Полное собрание сочинений в одной книге
Шрифт:
А приперся Григорий Иванович на прием по срочному делу. Надо ему было то есть до полного зарезу в отпуск ехать. В деревню. Батька его требовал.
Вот он приперся, разоблачился и стоит перед врачом, в чем мама родила. И думает: «Хорошо бы, думает, этого интеллигента недельки на две опутать».
А врач, конечно, ковырнул его трубкой по брюху и отбежал за шкафик. И оттуда мямлит:
— Нету, — мол, — объективных болезней. Одевайтесь.
А Григорий Иванович расстроился и говорит ему с сердцем:
— Ты,
Врач, конечно, расстроился и снова стал слушать. После отошел за шкафик и говорит:
— Ей-богу, говорит, вот вам крест — ничего такого нету. Одевайтесь.
Стал Григорий Иванович одеваться. Одевается.
И, конечно, у Григория Ивановича, у голубчика и в мыслях не было врача, например, убить или фельдшера аукнуть. А просто-напросто расстроился человек, что отпуск у него рухнул. И в расстройстве чувств даже сплюнул в сторону. Даже руку в карман сунул, хотел платок достать — высморкаться для полного успокоения.
И только он руку в карман сунул — крики.
Врач, конечно, кричит — убивают. Фельдшер махает рукой, народ кличет.
Тут прибежал народ, схватил Григория Ивановича Веревкина, держит.
Веревкин говорит:
— Да что вы, братцы-сестрицы, очумели, что ли?
А фельдшер, зараза, отвечает:
— Он руку сейчас в карман сунул, хотел, может, нас, обоих медиков, зараз трахнуть.
Стали Григория Ивановича обыскивать, а только ничего такого, кроме махорки, не нашли.
А что про платок Григорий Иванович говорил, будто он хотел в платок интеллигентно высморкаться, то врет. Платка у него тоже не нашли.
Небось, просто так он сунул руку в карман.
А в этот момент и закричали.
Только напрасно закричали. У нас вообще привычки нет врачей убивать. Пущай живут. Жалко что ли?
Бочка
Вот, братцы, и весна наступила. А там, глядишь, и лето скоро. А хорошо, товарищи, летом! Солнце пекет. Жарынь. А ты ходишь этаким чертом без валенок в одних портках и дышишь. Тут же где-нибудь птичечки порхают. Букашки куда-нибудь стремятся. Червячки чирикают. Хорошо, братцы, летом.
Хорошо, конечно, летом, да не вовсе.
Года два назад работали мы по красной кооперации. Такая струя в нашей жизни подошла. Пришлось у прилавка постоять.
Так для красной кооперации, товарищи, нет, знаете, ничего гаже, когда жарынь. Продукт-то ведь портится. Тухнет продукт, али нет? Конечное дело, тухнет. А ежели он тухнет, есть от этого убытки красной кооперации? Есть.
А тут, может, наряду с этим лозунг брошен — режим экономии. Ну, как это совместить, дозвольте вас спросить?
Нельзя же, граждане, с таким полным эгоизмом подходить к явлениям природы и радоваться и плясать, когда наступает теплее.
А помню, граждане, у нас в кооперативе спортилась капуста, стухла, извините за такое сравнение.
И мало того, что от этого прямой у нас убыток красной кооперации, так тут еще накладной расход. Увозить, оказывается, надо этот огорченный продукт. У тебя же, значит, испортилось, ты же на это еще и денежки свои докладай. Вот обидно!
А бочка у нас стухла громадная. Этакая бочища, пудов, может, на восемь. А ежели на килограммы, так и счету нет. Вот какая бочища!
И такой от нее скучный душок пошел — гроб.
Заведующий наш, Иван Федорович, от этого духа прямо смысл жизни потерял. Ходит и нюхает.
— Кажись, — говорит, — братцы, разит?
— Не токмо, — говорим, — Иван Федорович, разит, а прямо пахнет.
И запашок, действительно, надо сказать, острый был. Прохожий человек по нашей стороне ходить даже остерегался. Потому с ног валило.
И надо бы эту бочечку поскорее увезти куда-нибудь к чертовой бабушке, да заведующий, Иван Федорович, мнется. Все-таки денег ему жалко. Подводу надо нанимать, пятое, десятое. И везти к черту на рога за весь город. Все-таки заведующий и говорит:
— Хоть, говорит, и жалко, братцы, денег и процент, говорит, у нас от этого ослабнет, а придется увезти этот бочонок. Дух уж очень тяжелый.
А был у нас такой приказчик, Васька Веревкин. Так он и говорит:
— А на кой кляп, товарищи, бочоночек этот вывозить и тем самым народные соки-денежки тратить и проценты себе слабить? Нехай выкатим этот бочонок во двор. И подождем, что к утру будет.
Выперли мы бочечку на двор. На утро являемся — бочка чистая стоит. Сперли за ночь капусту.
Очень мы, работники кооперации, от этого факта повеселели. Работа прямо в руках кипит — такой подъем наблюдается. Заведующий наш, голубчик Иван Федорович, ходит и ручки свои трет.
— Славно, — говорит, — товарищи, пущай теперь хоть весь товар тухнет, завсегда так делать будем.
Вскоре стухла еще у нас одна бочечка. И кадушка с огурцами.
Обрадовались мы. Выкатили это добро на двор и кали-точку приоткрыли малость. Пущай, дескать, повидней с улицы. И валяйте, граждане!
Только на этот раз мы проштрафились. Не только у нас капусту уволокли, а и бочку, черти, укатали. И кадушечку слямзили.
Ну, а в следующие разы огорченный продукт мы на рогожку вываливали. Так с рогожкой и выносили.
Бывает
Ванюшка-то Леденцов работу получил. Истинная правда. В тресте теперь работает.
И кто бы мог подумать! У человека то есть ни протекции, ни особых знакомств или ячеек — ничего такого не было. И вот поди ж ты! Работает.