Полное собрание сочинений. Том 50

Л.Н. Толстой

Пошли гулять, покосили рожь. Вернувшись домой, встретил озлобление С[они] на Романова за то, что он в кухне удивлялся на то, что за 12 господами ходят 16 слуг и не одобрял это. Я с ним много говорил и не перед Богом, а дорожа славой человеческой — дурно. Вообще я последнее время духовно упал, должно быть от работы.

15 И. Я. П. 89. Встал в 7-м, проводил гостей, свез их на Козловку. Вчера милый Ругин конфузясь сказал мне, что у Еропкина его заподозрили в сифилисе, который он мог иметь по прежней жизни. Нынче утром сказал Р[оманову] о собственности и общине, и что всё дело не в общине, а в том, чтобы исполнять сознанный закон, одно из положений к[оторого] неимение собственности. И что если бы держаться этого, то вышла бы не община, а совсем другое. Он кротко и добро слушал. Вернувшись, пописал

Кр[ейцерову] Сон[ату], но б[ыл] очень слаб. Очень хочется писать. Надо работой физич[еской] не насиловать себя. Читал New Christianity. Говорил Урусову на то, что он сказал, что пострижение в монахи помогает доброй жизни. Сказал: Христос указал нам путь и верующие видели его всегда перед собой как прямую линию. Дело нашей жизни свести движение наше к этой прямой. Движение наше не сходится с этой прямой, а пересекает и окружает ее, как спираль. Отступление наше от прямой заставляет нас страдать и вот вместо того, чтобы продолжать усилия приближаться к прямой, мы придумываем приемы, к[оторые] бы скрывали от нас наше отступление: жертвы, молитвы, таинства, причастие, вера в искупление. Но всё это великий грех, п[отому] ч[то] уничтожает усилие — одно нужное. Нужно стремиться сначала, и опять сначала, и тогда получится сила, особенно от сознания того, что спираль постоянно приближается к прямой и неизбеж[но] должна слиться с ней. Теперь 9. Иду пить чай.

Затеяли вечный, один и тот же разговор о хозяйстве — унывая, отчаиваясь, осуждая друг друга и всех людей. Я попытался сказать им, что всё дело не за морями, а тут под носом, что надо потрудиться узнать, испытать и тогда судить. Лева начал спорить. Началось с яблочного сада. С упорством и дерзостью спорили, говоря: с тобой говорить нельзя, ты сейчас сердишься и т. п. Мне б[ыло] очень больно. Разумеется С[оня] тотчас же набросилась на меня, терзая измученное сердце.⁸¹ Было очень больно. Сидел до часа, пошел спать больной.

16 И. Я. П. 89. Еще вчера вечером Л[ева], сознав, что нехорошо, хотел просить прощенья; но нынче поговорил о том, что он виноват, с большой развязностью. Кто кается, тот любит униженье, а не боится его. Я очень болел сердцем всё утро. Ходил купаться. Взялся б[ыло] за работу, К[рейцерову] С[онату], не идет. Спать тоже не мог: всё думал. Как бы надо поступить? И всё не то. Надо думать только о нынешнем часе, чтобы исполнить волю пославшего. Молился, и молитва уяснила. Да, жить, исполняя без конца, без цели, а только по указанному Им направлению. Думал: какое удивительное дело — неуважение детей к родителям и старшим во всех сословиях, повальное! Это важный признак времени; уважение и повиновение из за страха кончилось, отжило, выступила свобода. И на свободе должно вырасти любовное отношение, включающее в себя всё то, что давал страх, но без страха. Так у меня с одной М[ашей]. Боюсь говорить и писать это. Чтобы не сглазить, т. е. не разочароваться. Теперь 3-й час, пойду гулять. С Ур[усовым] хорошо беседуем с глазу на глаз.

После обеда сидел дома, пришли 5 гимназистов, я поговорил с ними недостаточно серьезно. Один в общ[ество] трезвости. Ходил и думал о молитве, как надо молиться. Лег поздно.

17 И. Я. П. 89. Встал в 8-м, тотчас же поехал пахать и прекрасно работал до обеда (завтрака), потом получил письмо от Грота — пустяки о свободе воли — разные формулировки всё того же. И письма от Поши, еврея Дужкина и крестьянина самарского, сидевшего в сумашед[шем] доме. От Чертков[ых] телеграмма — дочь у них умерла. Хочу не болеть за них и не могу. Вот как думал о том, что надо помнить в минуту упадка духа, горя, страха, досады или гнева на людей: Помни, что жизнь твоя только в исполнении воли Б[ога] на земле; исполнять же волю Бога несомненно ты можешь, только возращая свою духовную сущность; возращать же свою духовную сущность ты можешь только соблюдением чистоты в твоей животной — смирения в твоей человеческой (мирской) и любви в твоей божеской жизни. Для соблюдения же чистоты тебе нужны лишения, для смирения нужны худая слава и унижения, для любви нужна враждебность к тебе людей (и если любите любящих вас, какая же вам... и т. д.). И потому то, что ты называешь страданиями, то, на что ты жалуешься, чем тревожишься, о чем горюешь, чего боишься, всё это ничто иное, как или лишения и боли, или худая слава, оскорбления, унижения, или враждебность к тебе людей; а и то и другое и третье необходимо тебе для соблюдения чистоты, смирения, любви, для возращивания своей духовной сущности, для служения Ц[арству] Б[ожию], для жизни. И потому не огорчаться, а радоваться я должен и лишениям и унижению и враждебности. —

В самом деле, неужели Б[ог] мог поставить человека в такое ужасное положение, чтобы он переносил лишения, унижения и враждебность, не получая за это возмездия? Это не могло быть. И нет этого. Нельзя ответить, будет ли возмездие на том свете или нет? Вопрос неправильно поставлен. Надо исправить прежде ложный взгляд, к[оторого] не должно быть, при к[отором] возникает такой вопрос. Вроде того, как если бы люди ленивые, голодая от праздности, спрашивали бы, будет ли им награда на том свете. Награды не будет за то, что они должны работать, чем кормиться, но надо понять, что работа, дающая хлеб, есть необходимое условие животной жизни. Точно так же надо понять, что перенесение лишений, унижений и враждебности есть необходимое условие жизни духовной. —

Теперь 8-й час. Пойду купаться.

Купался. Бибиков маленькой довез верхом. Перед этим написал письмо Черткову. Лег рано.

18 Ил. Я. П. 89. Встал поздно. Читал варианты об искусстве и прочел то, что начато. Начал поправлять, потом начал Кр[ейцерову] С[онату]. И не мог продолжать ни того, ни другого. Получил письма и выписку из газет: The world has of Tolstoi, as much as it can digest.⁸² Лестно. То-то и скверно, что прислушиваешься к этому. Ур[усов] очень мил, украшает жизнь. Просила Кат[ерина] косить. Пойду в обед.

Косил целый день, приходил обедать. — Очень устал. Маша жала и выезжала за мной.

19 И. Я. П. 89. Встал в 8-м. После кофе писал Кр[ейцерову] С[онату] о детях. Нехорошо, не сильно. Ослабел так, что захотел спать. После завтрака пошел косить у Осипа. Много скосил. Он прибежал жилистый, черный, убрал лошадь, накормил ребят и тотчас же взялся работать. Ходил обедать. И опять косил. Очень устал. За мной приезжали. Письма от Поши. Лег в 11.

20 И. Я. П. 89. Ильин день. Я рад отдохнуть. Ездил купаться. Сейчас в 11-м часу неприятно говорил с Таней. Она промолчала. Ходил на деревню, устроить поправку плотины. Читал Brunetier’a о Discipl’e. Смешной страх, как бы они не сказали того, что я готовлюсь сказать. О! Только бы сказали! И сказали бы лучше моего, затмив меня, но возбудив сердца! Разумеется, да. Шел мимо всегдашнего покоса Тита покойника и подумал ясно, что тело его в земле и жизни его здесь нет больше, то самое, что вот-вот со мной будет, и тут злиться, гордиться, печалиться, беречь что бы то ни было, кроме своей души. В Америке казнят — не публично и без боли (электричеством). Если же не для угрозы и не для страдани[й], то зачем же? Изъять из жизни. Да кто же взял на себя решенье вопроса о том, кто подлежит изъятию из жизни? Иду завтракать.

После завтрака читал. Обедал тяжело. Ходил на Козловку. Хотел ехать к Булыгину. Ужасно слаб и уныл. Ночь плохо спал. —

21 И. 89. Я. П. Рвало и понос, и слабость. Читал Revue и лежал. Пробовал писать — не мог. После обеда С[оня] объяснялась, что она б[ыла] верна и что она одинока. Я сказал: надо всегда быть тихим, кротким, внимательным. Больше ничего не мог сказать. И жалею. Теперь 8-й и ждут Ст[аховичей]. Лева приехал, мне всё тяже[ло] с ним.

Приехали чуждые и тяжелые Стах[овичи].

22 Ил. Я. П. 89. Встал поздно.

Утро болтовня бесполезная — не дали заниматься. После завтрака пошел косить. Всё уже убрано, только слепого полоска. Я скосил до обеда. Обед у Кузм[инских], обжорство грустное и гнусное. Как жалки. Я не могу им помочь. Впрочем, ходи я помиру, я еще меньше бы мог помочь им, чем теперь. С[оня] заперла Бульку, к[оторая] кусала собак, и из этого вышла неразрешимая путаница: выпустить? Оставить в заперти? Убить? Le non agir.⁸³ Лаотцы. Вечер в лапту и скука.

23 И. Я. П. 89. Позднее. — Утро пробовал писать — мешают. Пошли возить с Машей. Свез. После обеда пристроилась к нам С. Стах[ович]. Ей нужен я не какой я есмь, а какой в ее глупых глазах славен. Неприятно. Я очень духом упал. Не дурен особенно, но сплю. Урусов упал. Вечером приезжал Раевский. Краснобайство. Спал дурно.

24 Ил. 89. Я. П. Встал в 9. Получил от Страхова книги Арнольда 1720 года история церкви настоящая. Сколько, сколько ученой умственной работы. Хоть бы одной компиляции всего правдивого истинного, и никто не делает. Ст[аховичи] вернулись и помешали мне заниматься. Я начал Кр[ейцерову] С[онату].