Полное собрание сочинений. Том 4. Туманные острова

Песков Василий Михайлович

Этот фильм заронил зернышко большого желания побывать в Антарктиде. Зернышко проросло. И вот (бывают же чудеса!) я стою посреди пингвиньего государства. И только что за излишнее любопытство получил ластами по рукам от одного видного «императора».

Запись голоса этого молодца мы привезли с собой в Москву.

Но

в Антарктиде можно и позагорать.

* * *

Государство пингвинов я первый раз увидел с самолета. Колония, похожая сверху на пригоршню рассыпанных семечек, волновалось.

Я уже слышал: совсем небоязливые птицы смертельно боятся самолета и особенно вертолета.

В чем дело? Может быть, когда-нибудь, очень давно, жили в этих краях большие хищные птицы? Может быть, «живая кибернетика» «императоров» до сих пор хранит память о воздушной опасности? А может, в самолете пингвины видят нынешнего своего врага — поморника, только большего по размерам?

От Мирного к «императорам» надо пройти пять километров. Они спрятались от ветра за старым, покрытым снежной глазурью айсбергом. Километра за два слышишь смутные звуки, похожие на концерты болотных лягушек. Потом кажется — подходишь к гусиной стае.

Ветер доносит совсем не парфюмерные запахи императорских будней. А вот и первый гражданин государства. Спит или мертвый? Лежит, уткнувшись головой в снег. Вскочил, растерянно огляделся, но, вспомнив о своем чине, пошел медленно, с достоинством переваливаясь из стороны в сторону — министр! Великолепный черный костюм. Рубашка белее снега. Брюшко — спортом, видно, не занимается.

Вот еще двое. Полная неподвижность. Чуть-чуть касаются грудью. Клювы подняты кверху. Это любовь. Как все влюбленные, не замечают ни шума наших шагов, ни крика поморников. Убеждаемся позже: могут стоять и час, и два. А государство живет в это время по своим пингвиньим законам.

Лето. Почти все взрослое население отправилось на курорт. Это недалеко. Сутки пешего перехода на север. Море, солнце. Прекрасная столовая — рачки, рыба, мелкие осьминоги. Правда, глядеть надо в оба, иначе и сам попадешь на стол морскому леопарду или киту-косатке.

В государстве остались только «императоры»-няньки и подросшие дети. Детям еще не сшили ни рубашек, ни фраков. У всех одежда из серой пушистой байки. Ростом молодое поколение уже догнало метрового «императора»-няньку.

Однако дети есть дети — пои, корми. Постоянный крик: «Экю! экю! экю!..» — Мотают головой сверху вниз — «хочу есть»! «Тэ-тэ-тэ-тэ-э-э!» — отзываются няньки. Взрослая песня похожа на бормотание курицы в марте где-нибудь на теплой мякине, только более громкая, и металл в голосе у певца. Голодный подросток подходит к няньке.

Та наклоняется. Подросток сует голову в раскрытый клюв и быстро-быстро глотает белую кашу. А справа и слева бесконечные жалобы алчущих: «Экю!

экю! экю!..»

Конечно, пятистам нянькам не прокормить ораву почти уже взрослых прожорливых молодцов. Няньки идут на курорт поправляться. На их место возвращаются отдохнувшие и разжиревшие. Все государство молодняка медленно, день за днем подвигается к морю. Няньки смотрят, чтобы по неразумности кто-либо не забрался под айсберг, который вот-вот обвалится. Надо глядеть, чтобы подростки не лезли в трещины и вообще вели себя, как подобает пингвинам.

Есть в государстве, понятное дело, свои ученые-землепроходцы. Держатся поодаль, как раз там, где айсберг готовится обвалиться, или в трещину стараются клюв просунуть, или так просто по снежной равнине идут вразвалку, или спят, уткнувшись в снег головою. В одиночку всякая живность пугливее. Подходишь — не теряя достоинства, покажет черную спину. Прибавишь шагу — чихнул на возраст и ученое звание, ложится на белое брюхо и, быстро-быстро работая веслами-ластами, скользит по снегу поближе к стае. Вместе со всеми не страшно.

В разгар лета — в середине декабря молодежь получает наконец долгожданные черные фраки. И все государство ускоренным маршем направляется к морю. Там одетые с иголочки птицы ныряют со льдины в синюю воду. Кончилось детство. Теперь уже сам лови рыбу, кальмаров и не спи, когда появится прожорливый леопард…

В конце марта, когда пурга начинает свистеть в трещинах айсбергов, у Хасуэлла появляется первый пингвин-разведчик. Зима. Через месяц все государство пингвинов собирается на лед к родному острову. И все повторяется сначала, как тысячи лет назад. Жених выбирает себе невесту. У молодой пары появляется одно-единственное яйцо. А морозы — пятьдесят градусов и пурга — соседа не видно. Попробуй уберечь одно-единственное. Берегут. Яйцо лежит на лапах и сверху прикрыто складкою живота. Надо пройтись — идет вместе с яйцом.

Яйцо величиною с очень большую картофелину, и путешествие, даже недальнее, — дело совсем непростое. Если надо идти кормиться — яйцо забирает супруг. Море-столовая зимой отодвигается далеко. Два километра пингвиньего хода в час — через сутки будешь у моря. В самую лютую стужу высиживают, а вернее сказать, выстаивают «императоры» одно-единственное яйцо. Чуть проморгал — покатилось, треснуло от мороза, или соседка, давно уже потерявшая свое кровное, хватает чужое яйцо. Попробуй отнять — драка! Что с возу упало — то пропало.

Теперь одна надежда — «усыновить» чужое яйцо. Такая возможность есть. Пятнадцать тысяч соседей — кто-нибудь всегда зазевается.

В самое лютое время появляется новый абориген Антарктиды. Совсем голый. Смирно сидит на лапах у матери, прикрытый складкою живота. Потом первые шаги по земле. А мороз по-прежнему сорок и пятьдесят. И пурга. Пуховые шарики сбиваются в кучу. Взрослые тут же, около «детского сада», прикрывают от ветра, всегда готовые накормить. Тут уж не разобраться, где свой, где чужой. Кормят любого, кто просит. Детская смертность в государстве сплошных «императоров» очень большая. Более половины птенцов не доживают до черного парадного фрака. Тут даже и заболеть очень опасно.