Полонянин
Шрифт:
Может, потому, что деда не помню? Матушка мною тяжелая ходила, когда он на бранном поле лег. А может, потому, что уже полтора года мы со стариком Веремудом в ладу живем, и он мне стал первым советчиком? И тот давний бой меж дедом и варягом по Прави был. Честно в поединке они мечи свели, и сам Веремуд кровью своей расплатился. А теперь вот со мной против неизвестно кого встанет и спину мне прикроет.
Вот ведь какие странности жизнь с нами порой вытворяет. Всего три года назад мы друг другу врагами смертными были, а ныне плечом к плечу биться
Потешаются Пряхи, кудели свои завивают, загадки подкидывают, на которые отгадок век не сыскать. А может, потому я таким спокойным оказался, что опасность надо мной и над ними одинаково нависла? Или посчитал, что старые споры на потом отложить можно? Или вдруг осознал, что сам русеть начал?
Почти все собрались, только Малуши с близнецами-пастухами все не было. Я уже беспокоиться начал, как бы чего не случилось. Но вскоре из леса раздался собачий лай, на опушку выскочили два здоровенных волкодава, а вслед за ними показались двое мальчишек и сестренка моя… а с ними еще один человек. Незнакомый.
Насторожило меня это появление. Еще больше насторожило, что незнакомец в отдалении, на опушке, задержался, когда пастушки к нам поспешили.
– Это кто таков? – спросил я Малу.
– Приблудный он, – за сестренку ответил один из пастушков, толи Твердош, то ли Твердята, никто близнецов в Ольговичах различить не мог, даже мать родная.
– С утра раннего к нам прибился, – сказал второй, – хлебушка с молоком попросил. Мы его и накормили. А что? Нельзя, что ли?
– И собаки его приняли, – поддакнул первый, – лаять не стали. Мы его и приветили.
– Не знали они, – заступилась за пастушков Мала, – что сейчас чужих опасаться надобно. Он же с самого утра пришел, а эти, на лодке, уже к обеду появились.
– Вот тебе раз! – Веремуд шишак свой рогатый на голове поправил. – То не докричишься ни до кого, а то прут, как мухи на дерьмо. Ну и денек.
– А чего же он сюда не пошел, а на опушке пупырем торчит? – спросил Заруб и телепень с плеча спустил.
Глухо ударился шипастый кистень о землю, и цепочка звякнула.
– Боится, что вы его за лазутчика примете, – утер пот со лба пастушонок. – Малушка же на весь бор гай подняла. Коров перепугала. Рассказала, что по речке к деревне недруги идут. Он и остерегается. Говорит: вы сначала узнайте, как меня ваши примут, а если что не так, я в лес убегу. Вот мы и узнаем, – потом помолчал и мне прямо в глаза взглянул: – Убивать его будете?
– Жалко, если будете, – сказал второй. – Дед хороший. Сказки нам с Твердятой рассказывал.
– Ладно, – сказал я. – Зовите его. Посмотрим, что за человек.
– Дед Андрей! – замахал рукой Твердош. – Иди сюда! Никто не тронет тебя!
– Христианин, – поморщился Кислица.
– А они что? Не люди, что ли? – удивленно взглянула на него Мала.
– Люди, – кивнул ей Заруб. – И сейчас нам еще один мужик не помешает.
– Слушайте все, – распорядился я, пока христианин не подошел, – судя по всему,
– Как скажешь, Добрый, – кивнул варяг.
– Остальным мужикам вилы и косы взять да за тыном хорониться. Чтоб не знали находники, сколько нас и как вооружены. Вы, – повернулся я к близнецам, – я видел, кнутами знатно владеете.
– Ага, – кивнули они одновременно.
– Вот и хорошо. Это теперь ваше оружие. Бейте, если что, по ногам.
– Так я и глаз выстегнуть кому хошь могу, – пустил Твердята волной кнутовище.
– А Волчка с Жучком, – кивнул второй близнец на волкодавов, – я на потраву натаскал. Они у меня на «ату» приучены.
– Это хорошо. Пусть с тобой будут. Тебе, Владана, за стрелами следить, чтоб колчан у меня не опустел. Я зимой целую снизку наделал. В горнице они, будешь подносить.
– Хорошо.
– Да побереги себя.
– Ладно.
– Загляда, собирай баб в теремке. Ножи и серпы при себе держите, если что… защити вас Даждьбоже. Да за Малушей присмотри.
– Я с тобой, Добрынюшка!
– Нет, сестренка, – погладил я ее по голове. – Мне спокойней будет, если ты в схороне посидишь. Всем все ясно?
– А когда нам в бой вступать? – спросил кто-то из парней-рядовичей.
– Ишь, – усмехнулся Веремуд, – прыткий какой.
– Постараемся без крови обойтись, – ответил я. – Ну а если не сладится, как на тын полезут, так и бейте. По местам!
– Мир вам, люди добрые! – раздалось, и я понял, что совсем про христианина забыл.
– Да уж, – вздохнул Веремуд. – Мир нам сейчас не помешает.
– И тебе здоровья, – ответил я на поклон христианина и вдруг почуял что-то знакомое в этом невысоком человеке.
– А ты, Гридислав, опять в переполох попал? – взглянул он на меня хитро. – Или тебя теперь Добрыном кличут?
И вспыхнул в памяти стылый берег Вислой реки. Костерок, возле которого божий человек у горячего огня нас с Яромиром и Хлодвигом ушицей приветил, и отлегла тревога от сердца. Понял я, что не лазутчик христианин.
Свой он.
Наш.
– Жив, значит, – улыбнулся я ему. – А я уж думал, что больше не свидимся.
– Все в руце Божьей, – улыбнулся и он мне щербатым ртом и перекрестился. – Во имя Отца, Сына и Духа Святого.
– Рад тебя видеть, рыбак, – обнялись мы.
– Так вы знакомцы? – спросил Веремуд.
– А то как же. Это же Разбей-рыбак. Ой, – смутился я, – обозвался. Андреем же ты теперь прозываешься. И много ты душ человеческих наловил, Андрей-рыбак?
– Ты прости меня, Добрыня, что не смог вас тогда предупредить…
– Да будет тебе, – махнул я рукой. – Хлодвига только жалко, а так все обошлось.
– Добрыня! – Кислица от ворот крикнул. – Вон они!
– А я все надеялся, что они вспять повернут, – снял я лук с плеча и к воротам направился.