Polo или зеленые оковы
Шрифт:
Чтобы посмотреть на реакцию Палыча, Отец внезапно кинулся к подземному переходу, ведущему в город. Добежав до него, Отец, прячась за угол, остановился и осмотрелся. Палыч сидел возле окна и ни сделал и попытки броситься за Отцом. Что-то не так. Значит, Палыч уверен, что Отец не скроется от него. Это так же значит, что дело и не в безопасности. Сейчас, когда Отец без присмотра своего bodyguard, он очень уязвим, сейчас его может обидеть любой скинхэд или террорист. Но ни тот ни другой не спешили красть или убивать звездного скитальца. Они даже не подошли к нему и не предложили ему прокатиться за город.
Отец
Отец, не обронив ни слова, разделся и устроился на своей верхней полке над Палычем. Оба хранили молчание. Поезд тронулся. Шевеление в вагоне постепенно прекратилось. Воцарилось обычное молчание, которое и можно только услышать в поезде, следующем более одних суток. Наконец Отец не вытерпел и спустился вниз к Палычу.
–Ты же за мной приставлен!– Сказал он с негодованием.– Почему ты со мной не пошел?
–Там холодно на улице. И я не курю, если ты не заметил.– Спокойно проговорил Палыч, не отрываясь от газеты.
Отец осторожно убрал широкий лист в сторону, и посмотрел в глаза федералу.
–А если бы я убежал?
–Но ты же не убежал, так чего ты кричишь?
Спокойствие Палыча начало действовать на нервы.
–А если бы со мной что-нибудь случилось?– Чуть не закричал Отец.
–Не случилось же ничего.
–Знаешь что, пошел ты …– Сказал Отец и забрался на свою полку.
Нужно было все-таки уйти от него в Самаре, подумал Отец. На следующей остановке точно сойду. Мне он надоел, хуже редьки. Всю жизнь испортил. Возле общаги крутился, жить мешал, у Брусова в дверь стучался, даже поспать толком не дал. Теперь тут. Главное, что из него ничего не вытянуть, если он сам не захочет. Ну его…
Отец отвернулся и несколько часов пролежал на боку. Ему показалось, что он даже подремал. Поезд катился дальше, останавливаясь на маленьких станциях, ссаживая и подбирая пассажиров, затем снова следовал. Отец был рад и этому. Он лежал и отдыхал. У него, как бы ни хвалился Палыч, последние несколько дней тоже были насыщенными. Если вспомнить, то он около трех суток назад тоже был, черти знают, в каком времени у цватпахов. Он собирал наспех установку, затем прибыл сюда, домой, в свое время. Потом очень долго мерз и хотел есть. Так что Отец тоже на боку не лежал. Зато сейчас у него есть это самое время, чтобы отлежать бока.
Отец вспомнил, что сегодня, как проснулся, он еще ничего не ел, только вот аппетита не было. Даже запах копченого жереха его нисколько не возбудил. Странно. Наверное, аппетит исчез от гиподинамии, с которой Отец был неразлучен весь сегодняшний день? Скорее всего, это так.
За окном уже потемнело. На наручных часах молодого супруга, что сидел теперь напротив Отца
–Рузаевка.– Послышалось от проводниц.– Стоим десять минут.
Рузаевка, так Рузаевка, подумал Отец. Какая разница. Значит, если судьбе будет угодно, он сойдет здесь. Он спустился со своей полки, в последний в этот день раз, оделся, завязал шнурки, накинул шапку.
–Пойду, покурю,– кинул Отец Палычу, особенно не рассчитывая на ответ.
Палыч лениво посмотрел на Отца и сказал:
–Отец, меня зовут Виктор Петрович.
Отец еще на секунду задержал на нем взгляд, осмотрел в последний раз своих любвеобильных соседей, милую старушку, которая подобрав ноги под себя, сидела на своей полке, облокотясь спиной о стенку, и вышел прочь. Виктор Петрович ни сделал и движения, чтобы его остановить.
Что ж, подумал Отец. Пусть расставание будет без скандалов. Прощай, Палыч, то есть, Петрович. Он спустился на перрон незнакомого города, о существовании которого не знал до последней минуты, достал сигарету и закурил. Морозный вечер заставил его вегетативную нервную систему кинуться в дрожь. Он снова не знал, что ему делать и что его ждет. От неизвестности сигарета показалась еще вкуснее. Своим ароматом он немного успокоила Отца. Он подошел к окну, в котором появился федерал. Петрович дунул на стекло, и на запотевшем пятне вывел пальцем: «Виктор Петрович». Писал он слева на право, чтобы Отцу, стоящему за окном, было удобно прочесть.
Петрович, так и пусть Петрович, мне-то какое до тебя дело, подумал Отец, Бог даст, я тебя больше никогда не увижу. Отец стоял и покуривал ароматный табак.
Проводницы, глядя на часы, подняли железные лестницы и приготовили желтые флажки. Петрович не выказывал никакого беспокойства. Он спокойно сидел у окна и следил за Отцом. Поезд тронулся. Отец ожидал, что федерал кинется, начнет спешно одеваться и бросится с движущегося поезда. Но нет. Он сидел и смотрел. Отец широко улыбнулся, стараясь, чтобы улыбка была по возможности более нахальной, и театрально замахал рукой, привстав от нетерпения на носочки. Палыч тоже осклабился, всем видом показывая, что он рад отделаться от своего несносного попутчика, и с деланной веселостью замахал рукой. Отец приложил ладонь к предплечью, таким образом, провожая федерала. Он старался, чтобы последним, что увидит агент в Рузаевке– недвусмысленный жест, отражающий его, Отца, к нему отношения.
Поезд укатился вдаль, в черноту наступающей ночи. Отец немного постоял на перроне, затем, осмотрев низкое одноэтажное здание Рузаевского вокзала, отправился к переходу, ведущему в город над железнодорожными путями. Он остановился на площади, довольно милой и аккуратной. По обыкновению на площади стоял памятник какому-то мужику. Может Ленину, может еще кому из его окружения. Отец не стал акцентироваться. Площадь окружали чистенькие многоэтажки. На площади около вокзала стояло несколько желтых такси. Вот на них то мы куда-нибудь поедем, подумал Отец и двинулся к машинам. Проходя мимо ларьков, которых здесь тоже было множество, Отец от неожиданности остановился, увидев мужика, покупающего свежие газеты. Тот нехотя подошел к Отцу.