Полное собрание стихотворений
Шрифт:
Великодушно толь он, утомясь, скончался;
Скончался!.. а я жив, я жив еще остался!
Вздымалися власы; трепещущ, онемел,
От трупа я сего священного ушел.
Сей жертвы от меня жестокая желала,
И се она уже перед нее предстала.
Восшед на верх злодейств и преужасных дел,
Убийцею я стал, жестокой угождая,
И чтил ее еще, о старце рвясь, рыдая.
Едва я ей предстал, совсем окровавлен,
Рекла: «Исполнено ль? удар уж совершен?
Ступай... последуй мне... Но где злодея злато?
Его сокровище? ...» — «Постой, — я рек, — не взято.
К убийству и грабеж!.. Ах! Фанния, пусти...
Не требуй ничего... и ужас мой хоть чти...
Зри слезы, зри и кровь»... Вдруг Фанния страшитя,
Бледнеет, зря мой страх, чтоб жизни не лишиться;
Трепещет, что ее с убийцей кто найдет.
О, умысл мерзостный! злость, коей равной нет!
В притворном ужасе, в смятеньи убегает
И изумленна мя на время оставляет.
Преступник от любви, любовью обвинен,
По воле Фаннии в темницу я ввлечен;
Стремлюсь с ней говорить, но мой язык немеет,
И сила томной в нем души моей слабеет.
Я весь недвижим стал и долго время мнил,
Что я игралищем мечтаний страшных был.
Я оправдать жену жестокую старался;
В оковах при глазах ее я увлекался.
«Ах! Фанния... — простря я руки к ней, вскричал. —
Ах! Фанния...»— пошел, ее не обвинял.
Прости, о Труман! толь ужасное вещанье;
Прости... в сугубое б я ввергся наказанье.
Нет, ты не можешь знать, в чем заблуждался я,
Верх моея любви, верх злобы моея,
Сию распутну жизнь, в котору погрузился;
Сей чувств моих всех бред, что нежностью мной чтился.
Питаем всякий день чудовищем, что чтил,
Чрез склонность адску я бесчеловечен был.
Хотя с небес имел я неку добродетель,
Но Фаннией лишен я оной быть владетель.
Ты мною, о мой друг, ты б мной был умерщвлен!
О, повесть страшная, но должное признанье!
Вот мерзость дел моих; вкушаю наказанье.
Все чувства внутрь души моей мученье льют,
И тени вкруг меня грозящие встают;
Змии по всякий час мя тайно угрызают;
Ужасны дни ночей ужаснейших рождают.
Едва тоскливым сном на час я упоен,
Внезапно ужасом и страхом пробужден.
Я мню, что в пропасть я низвергнувшись геенны,
К мученью силы все во мне возобновленны.
Мечтается везде в очах мне Сорогон
С отверстой раною и испускает стон.
Простерт я по земле, где в ужасе рыдаю,
Ток кровный из очей, не слезный, проливаю.
При всех злодействиях, для дружбы твоея,
Чтоб ты о мне жалел, достоин был бы я;
Твои бы чувства стон мой жалкий внять склонились,
И слезы бы твои с моими сообщились;
Я вздохи б внял твои и добродетель зрел
Подпорой бую, кой в зле меры превзошел;
Виновну другу, кой собою сам мерзеет,
Кой, быв любим тобой, днесь о себе жалеет;
Предмет презрения и мерзости такой,
Однако стоящий оплакан быть тобой.
Увы! когда б я мог тя видеть пред собою
И на минуту в речь вступить хотя с тобою,
Взять за руку тебя, тебе бы отвечать
И к недрам дружества в последний припадать,
Принять в объятии!.. безумный!.. чувств лишился!
Кто? ты б в объятиях злодейских находился!
Ах! сим цепям меня лишь должно обнимать:
Природа, мной мерзя, должна мя отвергать.
Исчезнет к твоему желанье то покою!
Льзя ль нежности моей в цене быть пред тобою?
Останься ты в полях, в местах спокойных тех,
Что суть жилищами блаженных смертных всех;
Ты сам исправил их, ты сам их устрояешь,