Полное собрание сочинений. Том 2. С Юрием Гагариным
Шрифт:
У Толстого мыса долго стояли молча. Я поднял голову, чтобы разглядеть сосны наверху — шапка упала с головы. Толстый мыс очень похож на братского Пурсея. Те же серые камни, та же высота в сотню метров и ширина у реки в этом месте такая же, как под Братском. Минут десять любовались мы дикой красотой скал, причудливыми красками зари над мысом. Не верилось, что совсем скоро эту сонную тишину разбудит музыка машин и тонкий молодой голос какого-нибудь парня будет кричать у Толстого мыса: «Вира помалу!»
…До полуночи мы сидели у рации. Радист крутил ручку и, прислушиваясь к птичьему писку черного
Но мир молчал, и только к полуночи мы услышали нежный девичий голос:
— Слышу вас, Невон. Слышу вас, Невон… Хорошо, завтра самолет будет.
Улетали мы в полдень, когда рассеялся туман над Ангарой, когда ушли на задание все сорок разведчиков Невона. Двух я проводил по берегу реки, где лежат перевернутые, треснувшие от мороза лодки. Сделал снимок на память о первых следах на Ангаре у Илима…
Даже самая большая река начинается ручьем. Даже самое большое дело начинается с первого следа, с первого удара молотка, с первого камня в фундаменте. Сегодня вечером за новогодним столом вспомним, друзья, о тех, кто встречает ночь у таежного костра, кто прокладывает первую тропу для больших дорог.
Фото автора. Братск — Невон.
31 декабря 1959 г.
1960
Трое прилетели в Невой
Самолет летел на север. Это был уже третий по счету самолет. Сначала летели в большом двухмоторном, потом пересели в двукрылый поменьше, потом совсем крошечный самолет поднял их с земли.
Летели над большими городами, потом провожали глазами редкие поселки. Теперь под крыльями не было и поселков, только белая от снега река указывала дорогу на север. Всюду, где можно, река давала волю своему буйству — разливалась десятком рукавов и протоков, оставляла в русле бесчисленные островки — «лосята». В каменных проходах река сужалась, но бунтовала, пенилась, не давалась морозу. Пепельный туман клубился в таких местах над камнями. А дальше — снова вольные разливы, протоки, «лосята», подмытые корни сосен и кедрачей и ни одного следа…
— Ангара! — громко сказал летчик.
Трое понимающе кивнули головой. Одно слово объясняло все капризы реки.
Трое в солдатских бушлатах летели укрощать Ангару, который раз достали намятую газету с отчеркнутой строчкой: УСТЬ-ИЛИМСКАЯ ГЭС.
Вспомнили советы ротного, вспомнили друзей. Степку Пономарева вспомнили. Не поехал. Сказал: «Напишите, как там — я сразу…»
Самолет сделал крут и прицелился носом в деревушку, прижатую тайгой к реке.
— Дворов сорок… — успели сосчитать трое.
Самолет улетел в ту же минуту. Трое солдат отвернули у шапок уши, постучали закоченевшими от мороза кирзовыми сапогами… Шесть
— Ловится, отец? — спросил один из солдат, чтобы начать разговор, чтобы расспросить о стройке, чтобы выяснить, куда идти.
Но старик опередил:
— Аль стройка какая у нас? — сказал он, взглянув на солдатские чемоданы.
Поняли солдаты, что рано приехали. Опять вспомнился осторожный Степка Пономарев, вспомнился почему-то сад под Сумами. Белые, такие же вот, как морозные елки, цветущие вишни над речкой. Вспомнили слова ротного: «Начинайте там и пишите. Мы подкрепление двинем».
Глянули друг на друга солдаты, улыбнулись:
— Ну, веди, дед, погреться…
Успевшего замерзнуть осетра взвалили на плечо и пошли к избам, подпиравшим небо дымными столбами из труб…
— Денег?.. Понимаю. — Председатель колхоза посмотрел на свои валенки, помолчал. — Денег дам, и самолет вызвать можно. А надо ль? Понимаю — рано приехали. Но ведь будет стройка!.. Да, ждать, может, и долго. Не знаю, сколько ждать. А начните-ка с колхоза стройку. Будем работать, будем вместе ждать…
* * *
Нехитрую историю о трех солдатах из Н-ской части я узнал в Невоне, бревенчатой деревушке на Ангаре, где ловят трехпудовых осетров, где бьют соболей, где медвежатина — обычное блюдо на столе. Я прилетел в Невон с начальником ангарской экспедиции. Он вез хорошую новость: «Будет стройка!» Он прилетел торопить разведчиков, прилетел сказать, что будет их теперь не сорок, а триста…
— Эге, в Невоне уже есть перемены, — сказал начальник, когда мы пошли по тесной улочке. — Электричество! Кто же это вам?
— Есть теперь мастера, — улыбнулся встречавший нас председатель колхоза.
От него я и узнал историю трех демобилизованных. Это они поставили белые столбы на улице. В каждый дом провели проволоку. В каждом доме с солдатской аккуратностью протянули провода, подвесили лампочки. Это они починили радиостанцию и наладили трактор.
В поселке, где сорок охотников и ни одного монтера, — это была революция. Солдат приглашали в дома, подарили им валенки и полушубки, за столом лучший кусок подкладывали солдатам. И не только за то, что руки золотые, а за то, что умели ждать, за то, что они были предвестниками больших перемен в Невоне.
— Где сейчас эти хлопцы? — спросил начальник экспедиции. — Пусть приходят, будем оформлять. Такие парни нужны в разведке…
Вот и вся история. Никто не назовет сейчас день начала большой стройки на Ангаре. Но каждый мальчишка в Невоне знает теперь, что день такой наступит. Много впереди работы. Но настанет и желанный час праздника. Разрежут алую ленту у входа на плотину, заиграет музыка.
«Кто первым был тут?» — спросят на празднике. Вспомнят тогда историю о трех солдатах и назовут их имена: Василий Нарожный, Александр Зуев, Михаил Стовбер. «Они были первыми на Усть-Илимской», — скажут на празднике.