Полоний на завтрак Шпионские тайны XX века

Соколов Борис Вадимович

Отмечу, что в беседах со мной в феврале 2008 года Леонид Николаевич точно назвал диагноз, указанный в справке Богомолова — шизофрения, и уточнил, что писатель его не скрывал, а наоборот, использовал для получения разного рода льгот, в частности, комнаты. Но при этом Рабичев подтвердил, что шизофрения у него была без галлюцинаций, бреда и раздвоения сознания, а выражалась только в сильных головных болях. Не верил Рабичев и тому, что за анекдот Володю Войтинского могли посадить в тюрьму. За такое солдату была прямая дорога в штрафную роту, а не в тюрьму. Другое дело, если вскоре после призыва проявилась его болезнь. Тогда его должны были бы госпитализировать в психиатрическую лечебницу. Быть может, это и произошло после февраля 1944 года.

По словам Рабичева и Холодовской, Богомолов был болен шизофренией, причем болезнь была диагностирована еще до войны. У будущего писателя была соответствующая справка, которую он довольно успешно использовал для получения различных льгот и, в частности, комнаты. Шизофрения у него была без галлюцинаций, без раздвоения

сознания и выражалась только в сильнейших головных болях, из-за которых он не мог работать. По воспоминаниям Рабичева и Холодовской, Войтинский нередко бил свою мать, Надежду Павловну, урожденную Тобиас, дочь адвоката из Вильно Пинхуса Тобиаса, а также сестру Екатерину, а позднее — свою гражданскую жену Инну Селезневу, которые со слезами жаловались на побои Наталье Холодовской и ее подругам. О ссорах Богомолова с Селезневой вспоминает и редактор «Вопросов литературы» Лазарь Лазарев: «Оба они были людьми, выражусь так, очень высокой внутренней энергетики, и, когда бывали вместе, сразу же возникало поле предельного напряжения, беспрерывно сверкали шаровые молнии — казалось, что какая-нибудь ненароком может шарахнуть и в тебя. Я довольно быстро понял, что брак этот вряд ли будет долговечным… После Инны Селезневой Володя женился на враче-пульмонологе Раисе Александровне Глушко. Она была из иного теста, чем Инна. Ему не перечила, смиренно подчинялась. Он ей давал указания, которые должны были беспрекословно выполняться, заведенный им порядок не мог никак и ничем нарушаться», znamia/2007/5/1112.html). Хотя мать Володя любил, и когда получил первый приличный гонорар за «Ивана» купил ей кооперативную квартиру. Напомню, что в автобиографии «Автор о себе» Богомолов утверждал, что его воспитал дед с материнской стороны, полный Георгиевский кавалер. Этот мифический дед якобы «когда… в четырехлетием возрасте я, по глупости, сорвал с клумбы в соседском палисаде одну или две розы, дед солдатским ремнем выпорол меня так, что я потерял сознание и потом неделю пролежал на животе. С пяти лет он порол меня систематически, без какой-либо причины и весьма жестоко, чтобы, как он говорил, «добавить ума»; при этом мне категорически запрещалось плакать». Дед, по словам Богомолова, был «главным для меня человеком и то, что он постоянно, год за годом вбивал в мое сознание, безусловно, осталось и живет в памяти по сей день». И вот эти постулаты: «Ты пришел в эту жизнь, где ты никому не нужен. Не жди милости от людей или от Бога, — тебе никто ничего не должен! Надейся только на самого себя, вкалывай в поте лица, выживай!.. Делай все добросовестно, хорошо и, по возможности, лучше других. Власть — зло. Держась подальше от начальства! У них своя жизнь, а у тебя своя!.. Не угодничай, не подлаживайся и никого не бойся. Не давай себя в обиду. Пусть лучше тебя убьют, чем унизят!» Можно предположить, что побои родных и близких, если они действительно имели место, были следствием болезни писателя. Таким образом он «воспитывал» их, думая, что тем самым помогает им и себе утверждаться в мире. Позднее писатель Владимир Богомолов смог утвердить себя своими книгами.

Рабичев сообщил мне также, что «Холодовская и другие соседи и одноклассницы обиделись на Володю. Они в эвакуации помогали ему и матери, и сестре, можно сказать, спасли, а он их потом забыл». Это же подтвердили мне в беседах сама Наталья Георгиевна Холодовская и Анна Борисовна Пахомова. Еще Рабичев подтвердил, что Володя рассказывал ему историю про мобилизацию и последующий арест за антисоветский анекдот, но Рабичев, по его словам, никогда в нее не верил. Был твердо убежден, что Войтинский-Богомолов никогда не воевал. Неоднократно с завистью говорил: «Вот ты воевал». По словам Рабичева и Пахомовой, Володя Войтинский был труслив, боялся темноты. Когда возвращался в темноте на дачу, говорил: «К ноге», чтобы казалось, что идет с собакой, и тогда хулиганы или грабители побоялись бы на него напасть.

Рабичев вспоминал, что Богомолов всегда ходил в штатском, тогда как фронтовики донашивали гимнастерки, никогда не носил боевых наград, тогда как другие фронтовики носили. И в романе отражен во многом боевой путь Рабичева. Именно он воевал в тех местах, где капитан Алехин со своими товарищами ловит немецкую разведгруппу «Неман», и его рассказы подтолкнули Богомолова к мысли выбрать именно эту местность местом действия романа.

Несомненно, Богомолов очень переживал, что не попал на войну. И всю жизнь испытывал огромное влечение к истории Великой Отечественной войны, собрал уникальную коллекцию опубликованных документов и материалов, освещающих почти каждый день войны. И когда решил стать писателем военной темы, то придумал себе подходящую биографию, как бы сроднился со своими героями. И взял себе другую фамилию и отчество, превратившись во Владимира Осиповича Богомолова. Так, в его первой военной повести «Иван» речь идет о мальчике-сироте, ставшим бесстрашным разведчиком. И Богомолов утверждал в автобиографии, что при разошедшихся родителях дед-крестьянин считал его сиротой.

А в «Моменте истине» Богомолов наиболее близким себе персонажем считал храбреца-разведчика Евгения Та-манцева, имевшего на счету десятки задержанных вражеских агентов. В романе писатель как бы изживал свои комплексы (страха, подсознательной вины, что не воевал). И уверовал в придуманную военную биографию, уверовал в то, что такой роман о героях-контрразведчиках, и такую повесть о юном разведчике, детство у которого отняла война, мог быть только такой человек, еще мальчишкой

убежавший на войну и прошедший ее с первых самых тяжелых месяцев и до победного мая, неоднократно раненый и контуженый, награжденный боевыми орденами.

По словам Рабичева, в романе Богомолова его письма сильно изменены, прямых цитат оттуда нет. Наверное, писателю они потрбовались, чтобы проникнуть в атмосферу войны, в психологию человека, который воевал. Сам Рабичев правил в текстах Богомолова лишь орфографию и синтаксис. Раньше очень восхищался «Августом». Недавно перечитал — не понравилось, что генералиссимус — жестокий, но мудрый. И есть неточности. Все-таки это детектив. Много придумано». Неслучайно, в свое время этот образ вполне одобрил отдел культуры ЦК КПСС. Ведь репрессии, по Богомолову, вполне можно было частично переложить на слишком усердных исполнителей сталинской воли — наркомов внутренних дел и госбезопасности.

В беседах со знавшими Богомолова-Войтинского в прежней, дописательской жизни, повторю, сообщались и совсем уж неприятные для Богомолова сведения. По словам Холодовской и Пахомовой, Володя сильно бил и мать, и сестру, и двух первых своих жен. Вторая жена, с которой Владимир Осипович был только в гражданском браке, Инна Селезнева, один из режиссеров фильма «Зося», и познакомила Богомолова с Тарковским. Благодаря этой встрече и появилось гениальное «Иваново детство». Богомолов эту свою жену сильно бил. Рассказывали подруги Холодовской, сестры Виктория и Ася (Анна Борисовна Пахомова), она приходила к ним каждую неделю, сидела с синяками. И сильно бил свою мать. Но мать очень любил. Когда «Ивана» перевели в Болгарии и других странах, у Богомолова появились деньги, он купил ей квартиру. Думаю, что беспричинную жестокость Владимира Осиповича по отношению к своим родным и близким надо целиком списать на счет его душевной болезни.

У Богомолова военный опыт заменялся документами и мемуарами, тогда как некоторым писателям-фронтовикам документы, в сущности, были не нужны — им вполне хватало лично пережитого в военные годы. Хотя, по крайней мере, до завершения «Момента истины», Богомолов в архивах не работал. Только когда он стал действительно знаменит, а роман многократно публиковался, писатель, как кажется, действительно попал в архивы.

Вот как Лазарь Лазарев объяснил причину ссоры Богомолова с Василем Быковым, с которым они раньше были близкими друзьями: «…Первоначально напряжение возникло из-за того, что Богомолов настойчиво уговаривал Быкова поехать в подольский архив и заняться изучением хранящихся там документов. Говорил, что это очень важно, много даст Быкову, что он там договорился и Быкову обеспечен радушный прием. Делал все это очень горячо и от чистого сердца. Но, как писал Борис Слуцкий, «в литературе тоже есть породы». У Быкова же не было никакого желания работать в архиве, он на просьбы и советы Богомолова не реагировал, вежливо уклонялся. В откровенном разговоре с близким другом о себе, о своем писательстве он называл себя «сочинителем». Это понятие было совершенно чуждо Богомолову, он его не принимал, не хотел принимать. И в какой-то момент Володя оскорбился. Может быть, не исключаю этого, ему почудилось, что Быков с пренебрежением относится к тому, как он, Богомолов, работает. Я не раз пытался втолковать Володе, что Быкову, наверное, не нужен архив, у него иные способы постижения жизни, поисков материала, проблем, героев, сюжетов. Но Володя слушать это не хотел, считал, что я потакаю Быкову, защищаю его от Володиных справедливых нареканий». Богомолов-то знал, что в действительности сочинитель — он сам, поэтому так болезненно реагировал на быковское признание в «сочинительстве». И хотел своеобразно «уравнять» его с собой, навязав автору «Мертвым не больно» и «Сотникова» литературные источники о войне — книги и документы. От других Богомолов требовал максимальной документальной точности в изображении войны, потому что свою войну выдумал, хотя и опираясь на документы и свидетельства фронтовиков.

Мать не знала, куда Володя исчез в начале 1943 года, думала, что погиб. Больницы и города, где лежал после того, как был сильно избит на следствии, Богомолов Ра-бичеву никогда не называл.

Абсолютно прав Леонид Николаевич Рабичев. Его роман совсем не совпадает с той правдой войны, которая есть в мемуарах Рабичева.

1—7 октября 1952 года Богомолов записал в дневнике: «Работал над повестью. Двигается очень медленно, буквально на несколько строк в день. Почему так? Надо оторваться от материала, отойти в сторону. А когда погружаешься в эпизод, то дело идет туго. В Библиотеке им. Ленина просмотрел «Огонек» и газеты за 1944 год. Для книги полезного нашел очень мало, но занятие само по себе очень нужное и полезное. В дальнейшем при работе над произведениями нужно будет обязательно заглядывать в газеты и журналы военного времени».

Здесь бросается в глаза, что писатель просмотрел в библиотеке прессу за 1944 год в надежде найти там материал для повести. Создается впечатление, что в свое время он был лишен возможности их читать — иначе бы должен был знать, что в них публиковали то, что для повести никак не пригодиться. Быть может, в это время он находился в тюрьме или в психиатрической больнице?

Или вот еще запись от 16 сентября 1953 года: «Сегодня случайно обнаружил, что действие повести, которую я пишу, происходит на границе Белоруссии и Литвы — левобережье Немана, то есть там, куда поехала отдыхать моя сестра — в Друскеники. Так как я не смогу в этом году там побывать, срочно отправил ей письмо с просьбой внимательно посмотреть, запомнить и записать то, что мне пригодится для работы, и не со слов экскурсоводов, а как живое восприятие очевидца: