<А. Г. Хомутовой> (Слепец, страданьем вдохновенный…)
Печатается по украинскому литературному сборнику «Молодик» на 1844 год (СПб., 1844, стр. 10), где опубликовано (без заглавия) впервые. Автограф находится в Берлинской гос. библиотеке в портфелях Фарнгагена фон Энзе («Русск. старина», 1893, № 4, стр. 59) с пометой рукой П. А. Вяземского: «Lermоntoff».
Под заглавием «А. Г. Хомутовой» было перепечатано в «Русск. архиве» (1867, № 7, стлб. 1051).
Датируется предположительно 1838 годом.
Анна Григорьевна Хомутова (1784–1856) – двоюродная сестра поэта И. И. Козлова (1779–1840), любившая его. Расставшись после 1812 года, они встретились только в 1838 году, когда Козлов был уже тяжело болен и слеп. Эта встреча произвела на Козлова сильное впечатление, и он посвятил Хомутовой стихотворение «К другу весны моей после долгой, долгой разлуки».
В 1838 году Лермонтов служил в лейб-гвардии Гродненском гусарском полку, которым командовал брат А. Г. Хомутовой – М. Г. Хомутов. По словам племянника Хомутовой, А. С. Хомутова, поэт «часто посещал командира полка. А. Г. Хомутова показала Лермонтову стихи Козлова, он попросил позволения взять их с собой и на другой день возвратил их со своими стихами на имя Хомутовой» («Русск. архив», 1886, № 2, стр. 198).
Вид гор из степей Козлова
Печатается по литературному сборнику «Вчера и сегодня» (1846, кн. 2, стр. 153–154), где было опубликовано впервые. Строка «Вот свет все небо озарил» исправляется
по «Библиогр. запискам» (1859, т. 2, № 1, стлб. 21).
Автограф не известен.
Датируется первой половиной 1838 года на основании воспоминаний Л. И. Арнольди, который писал, что офицер Краснокутский сделал для Лермонтова подстрочный перевод стансов Мицкевича, и «Лермонтов тогда же облек их в стихотворную форму» («Лит. наследство», т. 58, 1952, стр. 464). Это показание Арнольди поддерживается словами Ю. Ельца, что «Лермонтов написал „Стансы» Мицкевича, переведенные ему польским корнетом Краснокутским», жившим с ним на одной квартире (Ю. Елец. История лейб-гвардии Гродненского гусарского полка, т. 1. 1890, стр. 206, 255). В Гродненском гусарском полку Лермонтов служил с 26 февраля по конец апреля 1838 года; в этот период и было написано данное произведение. Оно действительно является вольным переводом одноименного стихотворения Мицкевича из цикла «Крымских сонетов».
Козлов – старинное название Евпатории.
Поэт
Печатается по «Отеч. запискам» (1839, т. 2, № 3, отд. III, стр. 163–164), где появилось впервые. Имеется черновой автограф с карандашными поправками – ГИМ, ф. 445, № 227а (тетрадь Чертковской библиотеки), л. 61.
Датируется по содержанию 1838 годом. Кроме того, эта датировка подтверждается и тем, что цензурное разрешение на выпуск «Отеч. записок» было получено уже 1 февраля 1839 года.
«Ма cousine»
Впервые опубликовано в 1964 г. в книге И. Л. Андроникова «Лермонтов. Исследования и находки» (с. 219).
Автограф – приписка поэта к письму Елизаветы Аркадьевны Верещагиной от 16–18 ноября ст. ст. 1838 г. из Петербурга в Штутгарт к дочери Александре Михайловне Верещагиной – «кузине» Лермонтова. Рядом с текстом Лермонтов изобразил фигурку коленопреклоненного человечка, умоляющего о прощении.
Стихотворения 1839 года
Ребенка милого рожденье…
Ребенка милого рожденьеПриветствует мой запоздалый стих.Да будет с ним благословеньеВсех ангелов небесных и земных!Да будет он отца достоин,Как мать его, прекрасен и любим;Да будет дух его спокоенИ в правде тверд, как божий херувим.Пускай не знает он до срокаНи мук любви, ни славы жадных дум;Пускай глядит он без упрекаНа ложный блеск и ложный мира шум;Пускай не ищет он причиныЧужим страстям и радостям своим,И выйдет он из светской тиныДушою бел и сердцем невредим!
<А. А. Олениной>
Ах! Анна Алексевна,Какой счастливый день!Судьба моя плачевна,Я здесь стою как пень.И что сказать не знаю,А мне кричат: «Plus vite!»[7]Я счастья вам желаюEt je vous f'elicite.[8]
Не верь, не верь себе, мечтатель молодой,Как язвы бойся вдохновенья…Оно – тяжелый бред души твоей больной,Иль пленной мысли раздраженье.В нем признака небес напрасно не ищи:– То кровь кипит, то сил избыток!Скорее жизнь свою в заботах истощи,Разлей отравленный напиток!Случится ли тебе в заветный, чудный мигОтрыть в душе давно безмолвнойЕще неведомый и девственный родник,Простых и сладких звуков полный, —Не вслушивайся в них, не предавайся им,Набрось на них покров забвенья:Стихом размеренным и словом ледянымНе передашь ты их значенья.Закрадется ль печаль в тайник души твоей,Зайдет ли страсть с грозой и вьюгой,Не выходи тогда на шумный пир людейС своею бешеной подругой;Не унижай себя. Стыдися торговатьТо гневом, то тоской послушной,И гной душевных ран надменно выставлятьНа диво черни простодушной.Какое дело нам, страдал ты или нет?На чт'o нам знать твои волненья,Надежды глупые первоначальных лет,Рассудка злые сожаленья?Взгляни: перед тобой играючи идетТолпа дорогою привычной;На лицах праздничных чуть виден след забот,Слезы не встретишь неприличной.А между тем из них едва ли есть один,Тяжелой пыткой не измятый,До преждевременных добравшийся морщинБез преступленья иль утраты!..Поверь: для них смешон твой плач и твой укор,С своим напевом заучённым,Как разрумяненный трагический актер,Махающий мечом картонным…
Три пальмы
(Восточное сказание)
В песчаных степях аравийской землиТри гордые пальмы высоко росли.Родник между ними из почвы бесплодной,Журча, пробивался волною холодной,Хранимый, под сенью зеленых листов,От знойных лучей и летучих песков.И многие годы неслышно прошли;Но странник усталый из чуждой землиПылающей грудью ко влаге студенойЕще не склонялся под кущей зеленой,И стали уж сохнуть от знойных лучейРоскошные
листья и звучный ручей.И стали три пальмы на бога роптать:«На то ль мы родились, чтоб здесь увядать?Без пользы в пустыне росли и цвели мы,Колеблемы вихрем и зноем палимы,Ничей благосклонный не радуя взор?..Не прав твой, о небо, святой приговор!»И только замолкли – в дали голубойСтолбом уж крутился песок золотой,Звонков раздавались нестройные звуки,Пестрели коврами покрытые вьюки,И шел, колыхаясь, как в море челнок,Верблюд за верблюдом, взрывая песок.Мотаясь, висели меж твердых горбовУзорные полы походных шатров;Их смуглые ручки порой подымали,И черные очи оттуда сверкали…И, стан худощавый к луке наклоня,Араб горячил вороного коня.И конь на дыбы подымался порой,И прыгал, как барс, пораженный стрелой;И белой одежды красивые складкиПо плечам фариса вились в беспорядке;И, с криком и свистом несясь по песку,Бросал и ловил он копье на скаку.Вот к пальмам подходит, шумя, караван:В тени их веселый раскинулся стан.Кувшины звуча налилися водою,И, гордо кивая махровой главою,Приветствуют пальмы нежданных гостей,И щедро поит их студеный ручей.Но только что сумрак на землю упал,По корням упругим топор застучал,И пали без жизни питомцы столетий!Одежду их сорвали малые дети,Изрублены были тела их потом,И медленно жгли их до утра огнем.Когда же на запад умчался туман,Урочный свой путь совершал караван;И следом печальным на почве бесплоднойВиднелся лишь пепел седой и холодный;И солнце остатки сухие дожгло,А ветром их в степи потом разнесло.И ныне всё дико и пусто кругом —Не шепчутся листья с гремучим ключом:Напрасно пророка о тени он просит —Его лишь песок раскаленный заносит,Да коршун хохлатый, степной нелюдим,Добычу терзает и щиплет над ним.
Молитва
В минуту жизни труднуюТеснится ль в сердце грусть:Одну молитву чуднуюТвержу я наизусть.Есть сила благодатнаяВ созвучьи слов живых,И дышит непонятная,Святая прелесть в них.С души как бремя скатится,Сомненье далеко —И верится, и плачется,И так легко, легко…
Дары Терека
Терек воет, дик и злобен,Меж утесистых громад,Буре плач его подобен,Слезы брызгами летят.Но, по степи разбегаясь,Он лукавый принял видИ, приветливо ласкаясь,Морю Каспию журчит:«Расступись, о старец-море,Дай приют моей волне!Погулял я на просторе,Отдохнуть пора бы мне.Я родился у Казбека,Вскормлен грудью облаков,С чуждой властью человекаВечно спорить был готов.Я, сынам твоим в забаву,Разорил родной ДарьялИ валунов им, на славу,Стадо целое пригнал».Но, склонясь на мягкий берег,Каспий стихнул, будто спит,И опять, ласкаясь, ТерекСтарцу на ухо журчит:«Я привез тебе гостинец!То гостинец не простой:С поля битвы кабардинец,Кабардинец удалой.Он в кольчуге драгоценной,В налокотниках стальных:Из Корана стих священныйПисан золотом на них.Он угрюмо сдвинул брови,И усов его краяОбагрила знойной кровиБлагородная струя;Взор открытый, безответный,Полон старою враждой;По затылку чуб заветныйВьется черною космой».Но, склонясь на мягкий берег,Каспий дремлет и молчит;И, волнуясь, буйный ТерекСтарцу снова говорит:«Слушай, дядя: дар бесценный!Что другие все дары?Но его от всей вселеннойЯ таил до сей поры.Я примчу к тебе с волнамиТруп казачки молодой,С темно-бледными плечами,С светло-русою косой.Грустен лик ее туманный,Взор так тихо, сладко спит,А на грудь из малой раныСтруйка алая бежит.По красотке-молодицеНе тоскует над рекойЛишь один во всей станицеКазачина гребенской.Оседлал он вороного,И в горах, в ночном бою,На кинжал чеченца злогоСложит голову свою».Замолчал поток сердитый,И над ним, как снег бела,Голова с косой размытой,Колыхаяся, всплыла.И старик во блеске властиВстал, могучий, как гроза,И оделись влагой страстиТемно-синие глаза.Он взыграл, веселья полный —И в объятия своиНабегающие волныПринял с ропотом любви.