Полное собрание сочинений. Том 2. Повести. Рассказы. Драмы

Стриндберг Август Юхан

Господин Y останавливается и некоторое время стоит неподвижно, глядя с ненавистью на господина X. Потом с изумлением спрашивает. Откуда ты это знаешь?

Господин X. Я это вижу.

Господин Y. Каким образом? Каким образом ты можешь это видеть?

Господин X. Этому я научился. Ты знаешь, что это тоже своего рода искусство. А теперь довольно! Бросим этот разговор!

Смотрит на часы, достает лист бумаги, берет перо и протягивает его господину Y.

Пора мне подумать о своих денежных делах. Будь добр, засвидетельствуй вот здесь на этом чеке мою подпись. Я завтра, поеду тебя провожать в Мальмё и заеду в банк.

Господин Y. Я не собираюсь ехать через Мальмё!

Господин X. Разве?

Господин Y. Нет, нет, не поеду…

Господин X. Во всяком случае, это не может тебе помешать засвидетельствовать мою подпись.

Господин Y. Н-нет! Я никогда не подписываю ни под чем своего имени…

Господин X.

Вот как? Странно. Ты уже пятый раз под разными предлогами отказываешься написать свое имя. Первый раз, помнишь, это произошло из-за почтовой расписки. С тех пор я стал за тобой наблюдать. И теперь я окончательно убедился в том, что ты положительно боишься взять в руки перо. С тех пор как ты здесь, ты не написал ни одного письма; нет, впрочем, ты послал куда-то открытку, да и тут ты писал не чернилами, а карандашом. Теперь ты понимаешь, почему я догадался о твоем преступлении? — Постой, это еще не всё! Ты еще ни разу не был в Мальмё и тем не менее ты вот уже седьмой, раз заявляешь мне о том, что туда не поедешь. Вместе с тем я решительно утверждаю, что ты нарочно приехал из Америки, именно чтобы видеть Мальмё. Я знаю, что ты каждое утро ходишь за полмили на юг к Мюльбергу только потому, что оттуда видны крыши Мальмё! Сейчас ты стоишь у окна и смотришь в третье левое стекло, считая снизу. А я знаю, что оттуда видны дымовые трубы и шпиц окружной тюрьмы. Теперь ты понимаешь, что я вовсе не так проницателен, как ты думаешь, а что ты просто глуп.

Господин Y. Ты теперь презираешь меня?

Господин X. Нет!

Господин Y. Нет, я знаю, ты должен меня презирать!..

Господин X. Да нет же! Вот тебе моя рука!

Господин Y порывисто целует протянутую руку.

Господин X, вырывая у него свою руку. Что это еще за собачьи манеры!

Господин Y. Простите меня… Вы первый человек, знающий о моем преступлении и всё же подавший мне руку…

Господин X. И поэтому ты уже не решаешься говорить мне ты! — Меня поражает, что ты, искупив свою вину наказанием, всё же не чувствуешь себя восстановленным в правах. Ты как будто ставишь себя много ниже других людей. расскажи мне, как это с тобой случилось.

Господин Y. Хорошо. Но я боюсь, что ты не поверишь тому, что я буду рассказывать. Когда я тебе расскажу, ты увидишь, что я не настоящий преступник; ты поймешь, что иногда человек может совершить преступление, так сказать, просто по ошибке. Ежится. Такие случаи приходят внезапно и неизвестно почему, и против них и воля и характер оказываются бессильными. Можно открыть дверь? Гроза, кажется, уже прошла.

Господин X. Пожалуйста!

Господин Y открывает дверь, потом опять садится к столу и рассказывает. Голос его звучит как-то напыщенно, театрально и фальшиво. Видишь ли, я был студентом в Лунде. Однажды мне нужны были деньги. Особенных долгов у меня в то время не было, а у моего отца было небольшое состояние. Я хотел переучесть вексель и послал его для подписи к поручителю, но получил его обратно с отказом в поручительстве. Первую минуту я был ошеломлен; для меня это было очень неприятной неожиданностью, даже более чем: неприятной. На столе передо мной. лежал клочок бумаги, а рядом с ним письмо от поручителя. Сначала я машинально еще несколько раз пробежал глазами роковые строки, в которых заключался мой приговор. Правда, это еще не был смертный приговор, но я тебе сказал, что для меня всё это было более, чем неприятно. Потом взгляд мой упал на подпись под этим письмом, и я невольно подумал, что будь эта подпись не здесь, а на моем векселе, я был бы спасен. Это была удивительно четкая и красивая подпись. Ты сам, наверно, знаешь по опыту, что иногда сидишь, задумавшись, за письменным столом, а рука тем временем исписывает машинально листок промокательной бумаги одним каким-нибудь словом. Я держал перо, берет перо в руку, вот так, и бессознательно копировал подпись. Я не стану утверждать, что тут было что-то мистическое, что это было какое-то внушение, я в это не верю. Но в этом было что-то бессознательное и механическое. Я сидел, задумавшись, и бесчисленное количество раз с величайшей точностью скопировал эту красивую подпись. В это время у меня даже и не явилось мысли извлечь из этого какую-нибудь пользу. В эту минуту у меня не было никакого намерения. Когда я исписал всю бумажку, я уже мог мастерски нарисовать эту подпись. Бросает перо. Потом я всё это забыл. Ночью я спал тяжелым и крепким сном. Проснувшись утром, я никак не мог припомнить того, что видел во сне, но у меня было такое чувство, что мне что-то приснилось. Потом в моем сознании приотворилась какая-то дверь, и мне представился сразу письменный стол и лежащий на нём вексель. Всё это мелькнуло передо мной как воспоминание. Когда я встал с постели, меня неудержимо влекло к письменному столу, будто бы я уже давно после зрелого и всестороннего обсуждения бесповоротно решил

поставить эту подпись на своем векселе. В эту минуту я не думал о последствиях моего поступка, у меня даже не было ни одной минуты сомнения, — я поступал так, будто собирался исполнить свой священный долг… и я подписал! Вскакивает. Что это было? Было ли это чье-нибудь внушение или, как говорят, гипноз? Но кто мог мне это внушить? Я спал в комнате один! Может быть, тут действовало мое нецивилизованное и грубое я, этот дикарь, не признающий никаких условностей. Обыкновенно он спал во мне, но тут ему удалось вырваться наружу и проявить свою дикую волю, которая не считается с последствиями совершаемых поступков? Что это было? Как ты думаешь?

Господин X. Откровенно говоря, твой рассказ меня не совсем удовлетворяет. В нём есть какие-то пробелы, но это, вероятно, оттого, что ты уже успел забыть многие подробности. А о каких-то странных явлениях, в роде гипноза, при совершении преступлений я что-то читал… гм… дай мне вспомнить… Впрочем, это безразлично! Ты понес уже должное наказание, и у тебя хватило мужества сознаться в своей ошибке. А теперь поговорим лучше о чем-нибудь другом.

Господин Y. Нет, давай еще поговорим об этом. Давай говорить об этом до тех пор, пока у меня не будет полного сознания моей невинности.

Господин X. Разве у тебя нет этого сознания?

Господин Y. Нет.

Господин X. Это меня беспокоит! Это меня ужасно беспокоит! Разве ты не знаешь, что у каждого человека есть что-нибудь темное на душе? В детстве мы все наверно не раз и крали и лгали! Ты с этим согласен? Так вот, многие люди остаются всю свою жизнь детьми и поэтому не могут побороть в себе противозаконные желания. Всё только зависит от случайности. Подвернется такой случай, и человек становится преступником! Я не могу совершенно понять, почему у тебя нет сознания твоей невинности! Закон считает ребенка невменяемым, если он совершит преступление. По-моему на преступника следовало бы смотреть тоже с этой точки зрения. Должен тебе сказать… впрочем, всё равно, впоследствии я, может быть, об этом и пожалею… Пауза. Я убил человека, и, как это ни странно, у меня никогда не было угрызений совести.

Господин Y удивленно. Ты… убил?

Господин X. Да. Может быть, ты считаешь для себя невозможным подавать руку убийце?

Господин Y. Как тебе не стыдно так говорить?

Господин X. Имей в виду, что я не отбыл наказания.

Господин Y сконфуженно. Тем лучше для тебя. расскажи, как ты избежал суда?

Господин X. На меня никто не доносил. Против меня не было никаких улик, никаких свидетелей. Дело было так. Мой приятель пригласил меня охотиться на Рождество в свое имение около Упсалы. Навстречу мне выслали лошадей и старого кучера, который преспокойно спал на козлах, попадал во все ухабы и опрокидывал экипаж во все канавы по дороге. Я не хочу сваливать вину на опасность, которой я подвергался благодаря этому старику. В порыве раздражения я дал ему хорошего подзатыльника. Я хотел его разбудить, а вместо этого одним ударом отправил его на тот свет, и он тут же на месте умер.

Господин Y вкрадчиво. Разумеется, ты на себя не доносил?

Господин X. Да. И вот по каким соображениям. У этого старика не было ни родных, ни близких, которым бы была нужна его жизнь. Он уже был стар, жизнь его была кончена, и его место с успехом мог занять другой человек, который, конечно, делал бы его дело не хуже, чем он. С другой стороны, моя жизнь была необходима для счастия моих родителей, а может быть, и для пользы науки. Этот случай раз навсегда отучил меня от дурной привычки давать подзатыльники. Кроме того, мне совсем не улыбалась мысль отдать свою жизнь и счастье моих родителей в жертву какой-то отвлеченной идеи справедливости.

Господин Y. Ты, однако, дешево оцениваешь человеческую жизнь!

Господин X. В данном случае — да.

Господин Y. А как же чувство вины и то восстановление равновесия, о котором ты говорил?

Господин X. Я не чувствовал себя виновным по той простой причине, что я не совершил преступления. В молодости я сам получал очень много подзатыльников и раздавал их направо и налево весьма щедрой рукой, но я не знал, что подзатыльником можно убить на месте старого человека.

Господин Y. Но ты, вероятно, знаешь, что за нечаянное убийство по закону полагается два года заключения в исправительном доме, то есть, как раз то же наказание, что и за подлог.

Господин X. Не беспокойся, я об этом думал уже. Иногда по ночам мне даже снилось, что я уже в тюрьме. А скажи, что, в самом деле так тяжело сидеть за тюремной решеткой?

Господин Y. Да. Очень тяжело. Первым делом в тюрьме изменяют твою наружность тем, что стригут наголо волосы. Так что, если до этого у тебя еще было лицо порядочного человека, то после этой операции ты уже становиться похожим на преступника. Стоит тебе тогда посмотреть на себя в зеркало, чтобы убедиться в том, что ты настоящий разбойник.