Полный улет
Шрифт:
— Чеса, — устало проговорил Пайк.
— Точно.
— Господи! Хотел бы я знать это вчера.
— Тебя не было видно десять лет, Пайки. Естественно, ты выпал из жизни.
— Что ж, я очень быстро воскресну, вот увидишь.
Глава пятая
— Ты собираешься двинуть в Канаду?
Они остановились перед светофором на перекрестке Кэмбридж-Хит и Майл-Энд-Роуд. Ноэль не замолкал с того момента, как Пайк подобрал его у «Беснел Грин».
— Какого черта ты вообще собираешься делать
— Да что угодно, Ноэль. Не так важно, куда я еду. Важно, что я сваливаю отсюда.
— Но ты здесь родился.
— С меня хватит.
— Это же так важно: прошлое, традиции…
— Именно от этого я хочу сбежать.
Загорелся зеленый, и они повернули направо, к центру. Пайк смотрел на однообразные магазины и фабрики по пошиву одежды, носящие названия типа «Жанко Экспорт» и «Голдпауэр Лтд», словно они были из какого-то дрянного шпионского фильма тридцатых годов, вроде «Бульдог Драммонд» [15] или чего-то похожего. Они меняли свои названия примерно каждые два месяца, чтобы всегда опережать полицейских.
15
«Бульдог Драммонд» («Bulldog Drummond») — мелодрама, США, 1929 г.
Эта часть Лондона наводила уныние. Беднейшие из бедных обычно доживали здесь свой век. Японцы, русские, евреи, ирландцы. Теперь к ним добавились доведенные до отчаяния индийцы — все они вели жизнь, прямо противоположную невообразимому богатству Сити, с его стеклянными башнями и камерами наблюдения.
Машина проехала мимо Лондонского Госпиталя и свернула направо, на узкие улочки с домами в викторианском стиле рядом с Брик Лэйн.
— И чем Чес здесь занимается? — спросил Пайк, глядя на двух бенгальцев в длинных черных пальто, тащившихся невесть куда в этот холод.
— Живет с одной девчонкой. Не столько живет, сколько ночует. В данный момент у него нет подходящего жилья.
— Твой брат — вечный неудачник, Ноэль.
— Перестань, Пайки. Он делает все, что может.
Они выехали на улицу, вдоль которой располагались высокие, мрачные дома, столетние трущобы с бельем, развешанным на веревках между зданиями, разбитыми окнами, булыжными мостовыми и тощими подростками, которые слоняются, глазея на пришлых. И все темнокожие — азиаты, бангладешцы, бенгальцы. Вид жалкий, замерзший, потерянный.
— Вот мы и приехали, — сказал Ноэль, останавливая машину. — Трущобы «Монте-Карло».
— Кстати, их уже почти все посносили.
— Все меняется. — Ноэль заглушил двигатель. — Сейчас всюду пронимает капитал.
— А ты бы хотел, чтобы все оставалось как раньше? — спросил Пайк. — Одни сраные трущобы, зато в целости и сохранности для истории.
— Что ж, сейчас все меняется. Так?
— Разве? По-моему, это все то же старое дерьмо.
— Ты должен знать, где твое место, Пайки. Должен знать, где родился.
— Не знаю, — сказал Пайк. — В Лондоне временами
Было четыре часа. Уже стемнело. Влажный воздух стал морозным, как только скрылось солнце. Пайк вылез из теплой машины, чтобы запереть магнитолу в багажнике. Несмотря на куртку-дубленку, он весь дрожал от холода.
Ноэль уже поднялся по ступенькам к двери и говорил по домофону. Пайк посмотрел на него: точь-в-точь пасхальное яйцо на ходулях. Раздалось жужжание, и дверь открылась.
Внутри старого здания густо пахло кошками, подгоревшей едой и мочой. Холл освещала тусклая электрическая лампочка, а полы были без покрытия, просто голые доски.
— Вижу, Чес по-прежнему любит жить стильно, — сказал Пайк.
— Это всего лишь временно, пока он не найдет себе подходящей квартиры.
— Ты всегда выгораживаешь его, что бы ни случилось. Верно, Ноэль?
— Он — мой брат, я его оберегаю.
— Что за девчонка-то? — спросил Пайк, пока они поднимались по лестнице.
— Кристина. Совсем молоденькая. Смотреть было бы приятней, будь она повеселее.
Они прошли три этажа и оказались на самом верху. Ноэль постучал в исцарапанную обшарпанную дверь. Они подождали немного, затем он постучал еще раз.
— Кристина!
Наконец дверь открылась. За порогом стояла худощавая изможденная девушка. Лет ей, наверное, было около двадцати, хотя точно не скажешь. У нее были длинные черные сальные волосы, а бледное лицо желто-зеленого цвета — в прыщах. Брюки в черно-белую полоску, видимо когда-то сидели в обтяжку, но теперь свободно висели на ее костлявых ногах. Она слегка косила и выглядела довольно угрюмой. В этом лице совсем не было жизни. Ни искорки.
Пайк мог поручиться, что она — наркоманка.
— Привет, Кристина, — сказал Ноэль. — Чес дома?
— Не-а.
— Он вышел?
Кристина пожала плечами.
— Господи, Ноэль. — Пайк протиснулся вслед за девушкой в квартиру. — Если его нет дома, значит, он вышел. Ты знаешь, куда он ушел, сладкая моя?
Кристина снова пожала плечами и закрыла дверь.
— Или когда он вернется?
— Не-а.
— Ладно. Попытаемся еще раз. Когда он ушел?
Кристина хмыкнула и уселась в кресло, которое выглядело таким же болезненным и изможденным, как и его хозяйка. Перед креслом стоял трехсекционный электрокамин, две секции которого работали. Девушка свернулась клубком и мрачно уставилась на камин.
— Когда ты видела его в последний раз?
Кристина посмотрела из голого окна на здание напротив и пососала прядь волос.
— Не знаю. Вчера.
— Когда вчера? — спросил Пайк. — Во сколько?
Та не шелохнулась, лицо оставалось совершенно безучастным. Пайк решил, что она думает, но без особой уверенности.
Комната производила тягостное впечатление. На стене висел плакат с какого-то рок-концерта трехлетней давности, на полу лежал потертый ковер. Телевизор, два кресла, печка — вот и все, что здесь было. Да еще куча коробок у стены.