Полное собрание сочинений и писем в двадцати томах. Том. 7
Шрифт:
334
Подумавши, он отложил исполнение до удобного случая и – отдавшись этой новой, сильно охватившей его задаче, прибавил шагу и пошел отыскивать Марка, чтобы заплатить ему визит, хотя это было не только не нужно, в отношении последнего, но даже не совсем осторожно со стороны Райского.
Райский и не намеревался выдать свое посещение за визит: он просто искал какого-нибудь развлечения, чтоб не чувствовать тупой скуки и вместе также, чтоб не сосредоточиваться на мысли о Вере.
Он правильно заключил, что тесная сфера, куда его занесла
Он прошел мимо многих, покривившихся набок, домишек, вышел из города и пошел между двумя плетнями, за которыми с обеих сторон расстилались огороды, посматривая на шалаши огородников, на распяленный кое-где старый, дырявый кафтан или на вздетую на палку шапку – пугать воробьев.
– Где тут огородник Ефрем живет? – спросил он одну бабу через плетень, копавшуюся между двух гряд.
Она, не отрываясь от работы, молча указала локтем вдаль, на одиноко стоявшую избушку в поле. Потом, когда Райский ушел от нее шагов на сорок, она, прикрыв рукой глаза от солнца, звонко спросила его вслед:
– Не огурцы ли покупаешь? Вот у нас какие ядреные да зеленые!
– Нет, – отвечал Райский, – я ничего не покупаю.
– Почто ж тебе Ефрема?
– Да у него живет мой знакомый, Марк, не знаешь ли?
– Нешто: у Ефрема стоит какой-то попович, либо приказный из города, кто его знает!
Райский пошел к избушке, и только перелез через плетень, как навстречу ему помчались две шавки с яростным лаем. В дверях избушки показалась, с ребенком
335
на руках, здоровая, молодая, с загорелыми голыми руками и босиком баба.
– Цыц-цыц-цы, проклятые, чтоб вас! – унимала она собак. – Кого вам? – спросила она Райского, который оглядывался во все стороны, недоумевая, где тут мог гнездиться кто-нибудь другой, кроме мужика с семьей.
Около избушки не было ни дворика, ни загородки. Два окна выходили к огородам, а два в поле. Избушка почти вся была заставлена и покрыта лопатами, кирками, граблями, грудами корзин, в углу навалены были драницы, ведра и всякий хлам.
Под навесом стояли две лошади, тут же хрюкала свинья с поросенком и бродила наседка с цыплятами. Поодаль стояло несколько тачек и большая телега.
– Где тут живет Марк Волохов? – спросил Райский.
Баба молча указала на телегу. Райский поглядел туда: там, кроме большой рогожи, ничего не видать.
– Разве он в телеге живет? – спросил он.
– Вон его горница, – сказала баба, показывая на одно из окон, выходивших в поле. – А тут он спит.
– Об эту пору спит?
– Да он на заре пришел, должно быть хмельной,
Райский пошел к телеге.
– Пошто вам его? – спросила баба.
– Так: повидаться хотел!
– А вы не замайте его!
– А что?
– Да он благой такой: пущай лучше спит! Мужа-то вот дома нет, так мне и жутко с ним одной. Пущай спит!
– Разве он обижает тебя?
– Нет, грех сказать: почто обижать? Только чудной такой: я нешто его боюсь!
Баба стала качать ребенка, а Райский с любопытством заглянул под рогожу.
– Экая дура! не умеет гостей принять! – вдруг послышалось из-под рогожи, которая потом приподнялась, и из-под нее показалась всклокоченная голова Марка.
Баба тотчас скрылась.
– Здравствуйте, – сказал Марк, – как это вас занесло сюда?
336
Он вылез из телеги и стал потягиваться.
– С визитом, должно быть?
– Нет, я так: пошел от скуки погулять…
– От скуки? Что так: две красавицы в доме, а вы бежите от скуки: а еще художник! Или амуры нейдут на лад?
Он насмешливо мигнул Райскому.
– А ведь красавицы: Вера-то, Вера какова!
– Вы почем ее знаете и что вам до них за дело? – сухо заметил Райский.
– Это правда, – отвечал Марк. – Ну, не сердитесь: пойдемте в мой салон.
– Вы лучше скажите, отчего в телеге спите: или Диогена разыгрываете?
– Да, поневоле, – сказал Марк.
Они прошли через сени, через жилую избу хозяев, и вошли в заднюю комнатку, в которой стояла кровать Марка. На ней лежал тоненький старый тюфяк, тощее ваточное одеяло, маленькая подушка. На полке и на столе лежало десятка два книг, на стене висели два ружья, а на единственном стуле в беспорядке валялось несколько белья и платья.
– Вот мой салон: садитесь на постель, а я на стул, – приглашал Марк. – Скинемте сюртуки: здесь адская духота. Не церемоньтесь, тут нет дам: скидайте, вот так. Да не хотите ли чего-нибудь? У меня, впрочем, ничего нет. А если не хотите вы, так дайте мне сигару. Однако молоко есть, яйца…
– Нет, благодарю, я завтракал, а теперь скоро и обедать.
– И то правда, ведь вы у бабушки живете. Ну, что она: не выгнала вас за то, что вы дали мне ночлег?
– Нет, упрекала, зачем без пирожного спать уложил и пуховика не потребовал.
– И в то же время бранила меня?
– По обыкновению, но…
– Знаю, не говорите – не от сердца, а по привычке. Она старуха хоть куда: лучше их всех тут, бойкая, с характером, и был когда-то здравый смысл в голове. Теперь уж, я думаю, мозги-то размягчились!
– Вот как: нашелся же кто-нибудь, кому и вы симпатизируете! – сказал Райский.
– Да, особенно в одном: она терпеть не может губернатора, и я тоже.
337
– За что?
– Бабушка ваша – не знаю за что, а я за то, что он – губернатор. И полицию тоже мы с ней не любим, притесняет нас. Ее заставляет чинить мосты, а обо мне уж очень печется: осведомляется, где я живу, далеко ли от города отлучаюсь, у кого бываю.