Полное соединение
Шрифт:
Одевалась она неплохо, но не казалась роскошной.
Когда-то обесцветившись, девушка не обновляла прическу, темные корни отросли сверх меры.
В отдельные моменты Марина чем-то напоминала Сергееву актрису Скарлетт Йоханссон в фильме, где та была такой же раздраенно-неухоженной.
Когда-то давно – в государственном университете, а не в этой «академии экономики и сервиса» – Сергеев любил работу и к себе относился иначе.
Читая
На студентов Сергеев тоже смотрел по-другому.
Он не просто помнил всех по именам и фамилиям, но по каждой группе составлял список в особой тетрадке – знал, кто как живет, к каждому студенту относился с корреляцией.
С городских, обласканных родителями, требовал по полной программе, иногородним, живущим в смрадном аду общежития, делал большие поблажки. Также жалел беременных, сирот, слабых здоровьем. Жалел всех вообще.
Доцент вел себя, как какой-нибудь Франциск Ассизский, светоч абстрактной благосклонности, и ему казалось, что только так и должен поступать преподаватель.
Увы, отданное добро не только не вернулось обещанной «сторицей», но вообще угасло в черных пустотах Вселенной.
Времена сменились, сменилось все вообще, причем в худшую сторону. Это родило иной взгляд на жизнь.
К студентам Сергеев стал равнодушен, видел в них не отдельных людей, а безликую массу, служащую источником средств к существованию.
Он забывал их, выходя из аудитории, не запоминал лиц, не узнавал в толпе и удивлялся, когда кто-то здоровался на улице.
Впрочем, на улицах он бывал редко: спустившись на парковку академии, садился в машину и сразу запирался изнутри, пешком никуда не ходил, даже в ближайший супермаркет ездил.
Он старался избегать ненужного общения, дома не отвечал на сигналы домофона, выключал сотовый, не выходил в соцсети.
Студенты из всех людей составляли категорию самых надоевших.
У той горстки, которая осталась небезразличной, Сергеев помнил только имена, подробностями жизни не интересовался.
Он не выяснял, чем дышат «в миру» умница Настя и красавица Наташа.
И относительно Марины, которая весь семестр ласкала взгляд, Сергеев тоже ничего не ведал.
Не знал даже, городская она или приезжая.
Это обуславливалось не личной метаморфозой кандидата физико-математических наук, «доцента ВАК» Владимира Ивановича Сергеева, а общей ситуацией, сведшей отношения между студентом и преподавателем к Марксовой схеме – где «Т» поменялось на «О», то есть «оценка», а «Д»
–…Владимир Иваныч, максимум в точке «десять, семь»?
Настя заговорила вовремя, не дала слишком долго разглядывать Марину.
– Да… – вздохнув, Сергеев мельком взглянул на доску.
Задачи линейного программирования решались с помощью линейки, он не стал вникать в результат.
Умение решать не могло понадобиться Насте никогда, проверить ответ не мог никто, происходящее оставалось фарсом, и это понималось всеми.
Семестр утомил.
Год кончался, а пара тянулась бесконечно.
– Да, Настя, правильно. Молодец, – ответил он, попытавшись вложить в голос все остатки доброжелательности. – Молодец, как всегда. Можешь садиться.
Покачиваясь под массой бюста, девушка, вернулась на место.
– Ну что ж, – подытожил Сергеев, проводив ее глазами. – Сегодня последнее занятие. Настя работой на практике заработала «пятерку». На экзамен ей остается только принести зачетку. Или подойти ко мне в любой день, я отмечу в блокноте, потом перенесу в ведомость.
– Владимир Иваныч, а прямо сейчас можно? – пискнула Настя. – Зачетка у меня с собой.
– Можно все, что не запрещено законом, – он покривился, невольно подумав о самом себе. – Давай, поставлю.
Девчонка просияла так, будто доцент собрался завещать ей алмазную трубку в ЮАР, а не поставить ничего не стоящее «отлично» за упрощенный курс высшей математики.
– Будет тебе, Настя, хорошая примета, – сказал Сергеев.
– Какая? – меланхолично спросила Алина, поправив полуголую грудь.
– Первая «пятерка» по математике. Это хорошо. А вот первый зачет по физкультуре – плохо.
Никто не засмеялся.
Современные студенты ничего не понимали в жизни, их уделом был убогий «Инстаграм».
Расписываясь в зачетной книжке, Сергеев отклонился от стола: Настя стояла с противоположной стороны, нависла всей своей грудью, обдавала ароматами молодости и будущего.
От этих ощущений стало пусто на душе. Что-то такое, конечно, в его жизни было – но так давно, что и не было вовсе.
Во всяком случае, это предназначалось не ему, а какому-то неизвестному парню – которого доцент ненавидел до такой степени, что выбросил бы из окна головой об асфальт.
– А в блокнот, Владимир Иванович? – напомнила она, когда он поставил усталую подпись и подтолкнул зачетку от себя. – Забудете!
– Тебя, Настя, я не забуду, – возразил Сергеев, взглянув снизу вверх. – Можешь не волноваться.
Аудитория молчала.
Стихли волны громкого шепота и писки мобильных телефонов.