Полное собрание рассказов
Шрифт:
В этот период мне вдруг позвонил молодой мистер Голдли из «Гудчайлд и Голдли». В этом молодом человеке не было ничего артистичного. Он говорил и выглядел как какой-нибудь торговец автомашинами; галереи свои называл лавками, а их содержимое — товаром и вещичками. Ему было бы проще, если б мы встретились случайно, ненароком, — тогда отпала бы необходимость в долгой преамбуле: болтовне об общих знакомых, заграничных курортах, спорте, политике, «первоклассном человеке для работы на винных аукционах». В нем все выдавало неуверенность — он еще не решил, как подступиться ко мне. И вот наконец перешел к делу.
— Ваш отец проделывал для нас определенный объем работы — ну, вы знаете.
— Знаю.
— В основном занимался реставрацией. Иногда делал факсимиле для клиента, который продавал свою картину в Америку и хотел бы заменить ее копией. В общем, такого рода работу.
— Но часто то были оригинальные его композиции.
— А, да, вроде бы было несколько. Такой товар мы называем «pastiche» [75] — ну, вы понимаете.
— Видел несколько, — сказал я.
75
Имитация,
— Потрясающе одаренный был человек.
— Потрясающе.
Пауза. Мистер Голдли играл кончиком своего старого галстука выпускника школы Харроу.
— Работал он с нами на строго конфиденциальной основе.
— Разумеется.
— Вот я и подумал тут… на нашей фирме подумали… Может, вы уже перебирали его бумаги? Короче, меня вот что интересует: у него сохранились записи о работе? Ну, короче, что-то в этом роде…
— Нет, я еще не разбирал его бумаги. Вполне возможно, что сохранились. Он был по-своему очень педантичен.
— Так бумаги до сих пор у вас?
— Насколько мне известно, да.
— Если вдруг вам под руку подвернется нечто в этом роде, мы можем рассчитывать на ваше молчание? Я в том смысле, что толку от этого никому… в том смысле, что вы, наверное, хотите, чтоб отца вашего помнили по выставочным работам, верно?
— Вам не о чем беспокоиться, — ответил я.
— Вот и отлично. Был уверен, что вы все поймете. У нас уже возникли недоразумения с его людьми.
— Джеллаби?
— Да. Они приходили к нам, муж и жена, сразу после несчастного случая. Практически пытались нас шантажировать.
— Вы дали им что-нибудь?
— Нет. Принимал их Гудчайлд, и, я так думаю, дал достойный отпор. Им нечем было крыть.
— Странная парочка, эти джеллаби.
— Так что не думаю, что они побеспокоят нас снова.
— Я тоже не буду беспокоить. Шантаж — это не в моем стиле.
— О нет, нет, мой дорогой, само собой! Я ни на секунду не усомнился… вовсе не хотел сказать… Ха-ха-ха!
— Ха-ха-ха!
— Но если вдруг что-то подвернется под руку…
— Буду нем как рыба.
— Или же наброски картин, которые он писал для нас…
— Короче, нечто инкриминирующее, — вставил я.
— Секрет фирмы, — сказал мистер Голдли.
— Секрет фирмы, — повторил я.
То был, пожалуй, единственный забавный эпизод за все время моего пребывания в Лондоне.
Продажа дома на Сент-Джонс-Вуд оказалась делом более сложным и хлопотным, нежели я ожидал. Десять лет назад фирма-застройщик «Резиденшл аменитис», возводившая те самые многоквартирные дома, предлагала отцу за его участок с домом шесть тысяч фунтов; у него сохранилось письмо, подписанное председателем Альфредом Хардкастлом. На смену им пришла другая компания, «Хилл-Крест-Корт эксплотейшн», и они предлагали мне две с половиной тысячи фунтов; их письмо было подписано все тем же мистером Хардкастлом. Я отказался и передал все дела, связанные с домом, агенту по недвижимости. Через два месяца они выдвинули еще одно предложение — все те же две с половиной тысячи фунтов — от того же мистера Хардкастла, но уже главного управляющего компанией «Сент-Джонс-Вуд резиденшл эстейтс, лимитед». «С учетом всех обстоятельств, — писали они, — мы считаем означенную сумму вполне справедливой». Под «обстоятельствами» следовало понимать, что даже тот человек, которому понравится дом, не вынесет подобного окружения; огромные многоквартирные дома доминировали над районом, и у каждой квартиры была своя цена. Я принял это предложение и отправился подписывать бумаги в офис к мистеру Хардкастлу. Вместо ожидаемой атмосферы блеска и благополучия увидел там две скромные комнатки на последнем этаже здания. На двери краской были выведены названия с полдюжины фирм, занимающихся недвижимостью, сохранились также следы каких-то других названий, впоследствии стертых или замазанных. Председатель сам открыл мне и впустил. Он был (как предполагал отец, евреем) крупным, средних лет меланхоличным мужчиной довольно приятной наружности, который до прихода в этот бизнес превозносил живопись моего отца, как я полагаю, со всей искренностью.
Никого из других сотрудников видно не было; лишь мистер Хардкастл сидел, обложенный папками и ящиками с документами, и рассказывал, какие чувства испытывал, когда потерял своего отца. Пройдя через все превратности судьбы, связанные с квартирами в многоэтажках, человек этот контролировал свой бизнес и жил ради него; маленькие компании ликвидировались; небольшие дочерние компании удерживались на плаву; фамилии племянников и шуринов сменяли друг друга в официальных уведомлениях; акционерные капиталы записывались и вычеркивались; возникали новые пайщики; объявлялись бонусы и дивиденды; должники лишались права выкупа заложенного имущества; плотные группы цифр кочевали из одного балансового отчета в другой, и все это происходило здесь, в небольшой комнате. За последние десять лет капитал в несколько тысяч фунтов заимствовался и выдавался в кредит, переходил с одного счета на другой; иногда этот человек работал по шестнадцать часов в день — сам печатал на машинке, сам вел все подсчеты. Таким вот образом мистер Хардкастл зарабатывал себе на жизнь; туфли держал начищенными до блеска, брюки аккуратно отглаженными, регулярно стригся в парикмахерской и часто на семейные праздники покупал билеты на концерты. Он сообщил мне, что сын его учится в Соединенных Штатах, а дочь — в Бельгии. Компания, в руки которой я отдал распоряжение своей недвижимостью, являлась, как он пояснил мне, совсем еще новенькой, зарегистрированной для проведения одной сделки, не больше, и потому, без сомнения, обречена была вскоре утратить свою идентичность и раствориться в калейдоскопе изменений, что сотрясали мир малого капитала. Чек, подписанный мистером Хардкастлом, приняли без проблем, и когда сумма, изрядно истощенная моим агентом по недвижимости, поступила ко мне на счет, я обнаружил, что, если присовокупить к ней страховые деньги и вычесть задолженность банку, впервые в жизни у меня образовался капитал, превышающий три с половиной тысячи фунтов. С этими деньгами я и планировал начать новую жизнь.
Мистеру Хардкастлу пришлось долго ждать, прежде чем осуществить
Глава 2
Люси Симмондс [76]
Мой план поселиться за городом был принят друзьями одобрительно.
Каждый находил в этом определенное преимущество для себя. Мне было понятно такое отношение. Сельские дома символизируют систему вечных ценностей и всегда играли в жизни общества особую и важную роль. Ведь все эти люди рано или поздно выпадали из круга формального общения; сельская жизнь для них означала не очередную серию приглашений, но успешные хищнические налеты. Их жизнь и судьба зачастую подвергалась крутым поворотам; их квартиры в Лондоне превращались в военные лагеря в окружении противника, которые можно разрушить через час после уведомления, после того как отключался телефон. Сельские же дома постоянны и вечны; даже в отсутствие владельца, когда он надолго уезжал за границу, дом по-прежнему принадлежал ему вместе с парой слуг. Или же, при самом худшем раскладе, всегда имелся человек, который мог зайти и включить свет, открыть для проветривания окна; кого-то за небольшую плату можно было нанять, чтоб застелить постель и помыть посуду. То были места, где можно было надолго оставить жен и детей; куда человек мог приехать писать книгу; где можно было всласть настрадаться, излечиваясь от несчастной любви, или просто поболеть. Сюда можно было привезти девушку и, служа ей проводником по незнакомым местам, защитником и наставником, установить уровень близости, невозможный на нейтральной почве Лондона. Владельцы подобных домов — люди по своей природе терпеливые и незлобивые; правда, повторные обиды и оскорбления могут их расстроить; в их рядах всегда приветствуется свежая кровь. Я замечал эту приветливость в глазах каждого (и не мог ей противостоять).
76
Часть вторая. Рождение.
Есть и еще одна, более безобидная, причина их интереса: почти все они — и я в их числе — питают особое пристрастие и энтузиазм во всем, что касается архитектуры. То была одна из особенностей моего поколения — возможно, безотчетная, неосознанная. В юности мы были склонны подавлять свои эстетические чувства с такой силой, что дальше восхищения кустом цветущего шиповника они не заходили; мы не сочиняли и не читали стихи, а если кто этим и занимался, увлечение оставляло лишь привкус неудовлетворенности, присущий отчасти романтической, отчасти эстетической типично британской тоске, которая находила свое выражение во множестве тонких томиков в кожаных, переплетах. Когда на нас находило по-настоящему поэтическое настроение, мы обращали свой взор к зданиям — именно они занимали то место, которое у наших отцов принадлежало природе. Особое внимание уделялось почти каждому зданию, но особенно тем, что были возведены в классической традиции, а еще больше тем, что подавали признаки распада. То была своего рода ностальгия по стилю жизни, который мы яростно отвергали в делах чисто практических. Ценности общества Вигов стали для нас тем, чем являлись артурианские паладины [77] времен Теннисона. [78] И прежде никогда такого не было, чтоб безземельные люди со страстью обсуждали ландшафтный пейзаж и садоводство. Даже Роджер пошел на компромисс — пренебрег ценностями марксизма настолько, что собрал целую коллекцию трудов Бетти Лэнгли [79] и Уильяма Хафпенни. [80] «Это ядро моего музея, — говорил он. — Когда придет революция, у меня нет ни малейшего намерения стать комиссаром или агентом тайной полиции. Я хочу стать директором Музея буржуазного искусства».
77
Рыцари, сподвижники легендарного короля Артура.
78
Теннисон, Альфред (1809–1892) — английский поэт, автор цикла поэм «Королевские идиллии», в которых созданы идеализированные образы короля Артура и его рыцарей.
79
Лэнгли, Бетти (1696–1751) — английский архитектор и писатель, автор каталогов архитектурных образцов в стилях барокко и готики; пропагандировал проекты «естественного» сада.
80
Хафпенни, Уильям — английский архитектор XVIII в., автор «Практичной архитектуры», создатель одной из первых книг с проектами китайских домов.