Полное собрание сочинений. Том 2. С Юрием Гагариным
Шрифт:
Из сел приходили любопытные. Стояли целыми толпами у бурильных станков. Пришел однажды церковный дьякон, целый день ходил возле вышки. Через неделю пришел остриженный. «Берите на работу!.. А правда ли, спрашивает, что сам Ленин руководит?» — «Да, — говорю, — точно».
Весной двадцать второго года долото уперлось во что-то твердое. Руда! Люди плясали от радости: было чем обрадовать Ленина.
— А ведь и в самом деле очень обрадовался Ильич. Говорят, написал записку, чтобы немедля начать работы и чтобы дело вести сугубо энергично.
Последние
Помолчали. Дмитрий Иванович подсел к Николаю.
— Ну, как там у вас? Рассказывайте.
* * *
Лебеди — это поэтичное название деревушки, которой уже нет. На ее месте огромная выемка. В большой эмалированный таз бросьте маковое зернышко — вот так же выглядит гигантский экскаватор на дне карьера.
Николай пришел сюда, когда вынуты были первые ковши земли, когда еще шли споры, как лучше брать — открытым способом или подземным. Боялись воды, боялись оползней крутых краев. Сами строители с трудом верили, что можно вычерпать гигантскую чашу, начерченную проектировщиками.
Сейчас Николай Рогатин — опытный, знающий инженер. Семьдесят молодых специалистов получили закалку в Лебедях. Тысячи инженерных задач пришлось решать людям на пути к красному камню. Двадцать пять миллионов кубов земли надо было вынуть и увезти, чтобы истомленные ожиданием люди могли бросить вверх шапки и закричать: «Руда!»
Двадцать пять миллионов кубов! Это два с половиной года непрерывной денной и нощной работы. Десятки мониторов размывали грунт, десятки экскаваторов, больших и малых, шагающих и ползающих, выгрызались в землю. Сотни автомашин день и ночь сновали по дороге, нагревали ее так, что зимой впору босиком ходит.
Автомашины начинали свой путь и умирали, изнашивались на крутой дороге из карьера. Только люди росли, мужали, набирались опыта на этой беспримерной стройке. И вот идет руда. Все чаще звучит команда: «Сегодня взрыв!»
В такие дни замолкают экскаваторы, землесосы. Автомобили все до единого покидают карьер. Безмолвна и величественна гигантская ступенчатая яма. Слышно, как булькает вода в отливных трубах и часто стучит секундомер…
Взрыв!
Вздрагивает ковш экскаватора — убежище взрывников. Сверху падают камни и красная рудная пыль. Туманится теплая и влажная, вывернутая наизнанку преисподняя земли. Кажется — не динамитный, а первозданный дым идет из земной толщи.
Отсюда, из Лебедей, первая руда идет в металлургический Липецк. Отсюда взяли по камню на память все, кто два с лишним года вгрызался в землю. Три камня взял и положил рядом с ленинской книжкой инженер Николай Рогатин.
Г. Губкин. 10 февраля 1960 г.
Снегири
Если у лошади выдернуть из хвоста волос, можно сделать мировецкую петлю.
— Зачем?
— Неужели
Ленька взял меня за рукав, повел вдоль плетня, заставил пригнуться. Почти на четвереньках проползли мы по снегу к старой груше. Возле пролома в плетне Ленька беззвучно зашевелил губами: «Глядите!»
Пятнадцать розовых птиц застыли на ветках.
Не понять — то ли дремлют, не то прислушиваются… Согнули своей тяжестью заиндевелые ветки, черным глазом провожают красную зорю птицы.
Если отвернуть у шапки уши, слышна тонкая, как перезвон люстры, снегириная песня.
— Слышишь? — шепчу Леньке.
Он тоже возится с шапкой, улыбается глазами:
— Слышу…
— Хотите подарю одного? — говорит Ленька, когда мы, вытряхнув из валенок снег, усаживаемся в сани.
— Это как же?
— Чудак человек. Да ведь, если выдернуть у лошади волос, мировецкая петля получится…
— Скажи-ка лучше, почему снегирей снегирями зовут? — спрашиваю я в свою очередь.
Леньке хочется угадать. Он ерзает на соломе, но в конце концов добродушно сознается:
— Не знаю.
— Понимаешь, вместе с зимой, с морозами, со снегом прилетают. Снег — снегирь…
Неожиданная простота отгадки приводит Леньку в восторг.
— Значит, бабушкин домовой это потому, что в доме… Пустырь… Богатырь, — бормочет Ленька. — Эх, забегу-ка я к Витьке! Уж я ему загадаю.
Ленька хватает портфель и, проваливаясь в сугробы, бежит к домику под камышовой крышей:
— Спасибо, что подвезли!
* * *
Поселок стоит у мельницы. Оттого, наверное, и название странное у поселка — Мельница. А речку зовут Ира. Запуталась в камышах эта речка, не знает, куда ей течь. То ищет дорогу пятью протоками, то вдруг остановится и стоит широким задумчивым плесом.
Возле поселка речка течет широким быстрым ключом. Только большим морозам под силу остановить речку возле поселка. В этом месте птичий крик и гвалт, плавают перья, белый пар идет от воды. К этим местам на брюхе подкрадываются из камышей лисицы.
Пять дней жил я в поселке. Каждое утро меня будил гусиный гогот: Ленька гнал стадо к воде.
Вместе с ним всегда был приятель Витька Басианов. Я не удержался от улыбки, когда первый раз увидел их вместе. Сбитые набок шапки, черные расстегнутые пальтишки, красные галстуки — точь-в-точь снегири!
Я так и называл этих неразлучных друзей.
Через два дня после знакомства я уже знал, по каким предметам у них тройки, знал, что школа у них за пять километров и они вдвоем ходят домой темными вечерами. Ленькин отец — комбайнер. Ленька тоже пробовал косить пшеницу.
Но когда он вырастет, он не станет, как отец, покупать «Москвич», на котором можно только по дороге ездить.
— Почему же не станешь?
— Куплю бинокль. Дорого, небось, стоит?.. Напополам купим, правда, Витька?