Полное собрание сочинений. Том 26
Шрифт:
Сразу, какъ только онапосмотрла сквозь эти ширмы, онъ понялъ, что все это хуже, чмъ вздоръ, что это былъ обманъ съ его стороны, что онъ никогда ничего не длалъ для семьи, для дтей, что онъ все длалъ для себя и пользовался только этимъ предлогомъ для того, чтобъ, скрывая свой эгоизмъ, длать то, что ему пріятно. И ложь эта теперь ему была противна. Онъ къ жен чувствовалъ нетолько равнодушіе, но гадливость при воспоминаніи о прежнихъ отношеніяхъ; и досаду, злобу даже за ея равнодушіе къ его смерти и притворство заботы о его положеніи, которое онъ видлъ, что она признаетъ безнадежнымъ.
Къ дочери было тоже чувство. Онъ видлъ, что она тяготится его положеніемъ. Сына было жалко немножко за то, что онъ придетъ, рано ли, поздно ли, къ тому
Главное же, между нимъ и семьею было лжи, лжи ужасно много. Эти поцлуи ежедневные, эти денежныя отношенія, эти соболзнованія ежедневныя, одинакія, эти предложенія ходить за нимъ, ночевать въ его комнат, длаемыя со страхомъ, какъ бы онъ не принялъ ихъ, — все это была ложь, и было гадко.
Такъ разлетались прахомъ вс его прежнія утшенія настоящей жизни. Такъ же разлетались и воспоминанія прошедшаго, которыя онъ вызывалъ одно за другимъ въ свои длинныя, мучительныя, безсонныя — главное одинокія, совсмъ одинокія ночи.
Онъ перебиралъ все, что манило его въ жизни, и прикидывалъ воображеніемъ къ тому, что было теперь.
«Ну что, если бы теперь то, что было тогда, могъ ли бы и я жить?» говорилъ онъ себ. И онъ вызывалъ самыя сильныя радости. И что же онасдлала съ ними? Вс эти радости стали ужасомъ. Вс —кром первыхъ воспоминаній дтства. Тамъ было что то такое, къ чему хотлось вернуться, съ чмъ можно было жить, если бы оно вернулось. Но это было какъ бы воспоминаніе о комъ то другомъ.
Того Вани съ любовью къ нян, 204 съ нжностью къ 205 игрушк, 206 — тотъ былъ, и того уже не стало. О немъ, о потер того Вани, только хотлось плакать. Но какъ только начиналось то, чего результатомъ былъ теперешній онъ, Иванъ Ильичъ, такъ вс. казавшіяся тогда радости превращались подъ еявяніемъ.во что то ужасное, отвратительное.
Начиналось это съ Правовднія. Ему вспоминалось, какъ онъ недавно еще съ товарищами подъ освщеніемъ воспоминанія, подобнаго лунному освщенію, перебиралъ все — и швейцара, и учителей, и воспитателей, и товарищей, и какъ все выходило весело, поэтично, даже тепло, радостно; и вдругъ теперь, подъ этимъ яркимъ, яркимъ, жестокимъ освщеньемъ, которое произвела она, — все это представлялось другимъ, ужаснымъ!
На первомъ мст выступила дтская, но тмъ боле жестокая гордость, хвастовство, аристократизмъ, отдленіе себя отъ другихъ, жадность къ деньгамъ для сластей, обманы учителя, уроки — безсмысленность, тоска, отупнія..... и потомъ дортуары, нужникъ, тайныя сближенія, мерзость, цинизмъ. И надъ всмъ этимъ все одвающая и все загрязняющая растерянность чувственности. Потомъ новыя формы грязной чувственности, опьяненіе табакомъ, виномъ, и при этомъ какая-то фанаберія, хвастовство грязью и искусство держаться въ предлахъ приличной грязи. Потомъ служба, опять развратъ, опять фанаберія, и еще подслуживанье, скрытое, но все такое же какъ и всякое честолюбіе, желаніе быть лучше, выше другихъ и щелканіе. самолюбія и борьба и ненависть къ людямъ.
Потомъ женитьба — такъ нечаянно, и разочарованіе, и запахъ изо рта жены, и чувственность, и притворство, и простая, самая подлая гоньба за деньгами, и такъ годъ, и два, и десять и двадцать — и все та же ложь... И вотъ готово, умирай!
Такъ что жъ это? Зачмъ? Не можетъ быть. Не можетъ быть, чтобъ такъ безсмысленна, гадка была жизнь? А если точно она такъ гадка и безсмысленна была, такъ зачмъ же еще умирать?
Но сколько онъ ни поврялъ оба положенія: 1) о томъ, что вся жизнь была глупость и — первое — гадость, и 2) о томъ, что онъ наврное умираетъ, — оба 207 настоятельно требовали того, чтобы И. И. призналъ ихъ. Въ жизни ничего не было, и что смерть была тутъ, гд то внутри — это говорило все существо его, но онъ не хотлъ признать этого.
И съ сознаніемъ этого, да еще съ болью физической, да еще съ ужасомъ надо было
*№ 11.
К главе VIII.
Былъ консиліумъ. М. М., Н. Н. ничего не понимали, но притворялись, что они понимаютъ и уважаютъ непонятное мнніе другъ друга и что они очень заняты. <Иванъ Ильичъ тоже притворялся, что онъ вритъ имъ и что они ему нужны. Ему ничего не нужно было.>
————
* [МИТАША.]
15 сентября 86 года.
Жилъ человкъ богатый Миташа и дожилъ до 40 лтъ и не зналъ, что доброе и что злое. «Нтъ ни добраго, ни злаго, — говаривалъ онъ. — Живемъ вс, какъ живется. Рыба ищетъ, гд глубже, человкъ — гд лучше. Что лучше, то и длаешь. А доброе и злое — это только «попы выдумали». А о смерти думать не надобно». И впалъ онъ въ бдность и узналъ злое и доброе на себ и поврилъ въ добро и длалъ, когда могъ. Злое въ должникахъ (Миташа), а доброе въ тюремщикахъ и товарищахъ по тюрьм. И сталъ длать доброе. И когда думалъ о смерти — страшно. Но длая доброе, усомнился. Доброе незамтное, жалкое, а злое — явное, гордое, сильное. Не видать добра было. Не хвалилъ никто за доброе. А злое праздновало, и вс уважали).
Усомнился и спросилъ себя: зачмъ длать добро, когда оно безсильно? И попался ему купонъ поддльный. И увидалъ онъ сонъ. Свтлый юноша показалъ ему всю исторію поддльнаго купона: откуда онъ взялся и какъ разносилось зло и какъ пресклось. И онъ увидалъ, что зло расходится, но не побораетъ добро. А добро также расходится и побораетъ добро. И онъ понялъ, что зло есть то поле, которое пашетъ добро, т дрова, которые сожигаетъ добро, та свча, на которой горитъ свтъ добра. Успокоился человкъ, но наскучило ему длать добро. И заболлъ онъ смертно. «Хорошо, — сказалъ онъ, — добро пожираетъ зло и устанавливаетъ царство Божие на земл. Богу это хорошо, a мн что за дло? Зачмъ мн длать добро? Вотъ я страдаю и умираю. Можетъ быть, отъ моей жизни прибавилось добра на земл, да мн - то что — я помру и того не увижу». 209
Сокрушался онъ такъ во время болзни, думалъ и думалъ и ничего не придумалъ. Добро онъ зналъ отъ зла. Зналъ, что добро не пропадаетъ и побждаетъ зло, но не зналъ, зачмъ емудлать добро. Зналъ, что оно хорошо для Бога, но для себяне зналъ, зачмъ нужно добро. 210
И явился ему свтлый юноша и сказалъ:
«Ты спрашиваешь: зачмъ теб длать добро, когда ты вотъ умираешь. И теб, тебне будетъ пользы и радости отъ того добра, какое ты сдлалъ. Ты говоришь: теб, тебне будетъ пользы и радости, да кто ты? Если ты Николай, та плоть, т руки, ноги, брюхо, голова, которые ты называешь своими, то какая можетъ быть радость этому Николаю? Ты знаешь, что ты, Николай, умираешь съ каждымъ часомъ и не минуешь умереть въ тяжелыхъ мученьяхъ. Да и кром того, ты спрашиваешь о томъ, кто длалъ добрыя дла, ты спрашиваешь, чт'o будетъ тому, кто длалъ эти добрыя дла? Разв это червивое тло Николая, вчера взявшееся изъ утробы матери и нынче уходящее въ могилу, разв оно длало эти добрыя дла, о польз которыхъ ты спрашиваешь? Добрыя дла длало черезъ тебя то добро, которое вошло въ тебя и жило и живетъ и въ теб и во всемъ мір и управляетъ имъ. Это добро творило твои добрыя дла, и ты знаешь, что оно не умретъ. Полюбивъ это добро, ты слился съ нимъ и сказалъ себ: это добро я длаю. Но не ты длалъ добро. А оно черезъ тебя творило свое дло. Ты былъ орудіемъ его.