Полное собрание сочинений в одной книге
Шрифт:
— Ну, — говорит, — и почерки же нынче пошли! Куры, говорит, и те лучше ногами чиркают. Нуте-ка, погадайте, чего тут обозначено? Нипочем не угадаете.
Ну, скажут ему: из какого-нибудь Мюнхена.
— Правильно, — скажет, — а я думал, только спецы угадывать могут.
А другой раз, когда спешка, товарищ Крылышкин прямо к публике обращался:
— Тсссс… молодой человек, подойдите-ка до окошечка, поглядите-ка — чего тут нацарапано? У нас промежду служащих острый спор идет. Одни говорят то, другие это.
Тридцать
А влип Петр Антонович Крылышкин по ничтожному поводу. Можно сказать, несчастный случай произошел. Немного не так записал он название города, откуда пришла телеграмма. А пришла телеграмма из города Парижа. И было на ней обозначено по-французски «Paris». Петр Антонович, от чистого сердца, возьми и подмахни — из города Рачиса.
После-то Петр Антонович говорил:
— Сбился, милый. Главное, название мне показалось чересчур русским — Рачис. И на старуху бывает проруха.
Тем не менее, взяли Петра Антоновича Крылышкина и вытряхнули.
А очень мне его жалко! Ну куда теперь денется старый специалист по иностранным языкам? Пущай бы досиживал!
Гибель человека
Кончено. Баста. Никакой жалости к людям не осталось в моем сердце.
Вчера еще, до шести часов вечера сочувствовал и уважал людей, а нынче не могу, ребятишки. До последней точки докатилась людская неблагодарность.
Вчера, извольте видеть, за мою жалость к ближнему человеку — отчаянно пострадал и, может, даже предстану перед народным судом в ближайшем будущем.
Баста. Зачерствело мое сердце. Пущай ближний больше на меня не рассчитывает.
А шел я вчера по улице. Иду я вчера по улице и вижу — народ будто стоит скопившись подле ворот. И кто-то отчаянно охает. И кто-то руками трясет и вообще, вижу — происшествие. Подхожу. Спрашиваю, об чем шум.
— Да вот, — говорят, — тут ногу сломал один гражданин. Идти теперь не может.
— Да уж, — говорю, — тут не до ходьбы.
Растолкал я публику и подхожу я ближе к месту действия. И вижу — какой-то человечишко действительно лежит на плитуаре. Морда у него отчаянно белая и нога в брюке сломана. И лежит он, сердечный друг, упершись башкой в самую тумбу и бормочет:
— Мол, довольно склизко, граждане, извиняюсь. Шел и упал, конечно. Нога вещь непрочная.
Сердце у меня горячее, жалости к людям много и вообще не могу видеть гибель человека на улице.
— Братцы, — говорю, — да, может, он член союза. Надо же предпринять тем не менее.
И сам, конечно, бросаюсь в телефонную будку. Вызываю скорую помощь. Говорю: «Нога сломана у человека, поторопитесь по адресу».
Приезжает карета. В белых балахонах сходят оттеда четыре врача.
Разгоняют публику и укладывают пострадавшего
Между прочим, вижу этот человек совершенно не желает, чтобы его ложили на носилки. Пихает всех четырех врачей остатней здоровой ногой и до себя не допущает.
— Пошли вы, — говорит, — все четыре врача туда-сюда. Я, говорит, может, домой тороплюся.
И сам чуть, знаете, не плачет. «Что, думаю, за смятение ума у человека?» И вдруг произошло некоторое замешательство. И вдруг слышу — меня кличут.
— Это, — говорят, — дядя, ты вызывал карету скорой помощи?
— Я, — говорю.
— Ну так, — говорят, — придется тебе через это отвечать по всей строгости революционных законов. Потому как зря карету вызвал — у гражданина искусственная нога обломилась.
Записали мою фамилию и отбыли.
И чтобы я после этого факта еще расстраивал свое благородное сердце — ни в жисть. Пущай убивают на моих глазах человека — нипочем не поверю. Потому — может для киносъемки его убивают.
И вообще ничему не верю — время такое после войны невероятное.
Театр для себя
Время-то как быстро бежит! Недавно еще лето было, а теперь вроде как зима. Ходят в шубах. И в театрах зимние сезоны начались.
А интересно, какие убытки понесут театры в этом зимнем сезоне?
Летние убытки только-только сейчас подсчитываются. Летний сезончик не был выдающимся.
Которые товарищи актеры приезжают из провинции, те все зубами скрипят.
— Прямо, говорят, — для себя играли — нема никакой публики. Или, может быть, зритель малокультурный, или другие какие причины, а только не идет. Зимой еще ничего — ходят, а летом — ни в какую. Прямо хоть за ногу волоки зрителя.
А зритель, это верно, летом предпочитает легкие и недорогие увеселения — полежать брюхом вверх на солнышке, или выкупаться на шермака в речонке, или, наконец, нарвать полевых цветов и нюхать даром.
Вот какой пошел зритель. И с чего бы это он так?
В одном небольшом городе сущая срамота произошла на этой почве.
А приехала туда небольшая труппа. Начала, конечно, эта труппа сгоряча драму играть.
Играют драму, а публика не идет на драму. Свернулась труппа и — назад.
Сунулся в этот город другой небольшой коллективчик. Администратор этого коллективчика говорит:
— Не такой это, товарищи, город, чтоб тут драму играть.
Тут надо легкие, смешные штуки ставить.
Начали они ставить легкие штуки — опять не идет публика.
Три раза поставили. Рубля три с полтиной выручили — и поскорей из этого странного города.
Начались в актерских кругах брожения и разговоры, как и чем привлечь публику. И не пойдет ли эта публика, как вы думаете, на оперетту?