Полное собрание творений. Том 2.
Шрифт:
«Истина Христова освободит от ложных идей и увлечений, которыми порабощается свобода человека <…> Свобода христианская такова, что она равно сохраняется ненарушенного и на троне, и в узах, и в темнице; потому что дух, которому принадлежит свобода, не подлежит этим внешним ограничениям». «Самые ожесточенные враги свободы — это громогласные проповедники либерализма, — замечает автор. — Они не терпят себе никакого противоречия <…> Деспотическое господство их мыслей, их идей — вот предмет их стремлений и усилий; истребление всего и всех, что не нравится им, какими бы то ни было средствами — вот их девиз. Это ли свобода?» [1263].
Сопоставление заметки Герцена и ответа святителя Игнатия характеризует личности оппонентов, приемы и методы полемики, их нравственную позицию и вместе с тем демонстрирует мировоззренческие полюса, между которыми существовала русская культура XIX в.
Отзвуки этой полемики можно обнаружить и в письмах владыки Игнатия, и в заметках Герцена на протяжении первой половины 1860-х гг. Так, Герцен дважды упоминает имя Святителя в статье «Ископаемый
Мнение епископа Игнатия о Высочайшем Манифесте 19 февраля 1861 г., его оценки деятельности Искандера видны из письма Владыки к бывшему Ставропольскому губернатору А. А. Волоцкому от 22 марта 1861 г., написанного через два дня {стр. 459} после торжественного объявления Манифеста в Ставропольском кафедральном соборе:
Манифест великолепен! Выслушан был с величайшим вниманием и благоговением, произвел на все сословия самое благоприятное, спасительное впечатление. Общественное мнение о деле было искажено проникнувшим во все слои общества журналом «Колокол» и различными печатными статьями в направлении «Колокола». На этом основании многие ожидали Манифеста если не вполне в том же направлении, то по крайней мере в подобном или сколько-нибудь близком. Является Манифест! Высокое направление его, величие и правильность мыслей, величие тона, необыкновенная ясность взгляда на дело, прямота и благородство выражения, точное изображение несовместимости и несвоевременности устаревшей формы крепостного права и вместе публичное оправдание дворянства (которое подлые завистники его старались унизить, оклеветать, попрать и даже уничтожить при помощи софизмов по поводу крестьянского вопроса), проповедь Манифеста об истинной свободе с устранением своеволия и буйства, которые невежеством и злонамеренностию смешиваются с идеею о свободе, — все это доставило Манифесту необыкновенную нравственную силу. Понятия ложные, явившиеся и расплодившиеся по причине глупых и злых разглашений, рассеялись и ниспали. Состояние недоумения, обымавшее умы, заменилось состоянием ясного разумения, спокойствия, доверенности и глубокого уважения к действиям правительства. Манифест решительно отделился характером своим от всех мелких писаний по крестьянскому вопросу и затмил их светом своим: так при появлении солнца скрываются звезды. Они не уничтожаются, продолжают существовать и присутствовать на небе, но их уже не видно. Манифест, служа разумным изображением нашего Правительства, не может не изливать истинного утешения в сердца всех благомыслящих и благонамеренных, фактически доказывая, что Правительство русское шествует по пути самому правильному, самому благонадежному.
Мне было очень приятно увидеть, что два «предложения» мои, данные Кавказской Консистории, еще в бытность Вашу в Ставрополе, для преподания духовенству Кавказской епархии должного направления в крестьянском вопросе, {стр. 460} решительно сходствуют и по духу своему и по мыслям с Манифестом, предупредив его двумя годами.
Против «предложений» были здесь разные толки, особливо после появления ругательной статьи против меня в «Колоколе». Эти противные толки, в которых главную роль играла бессовестнейшая клевета, поневоле заставили духовенство обратить особенное внимание на «предложения», как получившие особый интерес по возбудившейся вследствие них полемике. «Предложения» были подробно рассмотрены, а потому изучены, и Манифест, явившись, нашел уже духовенство к себе подготовленным. В то время как весь народ благословляет Государя Императора за глубоко разумный Манифест, надо полагать, что издатель «Колокола» с небольшим числом единомысленной братии своей придет в бешенство и ударит в свой опошлившийся набат. В Манифесте, именно, упомянуты слова св. апостола Павла к Римлянам, по поводу которых исступленный Искандер сказал, что апостол Павел, произнесши их, сделал «больше зла, чем Иуда Искариотский, предавши Христа» [1265]. У вас есть копия с моих «предложений». Во втором из них, от 7 мая 1859 года, Вы увидите развитие понятий о «вопросе», точь-в-точь тех же, какие развиты в Манифесте. В Манифесте с первого слова до последнего выражен принцип монархический — залог общественного порядка и благоденствия России. <…> Слава и хвала Богу, хранящему Россию! Хранение Богом России явствует для всякого, способного видеть, из Манифеста [1266].
Личность профессора А. П. Щапова также вызывала пристальный интерес обоих оппонентов, тем более что вскоре его имя стало известно всей России. Щапов все более сближался с либерально-демократическими кругами. С 1860 г. он, оставаясь в звании бакалавра Духовной академии, одновременно читает лекции в Казанском университете, пользующиеся успехом у молодой аудитории. В апреле 1861 г. студенты Казанской духовной академии и Казанского университета организовали демонстративную панихиду по убитым при усмирении крестьянского выступления в
Сюда назначили г. Щапова для вразумления его. Какая поздняя мера! Когда сочинения его разошлись по России, выли читаны, а вероятно, и теперь читаются большинством с восторгом и увлечением; когда Щапов дело свое вполне совершил, — тогда присылают его в монастырь. Монастырь для лица, если к нему есть милость Божия, может быть полезен; но это лицо уже чуждо своему делу, получившему собственные и значение, и самостоятельность. Оба воспитанника Кавказской семинарии, посланные при мне в Казанскую академию, замешаны в деле. Это жертвы; жрецы в стороне. Всякий пустяк, который ныне выходит печатно, пропитан революционным духом. Направление сделалось всеобщим. Вопрос крестьянский сделался вопросом всероссийским. Умаление средств у помещиков отозвалось на благосостоянии купечества; возвышение цены на хлеб и прочие жизненные припасы; цены, постоянно возвышающиеся и долженствующие возвышаться, отзываются на положении всех городских жителей. Крестьяне заражаются самым буйным духом, который распространяют в них разные неблагонамеренные извне и из среды их [1268].
Однако же и эта, запоздалая, по мысли Святителя, мера наказания не была осуществлена. Под нажимом ряда влиятельных лиц и «голоса общественности» Александр II вынужден {стр. 462} был отменить решение о высылке Щапова. «В конце февраля получил уведомление, что г. Щапов прощен Государем Императором и в Бабаевский монастырь не прибудет», — пишет епископ Игнатий брату 10 марта 1862 г. [1269]
В свою очередь Герцен рассказывал читателям «Колокола» о речи Щапова, его аресте и последовавших мерах (заметки «12 апреля 1861» [1270], «Профессор Щапов» [1271] и др.). Осенью 1861 г. Герцен прислал Щапову приветственное письмо, положившее начало их переписке [1272]. Щапов устанавливает связи с издателями «Колокола», с первыми организациями «Земли и воли». В 1864 г. он был сослан в Сибирь, где разрабатывает новую «социально-антропологическую» теорию исторического процесса, сложившуюся под влиянием идей Бокля и Писарева. В 1876 г. он скончался от чахотки и алкоголизма.
Ход крестьянской реформы, либеральный дух 1860-х гг. волновали владыку Игнатия и после его удаления на покой. «Великое дело освобождения крестьян сопряжено с значительными трудностями, для преодоления которых, во-первых, нужна особенная помощь Божия, а потом — самая мудрая, недремлющая человеческая деятельность», — замечал он в письме 22 января 1862 г. [1273], а спустя четыре года после объявления Манифеста, в письме от 6 января 1865 г., высказывает крайнюю обеспокоенность духовным состоянием крестьянства:
Заезжал ко мне протоиерей из того села, в котором живут потомки Сусанина, человек довольно умный. Он сказывал, что крестьяне пропились и обнищали донельзя, что этого тока ничем удержать нельзя, потому что вдавшиеся в пьянство будут пить водку и тогда, когда бы вздумали повысить на нее цену. Это доказано опытами. Вместе с разгульною жизнию явилось особенное охлаждение к Церкви и духовенству. Кутилы из крестьян кутят и впали в индифферентизм по отношению к религии; некутилы обращаются в большом количестве к расколу. Дворянство бедно и не может помогать церквам и духовенству, как помогали прежде. Содержание духовенства скудеет и скудеет. Протоиерей, имеющий практический взгляд, говорил, что этому положению не видно исхода и что последствия этого положения должны быть многоплодны. {стр. 463} Прогресс идет изумительно быстрыми шагами. Кто остановит его? [1274]
Архимандрит Иоанн, ректор Казанской духовной академии, подвергшийся резкой критике со стороны Митрополита Московского Филарета в связи с «делом Щапова», к 1864 г. вернул благорасположение Московского Владыки. В марте 1864 г. он был назначен ректором Петербургской духовной академии, в январе 1865 г. посвящен в сан епископа Выборгского, с 1866 г. был епископом Смоленским. Откликаясь на эти известия, владыка Игнатий в письмах к брату вспоминает:
Иоанн по открытости своей нравился мне более, нежели современные ему академисты. И тогда многие баре восхищались его проповедями, направленными к освобождению крестьян, не поняв, что Иоанн отнюдь не духовный проповедник, а рьяный фанатик сословный и что у него замаскирована мысль о резне дворян и о предоставлении своей пастве первенства и в гражданском и церковном служении. Другие, имея эту же мысль, лучше скрывают ее, а потому Иоанн, как откровеннее других высказывающийся, нравственно выше других (письмо от 29 января 1865 г.) [1275].