгар Нэйшен изобрел гуманный контроль рождаемости? — осведомился Сладкий Дедуля надтреснутым голосом.
— Никогда, — солгала Нэнси.
— Я думал, это все знают.
— А я впервые слышу.
— Когда мистер Нэйшен навел порядок в обезьяннике, его стало не отличить от Мичиганского Верховного суда. Тем временем в США начинался кризис перенаселения. Люди ученые говорили, что пора прекращать размножаться такими темпами, а люди высокоморальные предрекли скорый конец обществу, в котором занимаются сексом ради удовольствия.
Сладкий Дедуля поднялся с шезлонга, подошел к окну и, раздвинув две
Сладкий Дедуля посмотрел сквозь красный пластик на закат солнца. Лучи света, проходя через жалюзи, исполосовали его лицо красным и серым.
— А вот скажите, когда я умру, насколько опустится эта полоска? На фут?
— Нет.
— На дюйм?
— Не совсем.
— Вы ведь знаете точный ответ, не так ли? — спросил он, повернувшись к ней лицом. Дряхлость вдруг исчезла из его голоса и взгляда. — Один дюйм равняется 83 333 людям. Вы это знали, верно?
— Н-ну… может, это и правда, — проговорила Нэнси, — но лучше смотреть на нее немного иначе.
Старик не спросил, как именно надо смотреть на правду. Вместо этого он закончил собственную мысль:
— Давайте я открою вам другую правду: я Билли Поэт, а вы — знойная красотка.
Одной рукой он вытащил из-за пояса короткоствольный револьвер, а второй сорвал с себя резиновую маску: лысину и морщинистый лоб. Теперь он выглядел на двадцать два, как и все остальные.
— Полиция потом спросит вас, как я выгляжу, — сказал он Нэнси, злодейски улыбаясь. — Поразительно, какая у женщин плохая память на лица! Если вы вдруг тоже не мастер описывать людей, запомните стишок:
Пять футов два дюйма, Голубые глаза, Темные длинные кудри. Статен как клен, Красив и умен, От страсти дымится, как угли.Билли был на десять дюймов ниже Нэнси. Она была тяжелее его фунтов на сорок и сказала, что у него нет шансов, но ошиблась. Билли заранее снял решетку с окна и заставил Нэнси вылезти на улицу, а там — спуститься в лаз, вырытый под огромным термометром.
Билли повел ее по канализационным ходам Хайаннис-Порта. Он хорошо знал дорогу. У него были фонарик и карта. Нэнси шла первой по узкому выступу, и ее собственная тень насмешливо танцевала впереди. Пытаясь сообразить, где они находятся, Нэнси по звукам догадалась, что они под рестораном Говарда Джонсона: сами машины, готовившие и разносившие еду, работали бесшумно, но чтобы людям не было так одиноко за столиками, разработчики записали на пленку специальные звуковые эффекты. Их-то Нэнси и услышала: звон кухонной утвари, смех негров и пуэрториканцев.
А потом она сбилась с пути. Билли почти ничего не говорил, кроме: «Направо», «Налево» и «Не вздумай фокусничать, детка, не то я разнесу тебе башку».
Правда, однажды между ними завязалось что-то вроде светского разговора. Начал и закончил его Билли.
— На кой черт девушке с такими бедрами торговать смертью, а? — спросил он сзади.
Нэнси хватило храбрости
— Я могу ответить, — сказала она, нимало не сомневаясь, что от ее ответа Билли съежится как от напалма.
Но он только пихнул ее в спину и в очередной раз пригрозил снести башку.
— Ты даже не хочешь меня слушать, — поддразнила его Нэнси. — Потому что боишься!
— Я никогда не слушаю женщин, пока не кончилось действие лекарства, — презрительно ответил Билли. Он думал продержать ее в заточении как минимум восемь часов — за это время таблетки переставали действовать.
— Глупое правило.
— Женщина не человек, пока на нее действует лекарство.
— Ну, в твоем присутствии женщина точно не чувствует себя человеком. Скорее вещью.
— Скажи спасибо таблеткам, — ответил Билли.
Под Хайаннисом пролегало 80 миль коммуникаций. Население города составляло 400 000 костяночек, 400 000 душ. Вскоре Нэнси потеряла счет времени. Когда Билли наконец объявил, что они прибыли на место, ей показалось, что прошел год.
Она решила проверить, так ли это, сверившись с химическими часами собственного тела — то есть ущипнув себя за бедро. Оно по-прежнему ничего не чувствовало.
Билли велел ей забраться наверх по железным кольцам, торчавшим из влажной каменной кладки. Наверху белел кружок болезненного света: оказалось, лунного, — который сочился сквозь пластиковые многоугольники огромного геодезического купола. Нэнси не пришлось задавать традиционный вопрос жертвы похищения: «Где я?» Такой купол был лишь у одного здания на Кейп-Коде: оно находилось в Хайаннис-Порте и венчало собой старинную резиденцию Кеннеди.
Это был музей той жизни, которой жили люди в давние, свободные от контроля рождаемости времена. Музей не работал. Он открывался только на лето.
Лаз, из которого вышли Нэнси и Билли, был проделан в большом участке цемента, крашенном в зеленый цвет, — на этом самом месте когда-то зеленела лужайка Кеннеди. На зеленом цементе перед древними деревянными домами стояли четырнадцать представителей рода Кеннеди, в разное время бывшие президентами США или мира. Они играли в тач-футбол.
Президентом мира на момент похищения Нэнси, кстати, была бывшая администратор ФАГС Мама Кеннеди. Ее статуя никогда бы не стала частью этой инсталляции. Да, фамилия у нее была Кеннеди, тут уж не поспоришь, но никто не принимал ее всерьез. Люди жаловались, что Маме не хватает стиля, считали ее вульгарной. На стене в ее кабинете висели таблички с такими надписями: «НЕ ОБЯЗАТЕЛЬНО БЫТЬ СУМАСШЕДШИМ, ЧТОБЫ ЗДЕСЬ РАБОТАТЬ, НО ЭТО ПОМОГАЕТ», «ДУМАЙ!» и «КОГДА-НИБУДЬ НАМ ПРИДЕТСЯ НАВЕСТИ ТУТ ПОРЯДОК».
Кабинет президента находился в Тадж-Махале.
До самого прибытия в Музей Кеннеди Нэнси Маклюэн была убеждена, что рано или поздно ей представится случай переломать все косточки в жалком тельце Билли Поэта, а если повезет — застрелить мерзавца из его собственной пушки. Нэнси очень хотелось это сделать. Билли внушал ей такое же отвращение, как насосавшийся крови клещ.
Однако с этим планом пришлось повременить, и вовсе не потому, что она вдруг прониклась к Билли теплыми чувствами. Оказалось, что у него есть сообщники, целая банда: вокруг лаза стояло по меньшей мере восемь человек, мужчин и женщин поровну, головы и лица которых скрывали черные чулки. Женщины схватили Нэнси и велели ей не шуметь. Все они были высокие, подтянутые и держали ее за весьма чувствительные места — чтобы при необходимости причинить чудовищную боль.