Полное собрание сочинений. Том 21. Мир на ладони
Шрифт:
Гуси, утки, индюшки, куры, бычки — у всех судьба в руках человека. Се ля ви!
Фото из архива В. Пескова. 12 ноября 1999 г.
Таежный тупик
У Агафьи Лыковой под Новый год
Иногда улеглась поднятая вертолетом пурга, стало ясно: Агафьи в обители нет. Лаяли две собаки и одиноко под елкой стоял Ерофей.
— На ключах она! На ключах! — прокричал он мне на ухо.
Получив несколько
Агафья, испытавшая целебную воду, уверяет, что она помогает от разных болезней, и вот уже несколько зим подряд с каким-нибудь попутным вертолетом отправляется на эти «Канары», занесенные снегом.
Для лечения летом «дикари» настроили тут дощатых домишек, защищающих от дождя и от солнца. Агафья оборудовала один из них для зимы. Прибывает сюда со своими дровами, харчами, книжками и иконами. Холодновато в домишке, зато на весь «курорт» — одна-единственная, никто не мешает, никто не смущает. По тоннелю, прорытому в толще снега, спускается Агафья в покрытую инеем «лечебницу» и наслаждается тут одиночеством.
Однако где же ее домишко? Все затянуто снегом, ни одного следа по белому. И вдруг скрипит в морозном воздухе дверь, и вот перед нами наспех одетый человек, похожий издали на таракашку, неведомо как попавшего в царство зимы.
Вертолетчики дают нам пять минут на сборы. Агафья кидает в мешок вещицы, с которыми не расстается, подпирает дверь колышком и просит меня оставить записку: «Занято Агафьей», — хотя, кроме зверя, никто сюда сейчас не заглянет. Успевает Агафья показать нам даже парилку, заставляет попробовать воду на ощупь и семенит к вертолету так, что я едва за ней успеваю.
В грядущем году Агафье исполнится пятьдесят пять.
Промежуточная посадка у нас на Каире. Так называют речку, в устье которой когда-то шумел-работал лагерь геологов и где полтора последних года сидел Ерофей, пытаясь наладить тут пчеловодство. О его «сидении» — рассказ особый, а сейчас мы спешно затаскиваем в вертолет из погреба улей, связки досок, мотки алюминиевой проволоки, железную печку и кое-что еще нужное в хозяйстве Агафьи… Еще пять минут — и мы дома, у бревенчатых изгородей и построек, стоящих над Еринатом подобно крепости.
Как всегда, садимся перекусить. Мы — из своих рюкзаков, Агафья обедает вареной картошкой с рыбой и хлебом, не уступающим по вкусу московскому. Картошку хорошо бы сдобрить подсолнечным маслом — я привез его шесть бутылок. «Не можно! — говорит Агафья.
— Для еды не годится», — но благодарит, потому что масло оказалось много экономней свечей.
Агафья в Москву мне об этом писала.
Новости… О них всегда — в первую очередь. Новость главная: в избушке живет женщина, принявшая у Агафьи крещенье и не ушедшая восвояси, как бывало до этого с другими крещеными. «Живем… Хлеб печем порознь, едим порознь — кому что по вкусу, делим по силам работу…» Это, по всему судя, устраивает обе стороны, хотя проблемы есть, но о них узнали мы, только приглядевшись к житью-бытью.
Рисунок Агафьи.
Главный разговор был о необычном минувшем лете. Нас в европейской части страны угнетала жара. Тут же в горах лето было «люто холодным» — ветры, дожди, морозы в мае, снега в июне. Думали, что с огорода ничего не возьмут. Нет, картошка, убитая морозом и заново посаженная, дала неплохой урожай, уродились рожь, горох, всякие овощи. Наловили осенью порядочно рыбы, но главное, невиданный урожай дали кедры. Осенью две затворницы пошли шишковать. Но у одной (горожанки в прошлом) никакого навыка в этом не было, а Агафья почувствовала, что уже не может, как в прошлом, белочкой скакать по деревьям. Стали сбивать шишки шестами. Этот процесс не быстрый, а надо было опережать конкурентов — стаи кедровок, бурундуков, и, главное, на самый урожайный участок пожаловал таежный хозяин Михайло Иванович. Он был самым ранним, самым активным, небезопасным сборщиком. Приходилось ждать, когда он насытится и уйдет отдыхать. Ружье против этого конкурента не держали, для отпугивания полагались на кастрюльку и колотушку.
Таежный осенний ветер «тушкен», как всегда, помог сборщикам. Он так двое суток мотал кедровники, что все шишки оказались на земле, и продовольственный склад Агафьи пополнился тридцатью мешками добротных шишек. Поскольку еда — одна из главных проблем в здешнем житье-бытье, можно сказать: с этой стороны скиту ничто пока не грозит. Огород плодоносит, крупы и муки запасено тут надолго, ловится рыба, доятся козы, несутся куры. Козел, которого Агафья пыталась лечить таблетками, от них, по-видимому, и околел. Переправили сюда нового бородатого бестию. Из всего, что могла сообщить нам Агафья о его отношениях с козами, предполагается появленье к весне козляток.
Медведи летом и осенью по-прежнему бродят вблизи жилья, но лай двух собак и бдительные удары колотушкой в кастрюлю заставляют зверей умерить свой интерес. «Страшен шатун. Если зимой он появится тут — беда», — вздыхает Агафья.
Любимец Агафьи кобелек Тюбик.
Кое-кто из диких жителей леса не столько пугал, сколько развлекал поселенцев. Однажды, привлеченные переполохом кур, заглянули в курятник и увидели там проскочившего в окно ястреба. Хищник навалился на петуха и, не видя возможности выбраться наружу вместе с жертвой, решил пообедать прямо в курятнике. Ястреб уже вытягивал из знатной птицы кишки, когда загремели кастрюли, запричитали на разные голоса люди. «А он сидит как хозяин — еле выпроводили через дверь».
Все подворье Агафьи разрослось, расползлось: две избы, курятник, козлятник, дровяные навесы, изгороди, навесы для сушки ржи и гороха. Все требует рук и глаза. Одной хозяйке со всем справиться трудно. На здоровье Агафья жалуется постоянно. Это, как у всех больных, любимая тема для разговора, и, если мягко не перевести беседу в другое русло, только об этом она и будет. Одета Агафья тепло. Все сшито ею самой, по своему вкусу. А на ногах сияющие белизной подаренные кем-то валенки, о которых резвому кобельку Тобику нравится чесать зубы.