Полный назад! «Горячие войны» и популизм в СМИ
Шрифт:
В том давнем выступлении я использовал одну метафору, взятую, кстати, не у Боббио, а у Кальвино. Я сказал: интеллигент участвует в событиях, не слезая с дерева.
Имелась в виду книга Итало Кальвино «Вьющийся барон» [94] . Роман Кальвино вышел в 1957 году, то есть через два года после публикации книги «Политика и культура». Роман Кальвино создавался в то пятилетие, когда печатались в прессе статьи Боббио, о которых мы сейчас говорим. Не помню, спросил ли я об этом самого Кальвино, не помню, подтвердил ли он мою догадку в разговоре, но я всегда придерживался мнения, что, создавая своего героя барона Козимо Пьоваско из Рондо, живущего на вершинах деревьев, Кальвино думал о Боббио, воспроизводил взгляд Боббио на роль интеллигента в обществе. Барон Козимо Пьоваско не устраняется от обязанностей, диктуемых временем, он участвует в крупных исторических событиях своей эпохи, но с критической дистанции (в отношении своих же собственных товарищей), то есть с высоты родного дерева. Ему незнакомо ощущение «твердой почвы под нога ми», зато какая широкая панорама открывается ему! Он переместился на дерево не чтоб уклониться от жизненных обязанностей, а чтоб не стать ополовиненным виконтом или несуществующим рыцарем [95] . Поэтому «Вьющийся барон» — это не фантазия и не сказка, а философическая conte [96] как мало какая другая.
94
Изд.
95
У итальянского писателя Итало Кальвино (1923–1985) в трилогии «Наши предки» («Ополовиненный виконт» — Il visconte dimezzato, 1952; «Вьющийся барон» — Il barone rampante, 1957; «Несуществующий рыцарь» — Il cavaliere inestistente, 1959) действует молодой барон Козимо Пьоваско, который отправляется жить на дерево, чтоб спастись от гнева отца и не есть улиток на ужин, и проводит там всю жизнь.
96
Под «contes» У. Эко имеет в виду прежде всего «Философские повести» Вольтера: «Задиг, или Судьба» (Zadig ои la Destinee, 1747), «Микромегас» (Micromegas, 1752), «Кандид, или Оптимизм» (Candide, ои I'optimisme, 1759) и др. Их жанр — соединение традиционной философской повести (традиция Монтескье и Джонатана Свифта) с пародией на романы о приключениях. Как писал Пушкин, «Вольтер наводнил Париж произведениями, в которых философия заговорила общепонятным и шутливым языком» (О ничтожестве литературы русской, 1834).
Но вернемся теперь к Боббио. Чтобы интеллигенту соблюсти себя в качестве наблюдателя и резонера, он должен быть довольно-таки выраженным пессимистом, пессимистом в намерениях и особенно в помыслах. Перечитаем заключительную часть «Назначения ученого», посмотрим, в чем же Боббио так сильно не совпадает с Фихте. Фихте, которому претит руссоистский пессимизм, завершает свое обращение к студентам декларацией исторического диалектического оптимизма:
Чем благороднее и лучше вы сами, тем болезненнее будет для вас предстоящий вам опыт; но не давайте этой боли себя одолеть, но преодолевайте ее делами. На него рассчитываю, он также учтен в плане улучшения рода человеческого. Стоять и жаловаться на человеческое падение, не двинув рукою для его уменьшения, — значит поступать по-женски. Карать и злобно издеваться, не сказав людям, как им стать лучше, — не по-дружески. Действовать! действовать! — вот для чего мы существуем. Должны ли мы сердиться на то, что другие не так совершенны, как мы, если мы только совершеннее; не является ли этим большим совершенством обращенный к нам призыв с указанием, что это мы должны работать для совершенствования других? Будемте радоваться при виде обширного поля, которое мы должны обработать! Будемте радоваться тому, что мы чувствуем в себе силы и что наша задача бесконечна!
А вот концовка Боббио:
Я просветитель-пессимист. Если угодно, просветитель, многое перенявший у Гоббса, у де Местра, у Макиавелли [97] и у Маркса. В принципе я убежден, что пессимистическое мировоззрение приличествует человеку разумному больше, чем оптимистическое. Оптимизм предполагает восторженность, человеку разумному восторженность не свойственна. Оптимисты и те, кто считает историю драмой, но драмой со счастливым концом. Я знаю только, что история — драма, но мне неизвестно, счастливый ли у нее конец. Оптимисты — это другие, это такие люди как Габриэль Пери [98] , который, умирая со славой, писал: «Готовлю поющие завтра». Завтра наступили, но песен мы не слышим. Озираюсь: какие песни! Одно рычание.
Я пессимист, но я не отвергаю мир. Я исповедую здоровое воздержание, оргии оптимизма кончились. Теперь — спокойный отказ участвовать в пире риторов, в бесконечном праздновании. Жест пресыщения — не отвращения. Пессимизм не препятствует деятельности, напротив, придает ей сосредоточенность, придает цельность. Между оптимистом, лозунг которого: «Не будем беспокоиться, все само собой наладится» и пессимистом, чей ответ звучит: «Делай каждый день что ты должен, даже если все идет хуже и хуже», я выбираю пессимиста. (…) Я не говорю, что все оптимисты — пустобрехи, но все известные мне пустобрехи — оптимисты. Мне не удается отъединить в сознании слепую веру в историческое или божественное провидение от суетности тех, кто считает себя центром мира и думает, будто все произойдет по его хотению. Я ценю и уважаю, напротив, тех, кто работает, не требуя никакого обещания от мира, никакой гарантии, что мир исправится, не ожидает не то что наград, но даже и подтверждений. Только славный пессимист способен действовать со свободным умом, с крепкой волей, себя не выпячивая, с предельной преданностью собственным обязанностям (там же, с. 169–170).
97
Граф Жозеф Мари де Местр (1753–1821) — французский публицист, политический деятель и философ, мечтавший провести в жизнь новый религиозный миропорядок; идеолог консервативной революции и возврата к средневековой монархии и теократии. Никколо Макиавелли (1469–1527) — итальянский политический деятель, автор трактата «Государь», в котором он призывает использовать любые средства для укрепления неограниченной власти монарха — это, по его мнению, единственная гарантия успеха для государства.
98
Габриэль Пери (1902–1941) — французский журналист, коммунист, расстрелянный немцами в декабре 1941 г. В своем предсмертном стихотворении он писал: «Je vais preparer tout a I'heure des lendemains qui chantent. Je me sens fort pour affronter la mort. Adieu et que vive la France». («Я готовлю поющие завтра. Я силен — достаточно, чтоб встретить смерть. Прощайте и да здравствует Франция».) Ему посвящено стихотворение Поля Элюара и очерк Луи Арагона.
Таково, и по мне, пересмотренное представление о назначении ученого.
Просвещение и здравый смысл [99]
Вот мы тут спорим о Просвещении, и мне захотелось поспорить кое с чем конкретно. А именно — с тезисом Маффеттоне [100] (с которым я, должен сказать, соглашаюсь по остальным пунктам) насчет того, что хотя Эудженио Скальфари [101] всю жизнь занимается Просвещением, это якобы совсем не чувствуется теми, кто читает курируемые Скальфари литературный и научный разделы газеты «Репубблика».
99
«Illuminismo е senso comune». Выступление на дискуссии о Просвещении, организованной Эудженио Скальфари. «Репубблика», январь 2001 г. Опубликовано в сборнике материалов «Актуальность Просвещения» (Attualita dell'illuminismo. Bari: Laterza, 2001).
100
Себастьяно Маффеттоне (p. 1948) — итальянский философ, председатель Итальянского общества политической философии. Близок к позициям левой светской либеральной философии (линия, идущая от Гобетти к Боббио). Эко имеет в виду статью в «Репубблика» 30.12.2000 г.
101
Эудженио Скальфари (р. 1924) — итальянский журналист, в 1976 г. основал и до 1996 г. был главным редактором газеты «Репубблика»,
Ну зачем же так преувеличивать. Если не считать раннего периода (двадцать лет назад культурная страница «Репубблики» была зациклена на проблеме дисбаланса между Северной Италией и Южной, потому что в то время Скальфари, как и все остальные, был посткрочеанцем) [102] , раздел культуры состоит в равных пропорциях из статей о Ницше и из рассуждений в духе литературных салонов XVIII века, так что определенная доза Просвещения там вполне наличествует. Коль уж на то пошло, это газету «Коррьере делла Сера» можно упрекнуть в некотором перекосе в сторону божественной тематики.
102
Крочеанцы — мыслители, отличавшиеся живым отношением к реальности, подобно Бенедетто Кроче. Б. Кроче в послевоенный период часто отходил от философских тем, предаваясь политическим размышлениям. Кроче живо интересовался так называемым «южным вопросом» (questione meridionale) — то есть проблемами, вставшими перед молодым объединенным государством: требовала осмысления и актуальных программ резкая экономическая диспропорция Севера (капиталистического и индустриализированного) и Юга (аграрного, отсталого). Фраза Эко о «посткрочеанцах», надо полагать, слегка иронична: имеется в виду политизированность образа мышления в ущерб философским обобщениям.
Но мы говорим не об этом.
Лучше давайте определим, что значит быть последователем Просвещения в сегодняшние времена. Эпоха Просвещения ушла и, по мне, малопродуктивно переквалифицироваться в столяров, как Дидро [103] . Определим первостепенную посылку интеллектуальной этики просветительства — быть готовыми критически пересматривать не только любое верование, но и все то, что наука застолбила в качестве непререкаемых истин. Выделить некоторые обязательные условия, и при их наличии опираться не на «твердое основание» (по Гегелю), а на нормальный здравый смысл. Ибо основное наследие Просвещения к тому и сводится: есть на свете рассудительный способ рассуждать, и ведя себя разумно, всем бы следовало рассуждать, договариваться и соглашаться друг с другом. Философию тоже следовало бы подчинить здравому смыслу.
103
Дени Дидро (1713–1784) — французский писатель и ученый, один из авторов «Энциклопедии». Как и другие деятели Просвещения, считал правильным сочетать умственный труд с общественно-полезным физическим трудом или ремеслом.
Значит, необходим здравый смысл — не столь всеохватный, как «голый разум» Бёрка [104] , но все-таки очень полезный. Хотя, конечно, боже упаси воспринимать собственную разумность как нечто метафизическое и высокое. Просто-напросто, помните, у Лейбница [105] ? Хорошо, когда все садятся вокруг стола и говорят «посчитаем» («calculemus»).
Поэтому я думаю, что порядочный просветитель — это тот, кто имеет представление о том, «как устроен мир». Этот минималистски-реалистичный подход недавно было заново упрочен Серлем [106] , который отнюдь не всегда прав, но иногда у него бывают дельные и резонные мысли. Говоря «мир устроен так-то», мы отнюдь не заявляем, будто познали мир или надеемся когда-то познать его. Но несмотря на то, что нам не суждено никогда познать мир, он все равно будет устроен так-то, и нисколько не иначе. Даже те, кто полагает, будто мир сегодня устроен так, а завтра эдак: то есть, что мир странен, хаотичен и непостоянен, что законы мира меняются то и дело наперекор метафизикам и космологам, — даже они согласятся, что капризность и непостоянство мира грамматически описываются с помощью фразы «мир устроен так-то».
104
Эдмунд Бёрк (1729–1797) — ирландский государственный деятель и политический теоретик. «Голый разум» (naked reason) — выражение, использованное Бёрком в трактате «О вкусе» (ок. 1756). По мнению Берка, люди скорее приходят к согласию в эстетических суждениях, чем в теоретических вопросах «голого разума».
105
Готфрид-Вильгельм Лейбниц (1646–1716) — немецкий философ, математик и историк. Сформулировал основные положения математической логики, разработал методы математического анализа. Приглашение «посчитать» содержится в «Трактате об искусстве сочетаний» (Dissertatio de Arte Combinatoria).
106
Джон Роджерс Серль (р. 1932) — американский философ языка и автор концепции «интенции», создающей предпосылки для лингвистического акта. Серль ввел в теоретическую лингвистику практические эксперименты, в частности — проделал известный «эксперимент с китайской комнатой», доказывая, что искусственный разум (компьютерный), не имея «интенциональности» лингвистического акта, может расцениваться только как неосмысленный исполнитель полученных извне инструкций.
А следовательно, имеет смысл продолжать стараться и описывать как можно большее число вещей мира.
Когда-то я сказал Ваттимо, что верю в законы природы, то есть знаю: если скрестят кобеля с сукой, родится собака, а если скрестят кобеля с кошкой, или не родится ничего, или родится такое, что упаси нас господь увидеть в своей квартире. Ваттимо на это отвечал, что в нынешнюю эру генные инженеры уже научились менять характеристики видов. Ну да, парировал я: если для того, чтоб скрестить кошку с собакой, нужно привлекать инженеров (то есть искусство), это значит, что было первоначальное естество, природа, над которой впоследствии совершили неестественность, то есть природу извратили искусством. Выходит, что я больший просветитель, нежели Ваттимо, — думаю, он не огорчится, услышав эти слова.
Здравый смысл подсказывает: во многих случаях можно договориться о представлениях, как устроен мир. Говоря, что солнце встает на востоке и заходит на западе, мы соответствуем здравому смыслу, хотя в астрономическом отношении это условность. Но бессмысленно писать примечания, что это не солнце встает, это земля поворачивается. Кто знает, а может быть, вся галилеева космология заслуживает пересмотра? Мы видим, что солнце с одной стороны встает, на другую сторону заходит, об этом гласит наш здравый смысл, со здравым смыслом не поспоришь.
Во время работы над этой статьей я получил известие о смерти Куайна [107] . Куайн был эмпиричнее всех остальных эмпириков, он даже позволял себе заявлять, что повторяющаяся интерпретация некоего слова вызывается стереотипным автоматизмом наших реакций на повторяющиеся стимулы. Однако тот же Куайн сказал, что никакое утверждение не бытует в одиночку, что утверждения способны бытовать только в контексте культурных условностей. Как примирить эту пару заявлений, с виду взаимопротиворечащих? Опыт сообщает нам, что на нас капает с неба вода, культурные условности подсказывают вывод, что, кажется, день дождливый.
107
Виллард Ван Орман Куайн (1908–2001) — американский философ, теоретик философии языка и логик, крайне важный для формирования научных взглядов У. Эко. Противопоставил теории американского языковеда Ноама Хомского (р. 1928) идею о недетерминированности концепции тотального перевода. В математике отрицал принципиальную разницу между аналитическими и синтетическими методами. Внес неоценимый вклад в онтологию научных теорий работами: «Новые основания математической логики» (1937); «Математическая логика» (1940); «Проблема значения» (1953); «Слово и объект» (1960); «Вещи и теории» (1981); «Quidditates» (1987). Пример с Гавагаем взят из книги «Слово и объект» (Word and Object, 1960. Рус. пер.: Праксис, 2000).