Полное собрание творений. Том 3
Шрифт:
От пристани к монастырю ведет широкая и длинная каменная лестница, устроенная игуменом Вениамином. Церкви и часть келлий докрыта железом, другая же часть имеет деревянные крыши. Климат на Валааме весьма суровый, суровость оного усложняется, во-первых, ветрами с озера, свободно действующими на монастырь, по его высокому и открытому положению; во-вторых, испарениями из камней, от чего осенью стоит почти беспрерывный туман, а летом, в самые сильные жары, нельзя довериться обманчивой благотворительности воздуха; простудные болезни очень сильно действуют на Валаам, существенным вознаграждением на суровости климата и места. Полагаю благоразумное устроение келлий. Уже и ныне некоторые из них распространены и улучшены соединением двух келлий в одну. Сие средство тем удобнее, что пустых келлий имеется много. Для уменьшения сырости в низшем этаже полагаю нужным и удобным полы приподнять и устроить слуховые окна, дабы воздух, проходя свободно в летнее время под полом, выносил гнилую сырость. Крыши полагаю постепенно покрывать железом, как уже и делается. Настоятельские покои необходимо умножить, хотя одною комнатою достаточной величины для приема братий. Все сии улучшения можно произвести легко; каждый год от расхода остается до десяти тысяч рублей экономии. Полезно было бы устроить гостиницу вне монастыря или, по крайней мере, заградить входы в нее из {стр. 398} внутренности монастыря; ныне она находится в ограде; останавливаются в ней посетители обоего
Статья вторая
Берега Финляндии, приближающиеся к Валаамскому острову, представляют картину дикой природы более разительные, нежели Валаам. В 20 верстах от Кексгольма начинаются обнаженные каменные горы, прерываемые озерами, и провожают путника почти до самого Сердоболя. Вы едете несколько верст, не видите даже кустарника — одни камни свидетели бесплодия страны и бедности народной. Эта часть берега Ладожского озера, богатая камнями, очень богата нищими. Летом озеро покрывается челнами, несущими нищих по бурной пучине; зимою, едва встанет лед, целые стаи спешат в монастырь, несмотря на дальность расстояния, ни на лютость мороза — за укрухом хлеба; в иной месяц перебывает их в монастыре до 10 тысяч. Идут и женщины с грудными младенцами, и дети, и старики увечные. Переход через озеро очень опасен для полуобнаженных бедняков, и нередко несчастные замерзают среди озера. Достигнув Валаама, они рассыпаются по острову, ходят по братским келлиям, по пустыням, стоящим в уединенном лесу, в Скит — и таким образом безвременностью частых посещений не только нарушают спокойность иноков, но и вносят двоякого рода соблазны: соблазн деятельного греха и соблазн подозрения во грехе. Зло сим не ограничивается…
Дабы упрочить благосостояние и тишину Валаамского монастыря, в сем отношении кажутся мне нужными и полезными следующие меры:
{стр. 399}
1. Общежительный монах не имеет не только вещественной собственности, но и воли, следовательно, по своему произволению он и милостыни подать не может и не должен, а подает оную от лица своего общежития. Начальник чрез тех братий, коим вверено сие послушание, и потому, кажется мне, для нищего гораздо удобнее, а для монастыря гораздо спокойнее, для братии душеполезнее милостыню раздавать на Сердоболе, на имеющемся там монастырском подворье, отделяя на сие ежегодно сумму сообразно возможности и объявив о таковом распоряжении через земскую полицию береговым жителям; в монастыре же отнюдь ничего не давать, чем нищие скоро отучатся от опасных для себя и вредных для Валаамской братии путешествий на челнах и по льду. О сем предмете так рассуждает святой Исаак Сирианин, сей великий наставник монашествующим (Слово 13): «Всяка милостыня, или любы, или милосердие, или что-либо Бога ради непщуемо быти, и от безмолвия возбраняюще, и вземлюще око твое в мир и ввергающе тя в попечение, и смущающе тя от памяти Божия, и пресещающа молитвы твоя, и вводяще тя в мятеж и непостоянство помысл и возбраняюще тя от поучений Божественных чтений, яже есть оружие избавляюще от парений и ослабляюще охранение твое, и творяще тя по еже связатися ходити, и поеже уединитися сообращитися, и возбуждающе на тя погребенные страсти, и разрешающе воздержание чувств твоих, и воскрешающе еже от мира сего умертие твое и сводяще тя от возделания ангельскаго, и в части мирских поставляюще тя, да погибнет оная правда» [982]. Если же поместится в общежитии брат, имеющий собственность, и захочет часть оной раздать нищим, то обязан сию часть вручить настоятелю, а отнюдь не раздавать сам, как о сем повелевают и правила святые: «Не даждь, — говорит {стр. 400} Симеон Новый Богослов, — без отца твоего иже по Бозе, милостыню от пенязей яже принесл еси».
2. Благостояние монастыря еще более требует удаления из оного подначальных, которые и сами приходят в состояние отчаяния и подают резкий пример безнравственности братиям, соблазняют их беседами злыми, послабляют их в благочестивых подвигах. Как попечения, имеющие цель милосердия, столько похвальные для человека мирского, могут быть вредными для инока уединенного, так и пример порока и беседа злая несравненно резче действует на монаха, нежели на человека светского. «Якоже лютость, — говорит святой Исаак в 69-м Слове, — объемлющая новопрозябающая, пожигает тако и беседа человеческая, корень ума наченший злаконосити злак добродетелей, и аще беседа по инечесому убо воздержавающихся: понечесому же умаления мала имущих, вредити обыче душу, кольми паче беседа и видение невежд и буих да не реку мирских» [983]. Подначальный, живя противу воли на Валааме, не перестает скучать, негодовать на продолжительность службы, на строгость устава, суровость места, износить языком разврат и кощуны, живущие в его сердце, уныние свое и расстройство переливать в душу ближнего. Ужасно и достойно сожаления образцом отчаяния служат два подначальные иеродиакона Иосиф и Матфей: никогда они не исповедаются и не причащаются Святых Таин, никогда, ниже в Светлый праздник Пасхи, нельзя их принудить придти в церковь: живут как чуждые Бога и веры, предаваясь гнуснейшим порокам. Лица их — подобные только случалось мне видеть между каторжными в Динабургской крепости; прочие подначальные, может быть в других монастырях, оказали бы более плодов исправления, нежели на Валааме. В отдаленных монастырях, скудных монашествующими, могли бы они нести некоторые обязанности и принесть себе и обществу хотя и малую пользу. Таковыми полагаю:
1. Иеромонаха Германа первого.
2. Иеромонаха Германа второго, Черешнецкого.
{стр. 401}
3. Иеромонаха Ираклия.
4. Иеромонаха Варлаама.
5. Иеродиакона Сергия.
6. Монаха Палладия.
7. Монаха Иоакима.
8. Священника Сергия.
9. Диакона Иоанна Николаева-Сергиева.
10. Диакона Тимофея Вещезерова.
Сии десять братьев служат по духу бременем для Валаамского монастыря; в Олонецкой же и Вологодской губерниях, в коих обители мне известны, они могут быть даже нужны и полезны. Отбытие их для Валаамского монастыря нисколько нечувствительно: в оном имеются указного братства 45 человек, кроме живущих по паспортам. Сверх того, слух о удалении подначальных из Валаама скоро распространится по обителям российским и многие ревнители подвижнической жизни при сей благой вести потекут в недра монастыря, славного удобностию своею к исполнению монашеских обетов. Что же касается иеродиаконов Иосифа и Матфея, то полагаю необходимым препроводить их в такие места, где бы над ним мог быть одиночный военный караул.
Вообще Валаам, лишенный штатных служителей военной команды, отдельного приличного места для содержания людей, предавшихся буйным страстям, не может быть исправительным и ссылочным местом;
Статья третья
Рассматривая формулярные списки указанной братии Валаамского монастыря, нашел я в числе 115 братов из духовного звания 8, всех не окончивших курса и вовсе не бывших в семинарии, кроме иеромонаха Апполоса; из дворян 4, знающих только читать и писать; из купцов — 4, кое-как знающих читать и пописывать. Итак, только 16 человек из таких сословий, в коих достигают значительной внешней образованности; из сих 16 образованных человек только один — иеромонах Апполос; образованность прочих простирается не далее, как до знания почитывать и пописывать. Прочие 99 братов или из мещан, или крестьяне, или вольноотпущенные лакеи, имеется отставных солдат 7 человек.
Из сего можно заключить о простоте и невежестве стольких натуральных Валаамских старцев. Они ревнуют по Православию, требуют для еретиков тюрьмы, цепей (так выражались игумен Варлам и монах Исаия). Сами возмущаются и возмущают образованных людей, к ним присылаемых, которые, видя их ревность, переходящую в жестокость и неистовство, соблазняются их православием. В сем фальшивом положении {стр. 403} находится иеромонах Апполос, и, сколько видно, находился архимандрит Платон. Упомянутый иеромонах соблазняется небратолюбием Валаамских старцев, их интригами; и по справедливости; Валаамские старцы тоже справедливо соблазняются его ученостью, некоторыми выражениями, так что из 9-летнего его пребывания на Валааме нельзя вывести решительного результата, православен ли он, или нет; и дабы разрешить сей вопрос нужно поручить, по моему мнению, отца Апполоса духовному лицу образованному, имеющему довольно времени для узнания его мыслей и довольно благоразумия и кротости для истребления в нем ложных понятий, если оные есть. Тетрадь монаха Порфирия на осьми листах, на которую доносители ссылаются, как на собственноручное, уличительное, письменное доказательство ереси сочинителя, находится в оригинале при деле. В сей тетради доносители находят, что Порфирий называет Таинства проформою, что по его мнению Моисей в церкви чтется, а покрывало на лице его лежит; что в церкви одна наружность, что церковь подобна синагоге иудейской, лишенной духа. По самой же вещи в сей тетради находятся следующие мысли:
1) Что игумен Варлаам и его партия, состояния из семи человек, хотя и священнодействуют и приобщаются Святых Таин, но, находясь во вражде со многими лицами монастыря, занимаясь ложными доносами, священнодействуют и приобщаются в осуждение — только для одной формы; 2) что доносители, хотя и занимаются чтением Священного Писания, однако духа любви, заповеданного Писанием, пребывают чужды, и потому в церкви чтомый Моисей для них сохраняет покров на лице своем; 3) что они, скитяне, занимаются только одною наружностию и далеки от постижения сущности, или духа религии; 4) что они скит, а не церковь, подобный синагоге иудейской, возомнившей установить свою правду в правде Божией, погрешившей, Начальника Жизни осудившей на смерть и обагрившейся кровию множества святых. — Когда, собрав сих старцев, показал я им тетрадь Порфирия: «Вот она! — воскликнули некоторые из них, — вот она, в ней Таинства названы формою, а церковь синагогою». Не хотелось бы верить, как уверяют иные, что все эти клеветы суть следствия злобы; впрочем, отвергнув сие последнее, нельзя не признать крайней безрассудности.
В доказательство ереси архимандрита Платона приводят валаамские ревнители приезд в Валаамский монастырь крепос{стр. 404}тного человека г-на Рудовицкого и тайную беседу архимандрита с сим посланным в лесу, обстоятельство, в коем сам о. Платон во время помещения своего в Валаамский монастырь был совершенно предан учению и лицу г-на Рудовицкого, что доказывает собственный письменный его отзыв. Уже к концу его пребывания на Валаамском острове достиг в сию пустыню достоверный слух о варварском обращении г-на Рудовицкого с его дочерями, о его жестоком и утонченном вожделении, что вполне оттолкнуло от него архимандрита; наконец дерзкое и безумное требование г. Рудовицкого уничтожило и последнюю тень и расположений в архимандрите, — требование, чтобы о. Платон признал в нем, Рудовицком, Бога. Валаамским старцам же неизвестны были сии обстоятельства, сии только знали, что приезжало на Валаам подозрительное лицо, что архимандрит имел с ним сношение. Смущение сие по сему почитаю довольно натуральным. Сомнение о ереси до того распространилось в ревнителях, что они почитают еретиком всякого брата, занимающегося в келлии какими бы то ни было выписками. Истец, монах Иосия, просил комиссию обыскать келлию послушника Алексея Попова, который, по его мнению, есть самый злой еретик. Келлия членом комиссии при депутате со стороны настоятеля обыскана: найденные в ней записки, приложимые к делу, только служат доказательством невежества и безрассудной ревности монаха Иосии. «Блюди,— говорит великий Варсонофий некоторому иноку, — да не покажут тебе помыслы твои комара верблюдом и камешка утесом». Сие бы можно было посоветовать и тем семи или осьми валаамским старцам, кои подозревают в ереси игумена и до шестидесяти братий. Когда я спросил их, на чем основывают они свое подозрение, то монах Иосия отвечал: «На том, что игумен и соборные иеромонахи были ласковы к архимандриту Платону и иеромонаху Апполлосу, значит, что они и сами еретики». Вот вся ересь Валаамского монастыря. Должно было употребить довольно времени на объяснения ревнителям, что не в духе нашей Церкви еретиков жечь на кострах, томить в оковах и употреблять прочие меры, свойственные веку, лицу и религии Сикста V.