Polo или зеленые оковы

Зайцев Алексей

Рано радуешься, подумал про себя Отец, и на нашей улице разольют бочку с пивом. Бородач соскочил со своего насеста. До него дошел смысл общего негодования и возмущения. Он слез на нижнюю полку и присел на край разложенной постели милой старушки, которая подобрала под себя ноги и со страхом смотрела на нарушителя общественного спокойствия. Несколько мужиков грозно потряхивали огромными кулаками перед носом немого, жестами объясняли, что если бородач еще раз вздумает заснуть, ему выколют глаза, разорвут пасть на британский флаг, а то, что останется от него после расправы, выкинут из вагона на полном ходу.

Отец протиснулся в свой закуточек, скинул ботинки и залез на верхнюю полку. Толпа шумела. Бородач озадаченно крутил головой и осматривал всех потрясающих кулаками, ни слова не понимая, о чем они толкуют. Он жестами старался успокоить общественное, как туалет, мнение, старался доказать свою искренность, имитируя вечное бодрствование на страже спокойного сна своих попутчиков. Понемногу толпа, так и не воплотив в жизнь своих суровых угроз, разлеглась по своим полкам.

–Курить вредно.– Прошипел Палыч, когда в вагоне стихло.

–Врать тоже.– Не замедлил

с ответом Отец.

–И не думал…– Постарался уверить Отца Палыч.

–Ты в Москве от меня отстанешь?– С надеждой в голосе спросил Отец.

–Конечно!!!– Утвердил Палыч.

–Просто возьмешь, и уйдешь?

–Ага.– Кивнул головой Палыч, и, казалось, Отец услышал, как хрустит у того под головой подушка.

–Куда ты поедешь из Москвы?– Спросил Отец.

–Меня на Казанском Вокзале мои люди заберут. Назад. Куда же еще?– Прошипел Палыч.

–И за мной слежки не будет?– Недоверчиво спросил Отец.

–В Москве? Нет! Будь уверен. В Москве за тобой никто следить не будет…– Сказал Палыч, но в голосе слышалось, что тот что-то хочет добавить.

–Продолжай.– Попросил шепотом Отец.

–Доедешь до Москвы, а там иди-ступай, куда глаза смотрят. Все. Рассказывать больше нечего.

–Ох, и сладко стелешь, шельмец. Не верю я тебе что-то.– Проворчал Отец.

–Никто не заставляет.

–Слушай, Палыч, ты же должен знать от чего меня спасаешь? В… ну, у тебя же там про меня все знают. Что мне грозит?– Спросил Отец. Ему вдруг показалось, что Палыч знает, что Отца, к примеру, убьют в дороге, и его направили для того, чтобы предотвратить убийство.

Словно читая мысли, Палыч проворчал:

–Не бойся, никто тебя убивать не станет. Просто, считай меня bodyguard. Я здесь чтобы ты доехал до Москвы, вот и все. Никаких подводных течений и никакого подвоха. Правда. Я не вру.– Сказал Палыч.– Понимаешь, об этом времени мало сохранилось информации, типа: кто едет в этом поезде, кто куда направляется, ну, и все такое… Просто, чтобы нам спалось спокойно, если с тобой ничего не случится.

–Так вы меня будете всю жизнь за мной следить?– Заволновался Отец.

–Я же тебе сказал: доедем до Москвы, а там делай что хочешь. Меня это не касается.

–Тогда почему нужно меня охранять именно в поезде? Может, меня на Казанском вокзале уведут скинхэды и разрежут на куски в ближайшем подъезде? Почему поезд?

–Я почем знаю? Мне сказали тебя проводить до Москвы. Дальше не мое дело. Потом я поеду на Меркурианские бани отдыхать, а про тебя забуду.– Сказал Палыч, а потом, подумав, добавил,– Или постараюсь быстрее забыть.

Ясно, думал Отец, этот тертый калач ничего не скажет. Он все знает, только не обмолвится, это всем понятно. Только зачем поезд? По его словам, если я после Москвы вернусь к себе в общагу, то смогу начать жизнь заново. Свежо питание, да отходит с трудом. Нет ему веры. Ему нужно, чтобы я доехал до Москвы, это значит, что там он передаст меня своему коллеге, другому агенту, который и будет меня караулить, а, быть может, и аннигилирует. Нужно от Палыча избавиться. Каким образом? Пока не ясно. Треснуть его по затылку дубиной, а потом спустить в унитаз в клозете? И сделать это лучше, чтоб никто не увидал злодеяния. Глупость. Нужно подумать. Придется прибегнуть к хитрости, хотя федерал на глупого не похож. Провести его на мякине не получится. Нужно что-то изобрести. До Москвы еще много времени. Отец нагнулся в проход и посмотрел на руку сухого хлюпика– молодого мужа, спящего со своей страшной молодой супругой как раз напротив Отца, на нижней полке. Рука, утомленная лаской и объятиями, выпала из-под простыни. На часах было около четырех утра, а Отец еще толком не спал. Нужно лечь, не то сил думать не будет. Нужно себя заставить.

Стоило Отцу лечь и расслабиться, как могучий калека издал новый трубный звук. Отец подскочил на своем месте. Глухонемой сидел на нижней полке подле старушки, и спал. Несчастная старушка засучила ногами под простыней, стараясь своими нежными тычками пронять спящего немого. Тот проснулся и стал тереть глаза руками. Отец вздохнул с облегчением. В эту ночь было слишком много скандалов и треволнений, от которых Отец уже успел устать. Он мысленно вознес слова благодарности к милой старушке, которая своими тычинками-ногами предотвратила новый бунт.

Отец заснул. Колеса мирно отстукивали километры. За окном дремала осень, накрыв темным маревом все сущее. Отец успел за свою студенческую жизнь поколесить на поездах. Триста километров до родного города он преодолевал без особых тягостей. Измученному утомительной учебой, ему не составляло особого труда заснуть в качающемся вагоне. Поезд отходил, обычно, около половины одиннадцатого вечера. В шесть утра Отец, уже разбуженный соседями или проводниками, стоял на перроне родного города. Однажды у него украли сумку в поезде. Он заснул мертвецким сном, а, когда время пришло просыпаться, обнаружил пропажу. Единственный положительный момент в этом все же был: ему пришлось добираться до дому налегке. В сумке Отец вез пустые стеклянные банки из-под варения, которыми его нагрузила матушка, пара-тройка книжек, что-то из беллетристики, да бутылка пива. Ни денег, ни документов Отец в сумках не возил. Эта его обстоятельность в данном вопросе избавила его от нудного восстановления паспорта и студенческого билета. С тех самых пор Отец старался свои пожитки, которым было суждено странствовать по стране вместе с ним, класть под голову, во избежание повторения неприятности. Сегодня у него багаж отсутствовал, поскольку решение посетить Москву возникло очень неожиданно, и было спровоцировано федеральным агентом, который мирно посапывал на нижней полке. Отец не удивился, если бы оказалось, что Палыч не спит. Служба– есть служба. От этого никуда не уйдешь.

Однажды Отцу пришлось добираться до своего родного городка зайцем. Случилось это так. По окончании сессии, по студенческому обыкновению, полагалось проститься с Alma Mater обильными возлияниями со своими братьями по учебе, и отправиться восвояси на землю обетованную. Отец решил не отклоняться

от вековых традиций и загодя купил себе билет на родину в купейном вагоне, потому что в общем и плацкартном мест не было. Позже выяснилось, что несколько его земляков едут в этом же поезде, вагоном дальше. Это обстоятельство никак не обрадовало, равно и не расстроило Отца, поскольку он планировал в поезде выспаться, чтобы подготовить себя к биохимической травме, которая всякий раз наступала, стоило ему и братцу Дэну встретиться вновь. Придя на вокзал почти к отправлению поезда, Отец обнаружил, что билет и документы он оставил у себя в комнате в общежитии, когда складывал в сумку грязное белье. Наступил момент истины. Поезд до родного города следовал раз в двое суток. Денег у Отца оставалось разве что на проезд в троллейбусе. Дела предстали перед Отцом в новом свете. Он один в чужом городе, без средств к существованию. Поезд в родной город отправится только послезавтра. С голоду умереть общага не даст, можно позвонить матери, чтобы она выслала немного денег на билет, но почтовый перевод будет только через неделю, не раньше. Вот тут на помощь и пришел Его Величество Случай. Отец услышал знакомый смех его однокурсников, которые собирались ехать в этом поезде. Найдя их и в двух словах обрисовав ситуацию, Отец притворился провожающим и проник в вагон, где его определили на багажную полку и завалили сверху сумками и вещами. Состав тронулся. Отец дождался, пока пройдут проводницы, соберут билеты и раздадут белье. Тогда, под язвительные шутки, он явил себя этому миру из-под одежды своих товарищей. Купе закрыли, стали есть, пить водку, которую студенты непременно возят с собой всюду, достали гитару и стали распевать студенческие песни, непристойность которых очень смущало попутчиков за стеной. Они стучали в переборку, требовали прекратить безобразия, апеллируя детьми, которые едут с ними. Студенты несколько убавили громкость своих глоток, но, возбужденные теснотой купе и водкой, стали шуметь на разные лады, вспоминая общагу, институт и разные проделки, в которых недостатка не было, которыми они гордились. На шум, из ниоткуда, в купе пришла проводница, дабы своим внушением прекратить шум в вагоне. Увидав Отца, она непременно стала интересоваться, кто таков и чьих он будет. Отец доложил, что он тоже студент, только едет в соседнем вагоне и что он скоро испарится. Проводница ему дала на все про все десять минут, но, лишенная чувства юмора и сострадания, явилась через три минуты, требуя, чтобы Отец немедля и секунды, покинул их вагон. Заяц спорить не стал, зная, что эта тетка глуха к чужим страданиям и проблемам. Он встал и ушел в другой вагон, думая там отсидеться, и, некоторое время спустя, присоединиться к своим товарищам. Полчаса он ходил по вагону, ища своих однокурсников, или хотя бы знакомых, чтобы с ними скоротать время, но никого не нашел и решил вернуться. На горе ему в проходе встретилась проводница, которая уже почувствовала неладное. Пристально вглядываясь в Отца, она взяла его за руку и проводила его из вагона, самолично прикрыв за ним дверь в тамбуре. Отец постоял еще несколько минут, и, стоило было ему открыть заветную дверь в вагон, как был обнаружен пытливой теткой, которую Отец уже успел возненавидеть. Рассказать о своем горе Отец не решился, поскольку решил, что его, безбилетника, тут же ссадят с поезда. Тогда он заперся в клозете, где просидел до тех пор, пока назойливые простатики не стали стучать в дверь, требуя своей порции физиологических отправлений. Отец сделал робкую попытку пройти по проходу до купе своих товарищей, но был пойман проводницей, которая назвала его козлом, вспомнила всю родню Отца, с коей знакома не была, вспомнила всех предков его до восьмого колена. Отец узнал много нового и о себе и о родне и несколько неизвестных, видимо привезенных издалека, речевых оборотов. Проводница схватила Отца за руку и сделала попытку отвести его к охране, но заяц ловко вывернулся и скрылся в тамбуре. Толстая тетка в синем железнодорожном мундире не успокоилась и вызвала милиционера себе на подмогу. Встреча состоялась некоторое время спустя. Отец не подозревавший, что теперь уже и власти заинтересованы в его поимке, дремал в грохочущем тамбуре меж вагонов, когда дверь в железную клеть отварилась и в проеме появилась искаженная гримасой ненависти физиономия проводницы, которой платят за удобства пассажиров, да молоденький лейтенант, который был на три года старше беглеца. Удостоверившись, что Отец в руках правосудия, проводница на прощание подарила Отцу лучезарную улыбку в стиле A-La-Vamp и исчезла. Отец узнал милиционера. Мальчишками они учились в одной школе, только лейтенант был на три года старше. О своем открытии Отец немедленно сообщил блюстителю порядка. Лейтенант оказался довольно добродушным пареньком, который, выслушав историю Отца, посоветовал ему скрыться в купе своих однополчан и до конечной станции не казать и носа. Он проводил беглеца до купе, убедившись, что за ними никто не подсматривает. Отец, добравшись до своих товарищей, забрался на багажную полку и, не дыша, засыпанный одеждой, успокоился до полной остановки поезда. Утром, когда пришла пора покидать вагон, Отец с высоко поднятой головой шествовал впереди своих однокурсников, даря проводницам наполеоновские победоносные взгляды. Тетки даже раскрыли рты от удивления, потому что были уверены, что Отец остался стоять на каком-нибудь полустанке в ночной степи. С тех самых пор бывший заяц очень трепетно относился к своим билетам, особенно к тем, что были куплены заранее.

Утро настало незаметно. Сначала была ночь, а потом бабах! И пришло утро. Стало светло и радостно. Отец открыл глаза и осмотрелся. Он сначала не сообразил, что чего-то не хватает. Затем, мгновение подумав, вспомнил глухонемого бородача, который своим храпом буквально с полусвиста поднимал весь вагон. Никто ночью не пытался захрапеть. За всю ночь Отца никто не потревожил. Странник поднялся на локте и посмотрел вниз, напротив, где на нижней боковой полке лежала, свернувшись калачиком под белой простынею, старушка. Немого нигде не было. Матрац его был аккуратно свернут, постели и вещей не было. С немым вопросом Отец наклонился вниз, надеясь встретиться взглядом с Палычем. Тот будто и не спал. Он понял сразу, чего желает знать Отец: