Полное собрание сочинений. Том 7. Произведения 1856–1869 гг. Идиллия
Шрифт:
2.
И прежде приставали къ баб, а какъ мужъ ухалъ, такъ вовсе покою съ утра до вечера давать не стали. Она и сама говорила, что такаго веселья, какъ въ это лто, никогда ей не было. И случаевъ много ей было, коли бы захотла пустяками заниматься. – Придетъ, бывало, съ утра староста повщать, еще зорька занимается; къ другимъ десятскаго пошлетъ, а ужъ къ Дутловымъ самъ зайдетъ, часъ цлой сидитъ, съ бабами шутитъ. Старостой Михей ходилъ, малый молодой, немученый и до бабъ іорникъ бда былъ. Какъ только одну захватитъ, и начнетъ:
– Только прикажи, что хочешь
Такъ ни да, ни нтъ не скажетъ.
– На барщину, – говоритъ, – посылай, мн веселй на міру работать, дома таже работа; платка твоего мн не нужно, мн мужъ привезетъ; на оброкъ мы и такъ не хотимъ, a сдлать ты мн ничего не можешь. Не боюсь тебя, да и все.
Честью просить станетъ:
– Маланьюшка, матушка, вдь много другихъ бабъ, а ни одна не мила.
Обниметъ ее, такъ смется:
– Ладно, ладно, – говоритъ. – Разв можно теперь, хозяинъ придетъ, разв хорошо?
– Такъ когда жъ? съ работы?
– Извстно, съ работы, какь пойдетъ народъ, а мы съ тобой въ кусты схоронимся, чтобъ твоя хозяйка не видала. – А сама на всю избу заливается, хохочетъ.
– А то, моль, разсерчаетъ дюже твоя Марфа то старостиха.
Такъ что не знаетъ староста, шутитъ-ли, нтъ-ли. При свекор, при свекрови все свое кричитъ, не стыдится. Нечего длать, повститъ, какъ будто затмъ только и приходилъ, пойдетъ съ палочкой по другимъ избамъ. А все кого другихъ и лишній разъ пошлетъ, и на тяжелую работу, а Дутловы какъ хотятъ, такъ и ходятъ, и все изъ за Маланьки. – Маланька охотница была на барщину ходить, особенно на покосъ. Дома пріуправится, уберется, какъ на праздникъ, возьметъ грабли, въ завтраки выйдутъ съ солдаткой на покосы.
Идетъ разъ такимъ манеромъ черезъ рощу. Покосъ на Калиновомъ лугу былъ. Солнышко повышло изъ за лса, день красный, а въ лсу еще холодокъ. Опоздали они съ солдаткой, разулись, идутъ лскомъ, гутарютъ. Только вышли на пол, мужики господскую пашню поднимаютъ. Много мужиковъ, сохъ 20 на десяти десятинахъ по дорог было. Гришка Болхинъ ближе всхъ къ дорог былъ, – шутникъ мужикъ, – завидлъ бабъ, завернулъ возжу, уткнулъ соху, вышелъ на дорогу, сталъ играть съ бабами, не пускаетъ. Онъ слово, а они два; другіе ребята молодые тоже сохи побросали, подошли, всхъ Маланька переполошила, псню заиграли, плясать вздумали. Такую гульбу сдлали, какъ свадьба ровно. Глядь, а изъ за рощи прикащикъ верхомъ детъ. – Какъ завидлъ, плеть поднялъ, запустилъ черезъ пашню рысью на мужиковъ. По щетку лошадь въ пашн вязнетъ – человкъ грузный.
– Сукины дти, такіе сякіе, хороводы водить, вотъ я васъ.
Мужики, какъ тараканы изъ подъ чашки, по десятинамъ разбжались, а бабы грабли на плеча вскинули, идутъ, какъ ни чего не бывало. Смется Маланька. Никого не боялась. Наскакалъ прикащикъ.
– Я, – говоритъ, – васъ найду, – къ мужикамъ, да на бабъ съ плетью, я васъ, такія сякія, курвы устюжныя, – такая у него пословица была, – въ обдъ на покосъ идутъ; да еще хороводы на пол водятъ.
Совсмъ было осерчалъ, да какъ Маланьку призналъ, такъ и сердце прошло, самъ съ ней посмялся.
– Вотъ я, – говоритъ, – тебя, мужицкіе уроки допахивать заставлю.
– Что жъ, – говоритъ, – давай соху, я проти мужика выпашу.
– Ну буде, буде. Идите, вонъ еще бабы идутъ. Пора, пора гресть. Ну, бабы, ну!
Совсмъ другой сталъ. —
За то придетъ на лугъ, поставятъ бабъ на ряды тресть, выйдетъ Маланька впередъ, такъ бгомъ начнетъ растресать, такъ что бабы ругать зачнутъ: замучала, молъ, совсмъ. А начальнику, извстно, любо – смется.
Зато когда обдать или шабашить пора, замучаются бабы, промежъ себя поговариваютъ, <пора бы отпустить>, Маланька
– Что, кума, спать будешь? – говоритъ. Онъ съ Маланькой крестилъ.
– Нтъ, – говоритъ, – зачмъ спать, только раззадоришься.
– Такъ поищи въ голов, Маланьюшка, смерть люблю.
Легъ къ ней на колни, какъ разъ заснулъ. Такъ что жъ? Взяла березокъ, вниковъ нарвала, – бабы ей подали, – убрала ему внками голову всю, за рубаху натыкала, въ носъ ему листьевъ засунула. Проснулся, гогочутъ бабы, на него глядючи – покуда хватился. И ничего.
А то пріхалъ баринъ въ это же лто, былъ съ нимъ холопъ, такая бестія продувная, что бда. Самъ, бывало, разсказываетъ, какъ барина обманываетъ, у него деньги таскаетъ. Это бы все ничего, только насчетъ бабъ такой подлый былъ, что страхъ.
Комментарий А. С. Петровского
ИСТОРИЯ ПИСАНИЯ «ИДИЛЛИИ».
Мысль повести «Идиллия» была подана Толстому рассказом яснополянской крестьянки. 25 мая 1860 г. он пишет в Дневнике: «Андреева мать много рассказывала. Как она побиралась и у богомолочек хлебушка попросила – слезы. Главное, от кого она понесла Андрея. «Положи ноги в телегу. Утешь мои телеса. Отпечатала». «Андреева мать» – повидимому, мать Андрея Ильича Соболева, бывшего долгое время приказчиком в Ясной поляне и неоднократно упоминаемого в Дневниках и в «Воспоминаниях детства». Это предположение приобретает большую убедительность, если мы вспомним, что героиня «Идиллии» Маланья – мать «большого человека – управляющего Петра Евстратьича», и что Петр Евстратьевич Воробьев был управляющим имением брата Льва Николаевича, гр. H.H. Толстого. Описывая в повести живых еще в Ясной поляне лиц, Толстой иногда слегка маскирует их, давая им имена сходных по положению лиц из другой деревни. Записанное в Дневнике выражение «утешь мои телеса» целиком перенесено в «Идиллию» и вложено в уста гуртовщика – соблазнителя Маланьи; также и «отпечатала» – в несколько измененном виде: «Через 9 мес[яцев] М[аланья] родила, выпечатала в дворника».
Через несколько месяцев, уже за границей, рассказ крестьянки начинает претворяться в замысел литературного произведения. Об этом свидетельствует несколько дневниковых записей, которые – если не с полной уверенностью, то, во всяком случае, без большой натяжки – можно отнести к «Идиллии».
7 августа 1860 г. Толстой записывает в Дневнике: «Мысль повести. Работник из всех одолел девку или бабу. Формы еще не знаю».
8 августа: «Форма повести: смотрит с точки мужика; уважение к богатству мужицкому, консерватизм; насмешка и презрение к праздности; не сам живет, а Бог водит».
29 августа: «Дорогой пришла мысль о простоте рассказа – живо представляя слушателя Андрея».
28 октября: «Дописать первую главу с обеда. После обеда письма. Утро писал, помешали Semainville и зов обедать. Написал не больше половины главы. Писем не писал: Завтра до завтрака писать письма и докончить главу и 3-ю, ежели успею»
Если последняя запись не относится к «Казакам», над которыми Толстой – хотя и не систематически – продолжал работать за границей, то она может быть приурочена только к «Идиллии», рукопись которой делится на пять глав.