Полонянин
Шрифт:
– Я так сказала? – И слезы сразу высохли, и удивление вместо скорби на лице появилось.
– Нет, я это только что выдумал, – не хотел я злиться, а само получалось. – Я год целый словами этими жил. По сто раз на дню их вспоминал, а ты теперь на попятную хочешь?
– А разве плохо тебе в Киеве?
– Хорошо, – кивнул я. – И сытно, и пьяно, и развлечений полно. Вон, казни каждый день. Вчера Соломон, ноне Дубыня, а завтра? Завтра, может, меня на колоду головой положишь?
– А что?
– Хозяйка, если захочет, холопу всегда вину найти сможет.
– И все снова, – вздохнула Ольга. – Землю Древлянскую баламутить начнешь. Народ против меня со Святославом поднимешь…
– Ты же знаешь, что не будет этого, – посмотрел я ей прямо в глаза. – Неужто не поняла еще, что не хочу я из Руси выходить? И не сбежал тогда, и Путяту от бунта отговорил, и готов хоть сейчас стремя сыну твоему поцеловать. Не ищу я власти. Покой мне дороже. Отпусти ты меня!
– Но по договору… – привычно затеребила она платочек.
– Знаю, – перебил я ее. – По договору, что у деда Болеслава в Праге лежит, мне еще два года в полонянах ходить. Но ведь я не просил срок холопства моего уменьшать, ты же сама…
– Да! Да! Да! – наконец признала она мою правоту. – Говорила! Обещала! А потом пожалела о сказанном. Тебя и так слишком долго не было. Я уже думала, что никогда не увижу тебя. Что сгинул ты в лесах муромских. А теперь… когда здесь ты… – она замолчала, а потом проговорила тихо: – Теперь ты опять уйти хочешь. К ней… к ведьме своей…
– Жена она мне, – сказал я как можно спокойней. – Мы же говорили с тобой не раз. Не может промеж нами любви быть. Зачем же мучить и себя, и меня? Зачем?
– Да потому что… – она отвернулась.
Закрыла лицо ладонями княгиня Киевская. Постояла так. Может, ждала, что подойду я к ней? Может, еще на что-то надеялась? Потом опустила руки, словно сил в них не осталось. Прошептала:
– Верно говорят, что насильно милым не будешь, – и вдруг взглянула на меня, а в глазах у нее ни боли, ни тоски, и вообще ничего.
– Обещала я тебе волю, – сказала она так же, как недавно с ключниками разговаривала, по-хозяйски, – и не пристало княгине Киевской от обещаний своих отпираться. Можешь хоть сейчас уходить. Только помни, что от договора тебя освободить не в моей власти. А посему еще на два года ты остаешься моим полонянином. Без особой на то нужды я тебя не потревожу. Ну а коли надобность почую, должен ты будешь по первому зову моему явиться. Потому и коня я тебе даю. Но не во владение, а в пользование, чтоб быстрее ты, если что, до Киева добраться сумел. Сестру твою при себе оставляю. И мне и тебе так спокойней будет. А теперь ступай и помни милость мою.
– Спасибо, княгиня, – сказал я ей с поклоном. – И вот еще, – распростал ворот
– Золото это при себе оставь. Может, сгодится еще, – и ухмыльнулась горько. – Вам с женой на обзаведение хозяйства понадобится.
– Но ведь…
– И не перечь мне, Добрынка. Коли дают, так бери, а коли бьют, так беги.
– Хорошо, – спрятал я золото.
– Теперь идти можешь, да поспеши, не то передумаю. А мне делами заниматься надобно.
Вышел я из горницы – ни жив ни мертв.
Калиту свою развязал руками трясущимися, колту достал, Любавой оставленную. Смотрю: узелка из волоска ее нет. Видно, перетерся за это время. Ну, да это не беда. Вот скоро колту верну и запах ее волос вдохнуть смогу. Уже ведь забыл, как они пахнут…
На конюшне все спали. Кто где примостился, там и сны смотрел. Кветана в денник Буланого занесло. Прямо в яслях его сморило. Накинул я на коня узду.
– Снова нам в путь пора, – шепнул я конику. Фыркнул конь. Ногою топнул, дескать, мне и тут неплохо, но и от дороги я не отказываюсь.
– Ты что? – продрал глаза Кветан, когда я Буланого седлал.
– Уезжаю, – сказал я конюшему.
– Опять? – поморщился он, силясь в себя прийти.
– Опять, – кивнул я.
– Что еще за напасть тебе варяжка придумала?
– Ты спи пока, – улыбнулся я. – Скоро ключники придут, опохмелять вас будут.
– Это хорошо, – зевнул он. – Ну, легкой тебе дороги, – повернулся старшой на другой бок и засопел.
Камень самоцветный я нашел там, где и говорил мне Соломон. За печью под половицей был у лекаря тайник. Много тут добра было припасено: гривны серебряные, свитки пергаментные с вязью чудной непонятной, деньги странные с дырою в середке и еще много разных диковинок. Не стал я из этого добра ничего трогать, лишь рубин алый забрал. Лекарь рассказывал, что камень этот большую силу имеет, вот пускай Берисава с Любавой его и спробуют. А потом уже можно и в Итиль его переправлять. Аврааму бен Саулу, племяннику Соломонову.
Вышел я с подворья, верхом сел.
– Поехали, Буланый, домой, – сказал и поводья тронул.
14 февраля 953 г.
Гнал я коня, плетью нахлестывал, а у самого сердце колотилось бешено. Казалось, что сейчас из груди выпрыгнет и вокруг меня плясать начнет. От радости и страха зайдется. От ожидания совсем оно изнемогло. Подгонял я коня, а сам все думал, какой же наша встреча получится?
Нет, никак себе этого представить не мог.