ПОЛНОЕ СОБРАНИЕ СОЧИНЕНИЙ И ПИСЕМ
Шрифт:
А н н а П е т р о в н а. Не сводите, друг мой, на полемику. Не умею спорить. Изгнали или не изгнали, но во всяком случае умней стали, слава богу! Ведь умней, Порфирий Семеныч? А это главное… (Смеется.) Были бы умные люди, да умнели бы, а остальное само собой приложится… Ах! Не рипите, Николай Иваныч! Положите скрипку!
Т р и л е ц к и й (вешает скрипку). Хороший инструмент.
Г л а г о л ь е в 1. Удачно однажды выразился Платонов… Мы, сказал он, поумнели по части женщин, а поумнеть по части женщин значит втоптать самого себя и женщину в грязь…
Т р и л е ц к и й (хохочет).
А н н а П е т р о в н а. Это он сказал? (Смеется.) Да, он любит иногда отпускать такие изреченьица… Но да ведь он для красного словца… Кстати, к слову пришлось… Кто такой, что за человек, на ваш взгляд, этот Платонов? Герой или не герой?
Г л а г о л ь е в 1. Как вам сказать? Платонов, по-моему, есть лучший выразитель современной неопределенности… Это герой лучшего, еще, к сожалению, ненаписанного, современного романа… (Смеется.) Под неопределенностью я разумею современное состояние нашего общества: русский беллетрист чувствует эту неопределенность. Он стал в тупик, теряется, не знает, на чем остановиться, не понимает… Трудно понять ведь этих господ! (Указывает на Войницева.) Романы донельзя плохи, натянуты, мелочны… и немудрено! Всё крайне неопределенно, непонятно… Всё смешалось до крайности, перепуталось… Вот этой-то неопределенности, по моему мнению, и является выразителем наш умнейший Платонов. Он здоров?
А н н а П е т р о в н а. Говорят, что здоров.
Пауза. Славный человечек…
Г л а г о л ь е в 1. Да… Его грешно не уважать. Я зимой несколько раз заезжал к нему и никогда не забуду тех немногих часов, которые мне посчастливилось провести с ним.
А н н а П е т р о в н а (смотрит на часы). Пора уже ему быть. Сергей, ты посылал за ним?
В о й н и ц е в. Два раза.
А н н а П е т р о в н а. Вы всё врете, господа. Трилецкий, бегите, пошлите за ним Якова!
Т р и л е ц к и й (потягивается). Приказать на стол собирать?
А н н а П е т р о в н а. Я сама прикажу.
Т р и л е ц к и й (идет и сталкивается у двери с Бугровым). Пыхтит, как локомотив, бакалейный человек! (Хлопает его по животу и уходит.)
ЯВЛЕНИЕ IV
А н н а П е т р о в н а, Г л а г о л ь е в 1,
В е н г е р о в и ч 1, В о й н и ц е в и Б у г р о в.
Б у г р о в (входя). Уф! Страсть как жарит! Перед дождем, знать.
В о й н и ц е в. Вы из сада?
Б у г р о в. Из сада-с…
В о й н и ц е в. Софи там?
Б у г р о в. Какая Софи?
В о й н и ц е в. Моя жена. Софья Егоровна!*
* Далее утрачен лист рукописи.
В е н г е р о в и ч 1. Я сейчас… (Уходит в сад.)
А н н а П е т р о в н а, Г л а г о л ь е в 1, В о й н и ц е в,
Б у г р о в, П л а т о н о в и С а ш а
(в русском костюме).
П л а т о н о в (в дверях Саше). Пожалуйте! Милости просим, молодая женщина! (Входит за Сашей.) Вот мы и не дома, наконец! Кланяйся,
А н н а П е т р о в н а. Жестокий, нелюбезный… Можно ли заставлять ждать себя так долго? Ведь вы знаете, как я нетерпелива? Дорогая Александра Ивановна… (Целуется с Сашей.)
П л а т о н о в. Вот мы и не дома, наконец! Слава тебе, господи! Шесть месяцев не видели мы ни паркета, ни кресел, ни высоких потолков, ниже даже людей… Всю зиму проспали в берлоге, как медведи, и только сегодня выползли на свет божий! Сергею Павловичу! (Целуется с Войницевым.)
В о й н и ц е в. И вырос, и пополнел и… черт знает чего только… Александра Ивановна! Батюшки, как пополнела! (Жмет Саше руку.) Здоровы? Похорошела и пополнела!
П л а т о н о в (пожимает руку Глагольеву). Порфирий Семенович… Очень рад вас видеть…
А н н а П е т р о в н а. Как поживаете? Как живете-можете, Александра Ивановна? Да садитесь же, господа! Рассказывайте-ка… Сядем!..
П л а т о н о в (хохочет). Сергей Павлович! Он ли это? Господи! Где же длинные волосы, блузочка и сладенький тенорок? А ну-ка, скажите-ка что-нибудь!
В о й н и ц е в. Я дурандас. (Смеется.)
П л а т о н о в. Бас, совершенный бас! Ну? Сядем… Подвигайтесь-ка, Порфирий Семеныч! Я сажусь. (Садится.) Садитесь, господа! Ф-ф-ф… Жара… Что, Саша! Нюхаешь?
Садятся.
С а ш а. Нюхаю.
Смех.
П л а т о н о в. Человечьим мясом пахнет. Прелесть что за запах! Мне кажется, что мы уже сто лет не видались. Черт знает, как долго эта зима тянется! А вон и мое кресло! Узнаешь, Саша? На нем шесть месяцев тому назад просиживал я дни и ночи, отыскивая с генеральшей причину всех причин и проигрывая твои блестящие гривеннички… Жарко…
А н н а П е т р о в н а. Я заждалась, терпение потеряла… Здоровы?
П л а т о н о в. Очень здоровы… Надо вам доложить, ваше превосходительство, что вы и пополнели, и чуточку похорошели… Сегодня и жарко, и душно… Я уж начинаю скучать за холодом.
А н н а П е т р о в н а. Как они оба варварски пополнели! Экий счастливый народ! Как жилось, Михаил Васильич?
П л а т о н о в. Скверно по обыкновению… Всю зиму спал и шесть месяцев не видел неба. Пил, ел, спал, Майн Рида жене вслух читал… Скверно!
С а ш а. Жилось хорошо, только скучно, разумеется…
П л а т о н о в. Не скучно, а очень скучно, душа моя. За вами скучал страшно… Как кстати для меня теперь мои глаза! Видеть вас, Анна Петровна, после долгого, томительнейшего безлюдья и сквернолюдья - да ведь это непростительная роскошь!
А н н а П е т р о в н а. Нате вам за это папироску! (Дает ему папиросу.)
П л а т о н о в. Merci.
Закуривают.
С а ш а. Вы вчера приехали?
А н н а П е т р о в н а. В десять часов.
П л а т о н о в. В одиннадцать видел у вас огни, да побоялся зайти к вам. Небось утомлены были?
А н н а П е т р о в н а. И что б зайти! Мы до двух часов проболтали.
Саша шепчет Платонову на ухо.
П л а т о н о в. Ах черт возьми! (Бьет себя по лбу.) Вот память-то! Что же ты раньше молчала? Сергей Павлович!