Полное жизнеописание святителя Игнатия Кавказского
Шрифт:
В статье „О монашестве: Разговор между православными христианами, мирянином и монахом“ [116] автор, высказывая свой взгляд на духовное образование, доставляемое духовно — учебными учреждениями и монастырской жизнью, выясняет причину своего образа действий, говоря, между прочим, следующее:
„Между учением, преподаваемым в духовных училищах, и учением, которое преподается или должно преподаваться в монастырях, находится величайшее различие, хотяпредмет того и другого учения один — христианство. Первое учение — теоретическое, второе — практическое. Первое учение можно уподобить основанию здания, а второе — самому зданию, воздвигнутому на этом основании. Как невозможно строить здание без фундамента к нему, так и один фундамент не послужит ни к чему, если не будет на нем воздвигнуто здание.
116
Т. 1.
Духовные училища сделались существенной потребностию для Православной Церкви. надо представить в ясности православному христианину, особенно тому, который приготовляется быть пастырем, и истинное учение Православной Церкви и всю победоносную борьбу ее с тайными и явными врагами, с прикрытыми и открытыми, борьбу, продолжавшуюся 18 столетий, разгорающуюся более и более. Изучение богословия требовало краткого времени в первые времена христианства, оно требует ныне времени продолжительного, прежде могло быть преподано в поучениях, произносимых в храме Божием, нуждается ныне в систематическом преподавании в течение нескольких годов. Доставление этого изучения в полном его объеме — вот цель наших духовных семинарий и академий: они преподают познания о христианстве основные, вводные, как назвал их преподобный Марк Подвижник (Слово 4), преподают их юношеству, еще не вступившему в общественное служение, приготовленному к нему лишь теоретически, не знакомому с познаниями, сообщаемыми опытом жизни.
На теоретических познаниях о вере должны быть назданы познания деятельные, живые, благодатные. Для приобретения этих познаний дана земная жизнь человеку. Христианин, живущий посреди мира по заповедям Евангелия, непременно обогатится познаниями не только опытными, но и благодатными в известной степени. Несравненно более должен обогатиться ими тот, кто, оставя все земные попечения, употребит все время свое, все силы тела и души на богоугождение, то есть монах. Он — то назван в Евангелии имеющим заповеди Господа, потому что заповеди Господа составляют все достояние его.
По этой причине ревностнейшие христиане всех веков, окончив образование свое в училищах, вступали и доселе вступают в монашество для стяжания того образования, которое доставляется монашеством. Для личного преуспеяния христианского нет нужды в учености человеческой, нужной для учителей Церкви, многие неграмотные христиане, между прочими и преподобный Антоний Великий, вступив в монашество, достигли христианского совершенства, разливали свет духовный на современников примером, устным учением, благодатными дарованиями своими“. [117]
117
Т. 1. Аскет. опыты. С. 460–463.
Глава XII
Когда предложение митрополита Антония перевести, или, вернее, сослать, архимандрита Игнатия в Соловецкий монастырь не состоялось, тогда желание выжить его из епархии повело епархиальное начальство к иному образу действий: к беспрерывной привязчивости, к обвинениям по слухам лживым и в сущности мелочным, но болезненно отзывавшимся в душе мученика — настоятеля, потому что общее направление этого образа действий клонилось к расстройству самой обители, к воспрепятствованию развития ее духовно — нравственного строя. Митрополит Антоний заболел и передал управление епархией своему викарному епископу Нафанаилу, лично ненавидевшему архимандрита, который, принимая чашу страданий, как чашу Христову, в терпении и молчании, не вынес телом тех мучительных скорбей, перед которыми дух его не только не падал, но и не преклонялся.
С ноября 1846 года болезнь приковала архимандрита к одру, к келье, в которой он провел безвыходно всю зиму. В конце зимы 1847 года он подал прошение об увольнении его по болезни на покой в Николо — Бабаевский монастырь Костромской епархии. Действие это было то именно, которого желали и митрополит и его викарный. Неблагорасположение епархиального начальства к настоятелю Сергиевой пустыни не могло быть тайной по настойчивости самого преследования. Огласилась и подача архимандритом прошения на покой и дошло до сведения некоторых из лиц императорского дома, которые довели все обстоятельства до государя и приняли открыто покровительственное
Отношения этого времени епархиального начальства к архимандриту Игнатию вернее всего определяются в письме архимандрита к архиепископу Курскому Илиодору [118] , присутствовавшему в 1847 году в Святейшем Синоде. Оно, вместе с тем, свидетельствует, как искренно желал и просил архимандрит совершенного удаления на безмолвие. Приводим полностью его содержание:
«Ваше высокопреосвященство, милостивейший архипастырь и отец!
Приношу Вам искреннейшую сердечную признательность за милостивое христианское участие в моих обстоятельствах. Видя такое Ваше участие, позволяю себе обеспокоить Вас этими строками. По самому участию Вашему примите их благосклонно, рассмотрите изложенное в них при свете духовного рассуждения, которым Господь одарил Вас.
118
Илиодор (И. Б. Чистяков, 17?? — 1861) — архиепископ Курский.
В указе Консистории прописана мне следующая резолюция преосвященного викария С. — Петербургского с требованием от меня отзыва: „Консистория имеет спросить настоятеля Сергиевой пустыни архимандрита Игнатия: не пожелает ли он воспользоваться временным отпуском для излечения, и в таком случае архимандрит Игнатий в отзыве своем имеет рекомендовать то лицо, которому благонадежно может быть вверено исправление лежащих на нем, архимандрите, обязанностей впредь до возвращения его по выздоровлении“.
Каждое дело, по мнению моему, имеет свойственный ход, от которого уклониться трудно, которому споспешествуют самые препятствия. Вы меня не осудите, если скажу, что вижу в делах человеческих невидимое, но мощное действие Промысла Божия, который, по учению преподобного Исаака Сирского, особенно бдит над оставившими суетный мир для взыскания Бога Спаса своего: Судьбы Твоя помогут мне, — воспевал боговдохновенный Давид.
В резолюции преосвященного викария я нашел и нахожу указание, чтоб я дал именно тот отзыв, который мною дан, отзыв, согласный с прошением об увольнении меня, поданным не в минуту душевного волнения, но надуманным годами и оттого имеющим характер твердости и основательности. Тем, что представляется мне указать на лицо, благонадежное для управления монастырем во время моего отсутствия, оставляются на мне заботы о благосостоянии монастыря и ответственность за все, могущее встретиться. При назначении такового лица мне невозможно обидеть моего наместника устранением его от поручения. Невозможно устранить его потому, что он один мог бы при благоприятных обстоятельствах поддержать Сергиеву пустынь в том виде, в котором она теперь. Невозможно указать на него по известным к нему отношениям преосвященного викария, который может своими распоряжениями связать, исказить все его распоряжения, расстроить монастырь, а вину расстройства, им самим произведенного, возложить на наместника. По подобным распоряжениям его преосвященства, если бы даже болезненность моя не вынуждала меня к удалению, и мне нельзя долее остаться настоятелем Сергиевой пустыни.
Сказав это, останавливаюсь распространяться! Весьма рад, что болезненность моя дает мне полновесный повод к удалению и избавляет от отвратительного многословия, долженствующего состоять из оправданий и обвинений, что так противно учению Христову, что мучит душу, хотя несколько вкусившую сладость мира, истекающего из соблюдения заповедей кротчайшего Господа нашего Иисуса Христа.
Резолюция преосвященного викария сохраняет по самому естественному ходу дела, обнаруживающему, впрочем, залог сердечный, общий характер его поведения относительно меня. Это — фигура, это — слова, из которых образуется какая — то маска, при первом поверхностном взгляде кажущаяся чем — то. Вглядитесь в нее поближе — увидите безжизненность, картон, белила, румяна, неблагорасположение, неблагонамеренность. Опять оставляю распространяться. Да не возглаголют уста моя дел человеческих, да не пресмыкается мысль моя в земном прахе, да не блуждает в соображениях человеческих, темных и производящих одно смущение, да помянет она чудеса Божии и судьбы уст Его. Яко Той Бог наш, и по всей земли судьбы Его.