Полное собрание сочинений. Том 77. Письма1907 г.

Толстой Лев Николаевич

Вы совершили одно из самых тяжелых и вместе с тем гадких преступлений, которые может совершить жена и мать, и, совершив это преступление, вы не делаете то, что свойственно всякой, не говорю христианке, но самой простой, не потерявшей всякую совесть женщине, не ужасаетесь перед своим грехом, не каетесь в нем, не сознаете свое падение, унижение, не стремитесь к тому, чтобы избавиться от возможности повторения греха, а, напротив, хотите какими-то лживыми средствами (развод) делать возможным продолжение греха, сделать, чтобы грех перестал быть грехом, а сделался чем-то дозволенным.

Милая сестра, вы больны, вы не понимаете всего значения того, что вы сделали и намерены делать. Когда вы очнетесь, вы сами ужаснетесь на себя такую, какая вы теперь, и на то упорство в грехе, которое вы выказываете теперь. Опомнитесь и поймите всю низость вашего поступка и всю жестокость того греха, который вы намерены сделать, воображая, что

новое преступление — оставление мужа и детей — как-то загладит прежнее. Опомнитесь, милая сестра, и поймите, что совершенный грех, как сорванный цветок, ничем нельзя сделать несовершенным. И грех неизбежно несет за собой наказание и извне, а главное, наверное внутри. И средство против греха одно: покаяние и удаление от греха, а совсем не то, что вы думаете делать: оставление мужа, детей, развод, соединение с сообщником греха. Это только в бесконечное число раз увеличит ваше бедствие: и казнь в душе и казнь во внешних условиях.

Сегодня, прощаясь с Андреем, который был у меня и оставил во мне тяжелое впечатление совершенной нравственной тупости, непонимания значения своего поступка, я сказал ему совершенно искренно, что мне очень жалко его. Также мне жалко и вас. Как мне ни жалко вашего мужа, я бы ни минуты не задумался, если бы было возможно и у меня спросили бы, в чью душу я хочу переселиться: вашу или Андрея, или вашего мужа? Разумеется, вашего мужа. Он страдает жестоко, но страдания его возвышают, очищают его душу. Ваши же страдания гадкие, низкие, всё больше и больше принижающие и оскверняющие вашу душу. Жалко мне и его и вас за ваше духовное падение, но жалко мне и его и вас особенно за то будущее, которое ожидает вас. И это будущее я вижу так же ясно, как я вижу перед собой стоящую чернильницу. И это будущее ужасно. Особенно тесное сожительство вследствие исключительного семейного положения с человеком с праздными, роскошными и развратными привычками, самоуверенным, несдержанным и лишенным каких бы то ни было нравственных основ, и при этом бедность при привычке обоих к роскоши и у каждого брошенные семьи и или закупоренная совесть, или вечное страдание.

Простите, милая сестра, что так резко пишу вам. Мне истинно жалко вас и его: вас жальче. Разорвав всё и вернувшись к прежнему, вы не только можете возродиться душой, но все вероятия за то, что при сознании своего греха возрождение это совершится, но, избави бог, осуществится ваш нелепый и преступный план, и вы наверное погибли и духовно и материально.

Я около месяца болею и теперь очень слаб, и потому письмо мое так бессвязно и бестолково. Но, несмотря на бестолковость его, я надеюсь, что вы почуете в нем то чувство истинной любви и жалости к вам, которое руководило мной.

Забудьте, что я старик, что я писатель, что я отец Андрея, и читайте письмо, как будто оно ничье, и, пожалуйста, ради бога, подумайте о том, что в нем написано, подумайте одни со своей совестью, перед богом, устранив хотя на время всякие воспоминания об Андрее, о муже, обо мне, а подумайте только об одном, чт`o вам перед богом надо сделать, чт`o бы вы сделали, если бы знали, что завтра умрете.

Простите, вот именно простите, и верьте моей искренней любви и жалости к вам.

Лев Толстой.

2 июня.

Печатается по машинописной копии,

Екатерина Васильевна Арцимович, рожд. Горяинова (р. 1876) — жена тульского губернатора М. В. Арцимовича, с 14 ноября 1907 г. вторая жена А. Л. Толстого. Дети от первого брака остались при М. В. Арцимовиче. От второго брака родилась дочь Мария в феврале 1908 г.

Е. В. Арцимович Толстому не ответила. В Записной книжке Толстого записано 9 июня: «Арцимович обиделась» (т. 56, стр. 198).

143. В. Г. Черткову от 3 июня.

144. А. В. Рихтеру.

1907 г. Июня 4. Я. П.

Антон Васильевич,

Я прочел вашу сцену. Она составлена хорошо, но мысль ее неверна, в особенности потому, что выражение ее вложено в уста Петра, человека валяющего[ся] на диване и занятого дразнением кухарки.¹ Неверная мысль эта выражена и в вашем письме. Мысль эта выражается во многих получаемых мною письмах. Мысль эта — или, скорее, дурное чувство, оправдываемое этой мыслью, — лежит в основе всех тех преступлений, к[отор]ые совершаются теперь. Мысль эта состоит в том, что люди с дипломами и без дипломов, но одинаково ограниченные, непросвещенные и самоуверенные, почему-то решают, что они так премудры и так хороши, что им над самим[и] собой уже нечего работать, а что их призвание, священная обязанность просвещать, устраивать жизнь других людей. Одни хотят это делать через старое правительство, другие через новое, третьи, как ваш Петр,

через сообщение темному, глупому народу — тому самому, к[отор]ый кормит своими трудами этих дармоедов, тех великих истин христианства, к[отор]ыми они воображают себя через край переполненными. Я получаю каждый день письма от гимназисток, к[отор]ые наивно спрашивают, кого им благодетельствовать сообщением своих добродетелей и премудрости: сейчас ли итти в учительницы к народу, или еще пойти на курсы (чтобы окончательно одуреть) и тогда уже итти спасать несчастный народ. То же воображают все студенты, семинаристы и всякие сугубо, вследствие своего самомнения, невежественные и безнравственные юноши. В этом главная причина совершающихся теперь ужасов. Conditio sine qua non² всякой доброй деятельности есть смирение. Как скоро его нет, доброе претворяется в злое. Высшая и спасительная добродетель есть любовь. Любовь же без смирения немыслима. Гордая любовь есть внутреннее противоречие. Свобода, братство, в особенности равенство, великие блага, когда они последствия любви и потому смирения, и величайшие бедствия, когда они достигаются насилием, — революциями. Прекрасно равенство, когда человек боится чем-нибудь стать выше другого, но ужасно равенство, когда человек ненавидит всех тех, кто чем-нибудь стоит выше его.

Всё написанное здесь отвечает на вопрос вашего письма: почему люди хорошие погибли, защищая конституцию. Люди все хорошие, но в вашем выражении «хорошие» подразумевается как будто то, что люди эти дела[ют] хорошее дело. Вот этого-то я не признаю. Хорошее дело, единственное, или, скорее, самое первое по очереди хорошее дело для всякого человека, это «жить для своей души, жить по-божьи», как говорят те глупые мужики, к[отор]ых так великодушно хотят всячески благодетельствовать студенты, курсистки, профессоры, учителя, дантисты и т. п. Человек же, живущий так, ставящий главным своим делом увеличение в себе любви к людям и освобождение себя от своих пороков и всяких гадостей (а этого достаточно в душе каждого, если только он умеет смотреть в себя), долго не дойдет до желания просвещать людей ни социалистическим, ни анархическим, ни христианским учением. Такой человек, именно вследствие того, ч[то] он будет работать над собой, будет требователен к себе, не будет, как ваш Петр, лежать на диване, остря с кухаркой, а будет неизбежно (т[ак] к[ак] жизнь человека есть движение) во вне проявлять свою деятельность не с целью поучать других, а с целью самому не жить скверно, т[ак] к[ак] уже прежде всего скверно жить не работая и пользуясь трудами других. В данном случае он не будет забавляться над кухаркой, а будет, видя в ней человека, обращаться с нею с любовью и уважением: поможет, мож[ет] б[ыть], ей в ее труде и на вопросы ее будет стараться отвечать насколько может разумно и уважительно.

Я так расписался об этом предмете п[отому], ч[то] это наболев шее у меня место. Все письма, к[отор]ые я получаю, разговоры, к[отор]ые слышу, статьи в газетах и журналах, когда заглядываю в них, всё это одна и та же ужасная эпидемия безумия. Прежде одни правительственные лица страдали от этого безумия — воображения, ч[то] они призваны и могут осчастливить народ и что они для этого необходимы. Безумие этих людей б[ыло] старое, и они ils 'etaient pay'es pour cela.³ Но теперь эпидемия эта захватила всех. Гимназист и гимназистка 3-го класса ни минуты не задумывается о том, что в нем или в ней плохо, как бы ему или ей быть порядочным человеком, а весь вопрос для них только в том, на каком поприще им удобнее поучать и воспитывать народ. Взрослые же люди избирают первое попавшееся поприще и поучают. Вопрос о том, что они вполне годны для этого, с самого начала не только решен, но не существует. В этом причина всех бедствий, переживаемых нами. Спасение придет только тогда, когда люди очнутся от этого эпидемического гипноза и поймут, что улучшение состояния общества может наступить с улучшением отдельных лиц, что единственное лицо, на к[оторое] может с успехом воздействовать человек, это только он сам.

Лев Толстой.

Отрывки опубликованы адресатом в его книжке, изданной под псевдонимом А. В. Северяк, «Антихристово пришествие», Астрахань, 1907, стр. 1 и 22. Впервые опубликовано полностью в газете «Русь» 1907, № 284 от 24 октября. Основание датировки — помета на письме адресата: «Отв. 4 июня»; в копировальной книге письмо отпечатано после письма Г. Черенкову от 4 июня.

При письме от 30 мая 1907 г. из Астрахани Антон Васильевич Рихтер прислал на отзыв рукопись своего драматического этюда «Антихристово пришествие». Он спрашивал, правильны ли его высказанные в этом произведении взгляды на некоторые стороны общественной жизни, основанные, по его словам, на учении Толстого.