Полное собрание сочинений. Том 15. Война и мир. Черновые редакции и варианты. Часть третья
Шрифт:
Долохов улыбался молча, покачивая головой с выражением снисходительного презрения, которое еще больше рассердило Денисова.
— Ну разве тебе трудно отослать 30 ли, 300 ли человек под конвоем в город, чем марать, я п’ямо скажу, честь солдата.
Холодный блеск вспыхнул на мгновенье в глазах Долохова, но он заговорил тихим голосом, обращаясь к Пете.
— Вот молоденькому графчику в 16 лет говорить эти любезности — прилично, а тебе стыдно, право, говорить этот вздор.
— Убивать безоружных пленных подло и низко, — закричал Петя, вскакивая со стула, — и мне будет 116 лет, я скажу всё то же.
Долохов как будто и не заметил слов Пети и тем же тихим, слышным голосом продолжал, обращаясь к Денисову.
—
Ну нынче вы захватили этого птенца, что ж, он славный мальчик. Dites donc, venez, voila pour vous. 729 — Он из жилетного кармана вынул золотой и бросил удивленному Боссу. — Ну вы его захватили и еще там десяток. Что ж мы с тобой разве не знали, что их там десятка два покололи. Ну, а этого ты зачем взял к себе, затем, что тебе его жалко. Ведь мы знаем эти расписки. Ты пошлешь их 100 человек, а придут 20: половина помрет с голоду или побьют.
Казачий офицер, прислушиваясь, поддакивал Долохову.
— Это всё равно, — тут рассуждать нечего, я на свою душу взять не хочу. Ты говорил — помрут. Ну, хорошо, 730 только бы я не знал.
Долохов засмеялся. 731
— Э, вздор. Ведь ты знаешь и господа эти знают, что тут дело охоты. Чт`o, мне нужна что ли медвежья шкура, а я лезу в снег и дрожу, замираю, как он хрустит, на меня лезет. А тут, кроме того, медведь-то больно кусается. Кто же им не велел меня 20 раз поймать? А ведь поймают меня и тебя ствоим рыцарством — всё равно на осинку. Это-то и весело.
И, взглянув на Петю, он светло и нагло блеснул глазами.
— Ну, вели же позвать твоего Тихона что ли, — сказал он. — Надо дело делать. 732
Тихон 733 был мужик из Покровского 734 под Гжатью. Когда при начале своих действий Денисов пришел в Покровское и, 735 как всегда, призвав старосту, спросил о том, что им известно про французов, 736 староста отвечал, как и отвечали все старосты, как бы защищаясь, что они знать не знают, ведать не ведают. 737 Но когда Денисов объяснил им, что его цель — бить французов, и когда он спросил, не забредали ли к ним французы, то староста, смеясь, сказал, что у них в деревне только один Тишка Щербатый занимался этими делами, но что Тишка мужичонка дрянной. Однако Денисов велел позвать к себе Тихона, узнал от него, что он, Тихон, уже 3-ю неделю с ребятами баловался за французами, как он выражался. 738
Когда Денисов похвалил его, сказав при старосте несколько слов о той верности царю и отечеству и ненависти [к] французам, которую должны блюсти 739 сыны отечества, Тихон, видимо, заробел и стал отказываться от того, что он объявил прежде.
— Мы хранцузам худого не делали, — говорил Тихон, предполагая, что и Денисов был француз, — мы только так, значит, по охоте баловались с робятами. Вот этих миродеров десятка два побили.
Денисов взял с собой Тишку Щербатого.
Тихон, сначала исправлявший черную работу раскладки костров и доставления воды, обдирания лошадей и т. п., скоро оказал необыкновенные способности в партизанской войне. Он в свободное от занятий время, по ночам, уходил на добычу и
Тихон был мужик длинный, худой, точно развинченный, с низко опущенными, мотавшимися руками и <такими> же длинными, мотавшимися, вывернутыми ногами. 740
Никто из товарищей его не говорил, что он силен. Тихон никогда не пробовал и не показывал свою силу; но все, смеясь, говорили про него: здоров, чорт. Что ему делается. Меренина здоровый 741 и т. п. И действительно: подпереть плечом и выдрать, из грязи завязшую фуру, за хвост своротить упавшую лошадь, стащить на себе куль муки или 6 пудов мяса или пройти 70 верст в сутки — ничего не значило для Тихона.
Длинное лицо его с повисшим набок носом, которым он беспрестанно 742 втягивал в себя дух с особенным звуком, и с редкой, бурого цвета бородой, было всё изрыто оспой. Один зуб в верхней челюсти у него был выбит, и оттого его звали Щарбатый. Он один раз был ранен 743 в спину из пистолета французом, которого он взял. Рана эта, очень опасная, как говорил доктор, доставила много смеха всем товарищам Тихона.
— Что, брат, скрючило! А, не будешь ходить по ночам, — смеялись ему. Тихон, морщась и нарочно делая чудные рожи, покряхтывал с неделю, лечил одной водкой, внутренне и наружно, свою рану и скоро выздоровел.
Что такое боль физическая, он, казалось, не понимал также, как, казалось, не понимал, что такое усталость и страх. Верхом он ездить не любил и ходил везде пешком, редко отставая от кавалерии. На голове он носил казанскую пуховую шляпу. Одет он был в красный французский гусарский мундир, в мужицкие портки и лапти. Эту обувь он предпочитал всем другим. Оружие его состояло из огромного мушкетона — короткое ружье с воронкой расходившимся дулом, — который он заряжал по-своему, насыпая туда сразу три заряда, и носил больше для потехи товарищей, и из топора, который он носил за поясом и которым он владел, вырезая самые тонкие штуки и раскалывая бревна и головы, как птица владеет своим клювом или когтями. 744
В одеянии и вооружении своем он был странен и смешон, и, казалось, ему самому это доставляло удовольствие. Он нарочно старался одеться почуднее, и насмешки над ним всех людей партии доставляли ему удовольствие. 745
Услуги, оказанные Тихоном в первое время, когда партия скрывалась по лесам и еще не определилось, что было можно и что нельзя, были неоценимы. Тихон не признавал, чтобы что-нибудь было нельзя, и ходил везде, как по своей пашне, и знал всё, что делалось на 20 верст кругом. Одно, за что не любил его Денисов, это то, что 746 после этой пули, которая ему попала в спину, весьма трудно было уговорить Тихона, чтобы он живыми приводил французов. 747
— Ну что? — спросил Денисов.
— Привел одного, — грустным голосом сказал Тихон.
— А, — сказал Денисов. — Из Шамшева?
— Из Шамшева. Вот тут у крыльца.
— Что ж, много наг’ода? войска?
— Много, да плохой, всех побить можно разом, — так же грустно сказал Тихон.
— Где ты его взял?
— <Я их> двоих. Они за водой шли. Я присел за кустом. Как ухну, сразу оба повинились.
— Двух? Где же другой? — спросил Долохов, улыбаясь, глядя на Денисова.