Шрифт:
Поломанные судьбы
Через неделю меня эксгумируют. Черт, черт, черт. Без паники, успокоиться, выдохнуть, досчитать до десяти. Не помогает. Опрокидываю рюмку коньяка. Фу, вроде полегчало. Пять лет, пять лет спокойной жизни. Расслабилась, дала слабину. Ведь знала же, знала, что придется бежать, начинать все с чистого листа. Но в душе надеялась - обойдется. Вечный русский авось. Не обошлось. Билет - есть, паспорт - есть, загранпаспорт - есть. Чемодан в зубы и вперед - в новую жизнь.
– ---------------------------------------------------------------------------------------------------
Первый раз он меня ударил через неделю после свадьбы. Это нельзя забыть. Вечер. Довольно напевая,
Наконец... Звук открывающейся двери. Сияя, выбегаю в коридор. Хочу продемонстрировать новое платье, макияж, над которым провозилась почти час, старательно уложенную прическу. О, Боже, кажется, он пьян. Еле на ногах держится.
– Дима, что случилось? Неприятности?
– Замолчи, голова разламывается, - еле ворочает языком.
Я наклоняюсь, чтобы помочь снять туфли.
– Отстань, говорю, - грубо меня отталкивает.
– Дима, с тобой все в порядке?
– Да что ты прицепилась, как банный лист, - он наотмашь ударяет меня по лицу. В голове что-то взрывается, в глазах темнеет, я падаю на пол, и, кажется, теряю сознание. Очнувшись, отползаю в ванную, оцениваю в зеркале размер нанесенного ущерба. На скуле огромный кровоподтек. Достаю из аптечки перекись. Ох, как жжет. На глаза наворачиваются слезы. Отпраздновали. Как же больно. Выпиваю таблетку анальгина. На весь дом раздается Димин храп. Ну да, завалился на кровать прямо в туфлях и костюме. О, Господи. Плача, бреду в столовую, убираю со стола, сворачиваю скатерть. Свечи тушить не понадобилось, сами успели оплыть и потухнуть. Горько оплакиваю свою едва начавшуюся семейную жизнь. Собираю чемодан. Ухожу, без сожалений.
Суббота. Разлепляю глаза, морщась от боли. На часах семь утра. Время есть. Успею умыться и спокойно уйти, до того, как проснется супруг. Осторожно плещу в лицо холодной водой, чищу зубы. Не успела. В дверном проеме показывается его помятое лицо с красными глазами. Усмехается, глядя на опухшую скулу.
– И куда это мы собрались?
– он еще издевается.
– Ухожу, - цежу я, - пропусти.
Он не трогается с места.
– Да что ты говоришь? И далеко?
– от него воняет перегаром.
Первое избиение - почти то же самое, что и потеря девственности, врезается в память навеки. Остальные случаи не запоминаются. Говорят же, что человек ко всему привыкает. Привыкать-то привыкает, только остается ли он после этого человеком? Я - точно нет. Дима полностью подчинил меня своей власти. Из красивой женщины я превратилась в затравленное существо, пугливо жмущееся по углам и со страхом ожидающее прихода своего мучителя. Днем я была его домработницей и поваром, ночью - секс-игрушкой или грушей для битья, а иногда и тем, и другим. Он вытворял со мной такие вещи, что даже вспоминать стыдно. Стыдно и противно. Но самое унизительное, что иногда мне даже нравилось. И он не приминал об этом вспомнить утром.
Расчет был верен - идти мне некуда, защитить - некому. Я стала затворницей, никуда не выходила, да и далеко ли уйдешь с постоянно разбитым лицом? Он меня даже не запирал. А зачем? Закрытый поселок с охраной по периметру. Куда бежать? Шикарный дом, который стал для меня темницей, любимый муж, превратившийся в тюремщика.
Через год я забеременела. Он на время оставил меня в покое. Я гуляла по территории, подолгу сидела в парке. Иногда звонила сестра:
– У тебя все хорошо?
– Да, все отлично.
– Точно? Ты ничего от меня не скрываешь?
– Нет, нет.
– Как себя чувствуешь?
– Нормально.
Вешала трубку и заливалась слезами. Не могла сказать даже ей. Единственному близкому человеку на всем белом свете. Боялась. За нее, за себя. Он постоянно угрожал расправой. Ну да, у
Потом родилась Ксюшенька. Моя девочка, красавица. Наглядеться на нее не могла. Теперь боялась еще и за дочь. Слава Богу - зря. Как ни странно, но он оказался хорошим отцом, гулял с дочкой, с гордостью демонстрировал соседям. В то время как его забитая жена проливала дома слезы. Ксюшенька подрастала, издевательства возобновились. Он бил меня по любому поводу, хотя я, как могла, старалась ему эти поводы не давать. Но иногда ему и повод был не нужен. Любая неприятность на работе отражалась на моем лице в буквальном смысле. Один раз я осмелилась спросить:
– За что?
Он заржал:
– Знаешь анекдот? Цыган отправляет сына за сметаной, дает стеклянную банку, деньги и бьет мальчика по лицу, говоря: "Не разбей банку". Прохожий удивляется: "Но зачем ты его ударил? Ведь он же банку еще не разбил". "Когда разобьет, поздно будет".
Хотя, зачем спрашивать. Тирану не нужен повод, ему нужна жертва.
Он отчаянно хотел сына, наследника. Еще через полтора года я родила Димочку. Даже не постеснялся назвать в честь себя - любимого. История повторялась. На время он от меня отстал. За две беременности я набрала пятнадцать килограммов. Не критично, потому что до этого была совсем худенькой. Но ему не нравилось. Я часто ловила на себе его брезгливый взгляд.
– Корова, - цедил он, но не трогал.
Я радовалась. Пусть корова. Я готова весить тонну, лишь бы избежать издевательств. Мне это удавалось. Но надолго ли?
Понимала, что нужно бежать, нужно что-то делать. Но куда бежать? Дети привязали меня к нему крепче любых веревок. Он потерял ко мне интерес, делал вид, что меня вообще не существует. Брал детей и молча уходил. Я ликовала. Он даже купил мне автомобиль, чтобы возила детей в развивающий центр.
– Смотри за детьми хорошо, поняла?
Я сникала под его гипнотическим взглядом, нервно сглатывала, кивала. Мне даже удавалось встречаться с сестрой. Но я по-прежнему молчала, как партизан. Она увещевала, уговаривала открыться. Я - ни в какую. Конечно, сестра догадывалась, что не все гладко. Но даже представить себе не могла, до какой степени.
– ---------------------------------------------------------------------------------------------------
Мы с сестрой родились в небольшом приморском городке. Когда нам было по тринадцать, родители погибли в автокатастрофе. Нашим опекуном стала бабушка - папина мама, приехала из деревни и поселилась с нами. Мы с сестрой - однояйцовые близнецы. В раннем детстве мама одевала нас одинаково, только по ленточкам на руках можно было отличить, кто есть кто. Надо ли говорить, что нашим любимым развлечением было меняться ленточками? Сколько было радости, когда взрослые нас путали. Мы росли, и различия между нами - тоже. Я была спокойной, даже флегматичной, любила почитать, могла часами мечтать, глядя в потолок. Сестра - полная противоположность. Шустрая, как сто чертей, с вечно разбитыми коленками, она обносила с ватагой пацанов соседние сады, гоняла в футбол, рассекала на велосипеде. Но, несмотря на разные характеры, мы были очень близки. Если я заболевала (а болела я часто), сестра отказывалась от своих развлечений и сидела со мной весь день, грустно глядя в окно. Мы делились всеми нашими секретами. Но у меня-то какие секреты? Только грезы, да мечты. Не то, что у сестры. Какой она жила насыщенной, интересной жизнью. В одиннадцать она в первый раз поцеловалась с главным хулиганом района - Семой. Взахлеб рассказывала, как это классно и как ей понравилось. Только через неделю я вытянула из нее, что она наврала. Ей совсем не понравилось, было мокро и противно. Родителям как-то удавалось сдерживать буйный характер сестры, а бабушка во всем ей потакала. Марина росла своенравной, заносчивой. Бабушка по традиции одевала нас одинаково. В четырнадцать сестра воспротивилась: