Полоса точного приземления
Шрифт:
Труханову и другим заводским летчикам полетать завтра никак не светило. Календарь показывал начало второй декады, а завод, хоть и выполнял план исправно, но, как и многие его собратья, львиную долю продукции сдавал в последние дни месяца: двадцать девятого, тридцатого, тридцать первого числа. А иногда, вопреки структуре принятого в цивилизованном мире календаря, даже тридцать второго, а то и тридцать третьего. Эти малопривычные нашему слуху числа имели вполне реальное объяснение: в первые дни следующего месяца «досдавалась» продукция предыдущего… С этим боролись. Разрабатывали прекрасные планы перехода на равномерный, ритмичный выпуск. Чего-то в этом направлении
– Добились, добились, - проворчал критически настроенный тесть хозяина дома.
– Пока только того добились, что аврал чуть раньше начинается: не двадцать седьмого, а двадцать второго. Или двадцать третьего.
– Раньше начинается, значит, ровнее проходит. Не такой острый пик имеет, - оптимистично заметил бритоголовый летчик.
– Острый, не острый… Работать разучились, вот в чем дело! Посмотришь на работничков наших нынешних - вроде никому ничего не надо, лишь бы время худо-бедно до звонка протянуть. И вообще - порядка нет… Вот раньше - работали. Взять хотя бы в войну. Станков не хватало, сырья, энергии - всего не хватало. Людей толком ни накормить, ни одеть, ни согреть - ничего этого не могли. В первую зиму, только эвакуировались, в общежитии одна койка на двоих была: один работает, другой спит. Но ответственности хватало. Каждый свою ответственность понимал. Личную. Люди жили работой. И уж порядок был - будьте покойны!
– А ты немного не… как бы сказать, не идеализируешь то время?
– спросил бухгалтер.
– Это ведь наше, возрастное: что было в молодости, то и прекрасно. Ностальгия.
– Ничуть не идеализирую. Иначе войну бы не выиграли. А вот этим самым и взяли: ответственностью, а главное дело - порядком. Железным порядком.
– Извините, - вступил в дискуссию Федько, - мне кажется, что очень уж тосковать по прошлым порядкам все-таки не стоит… Даже если производство взять. Слов нет, продукцию давали, фронт обеспечивали. Но таких требований к этой продукции, как сейчас, и в мыслях не держали. Долговечность, скажем. Кому она была нужна, если все равно тот же штурмовик в среднем, пока его собьют, двадцать пять, тридцать, от силы полсотни вылетов только и успевал сделать… Или качество. Смотрели так: работает, воевать может - и ладно. Конечно, если что-нибудь совсем исключительное случалось… Вот, например, когда на Курской дуге у наших истребителей на скорости обшивка с крыла стала слетать. Тут, понятно, тревогу забили, навалились, пресекли. Но если не такой катастрофический случай брать, то на качество смотрели… скажем так: совсем иначе, чем сейчас жизнь заставляет. Многие проблемы просто вообще не ставились - не доросли мы тогда до них.
– Что ж, хотите сказать, мы сегодня так уж здорово работаем?
– Нет, не хочу. Но и такую точку зрения, что, мол, раньше все было лучше, не понимаю… И еще: помню что почем - какими средствами ваш порядок достигался. Двадцать минут опоздания - под суд! И перейти на другую работу не моги… Не говоря уж о других, назовем их так, приметах времени…
– А что ж хорошего - на работу опаздывать? Или с места на место за длинным рублем летать?
– Ну, положим, особенно длинные рубли тогда найти было трудно. Да и цена им была никакая… Я о другом. О средствах.
– Знаете, говорят: цель оправдывает средства!
– улыбнулся бухгалтер.
– Это иезуиты говорили. Они нам не учителя. Для меня, с вашего разрешения, убедительнее другая цитата. Не ручаюсь, что слово в слово, но смысл такой: цель, для достижения которой нужны неправые средства, не есть правая цель.
– Кто же это
– поинтересовался тесть Труханова.
Но не успел Федько ответить, как его опередила хозяйка дома:
– Маркс.
«Эге!
– подумал Степан.
– Да у тебя, матушка, оказывается, не только пуфики да салфеточки в голове!» Но хозяйка тут же вернулась к выполнению своих, прямых функций:
– Кушайте, кушайте! Марат Семеныч, попробуйте холодца. Папа, передайте Марату Семеновичу холодец. Степан Николаевич, возьмите еще салата…
– Все равно, - упрямо повторил тесть Труханова.
– Чтоб заставить людей работать, нужно… - и он, крепко сжав кулак, показал, как именно следует обращаться с людьми, дабы они трудились исправно.
– Иначе ничего не получится. Не будет порядка.
– Почему же? Есть и другие способы, - спокойно возразил Федько.
– Какие это другие? Агитация?
– Всякие. И агитация, между прочим, тоже, если умная. Но только не палка! С этим делом - хватит. Устали.
– А без этого, - старик снова показал кулак, - ничего не получится. Не вылезем.
– Да вы, я вижу, пессимист, - усмехнулся Литвинов.
– А пессимистом быть совсем неплохо, - заметил бухгалтер.
– Ему живется легче, чем оптимисту. Спокойнее. С чего я взял? Извольте. Оптимист считает, что, когда все хорошо, это - норма, так оно и должно быть. А когда плохо - безобразие, возмутительное отклонение от нормы. Поэтому, когда все хорошо, он это воспринимает без особых восторгов: а как же, мол, иначе! Если же случается что-нибудь плохое, страшно расстраивается. Ну а пессимист, наоборот, считает, что плохое - норма, и относится, следовательно, к нему спокойно, без паники, а хорошее - подарок судьбы, счастливая выпадающая точка, и всячески по этому поводу радуется. Вот и получается, что оптимист живет то в серых буднях, то в неприятностях, а пессимист - то в серых буднях, то в радостях. Кому лучше? В среднем?
– Есть же все-таки и объективные оценки. Во всем. Независимо от того, кто как что воспринимает, - не принял выслушанную концепцию летчик, обладатель пышной шевелюры.
– Наверное, есть, - пожал плечами бухгалтер.
– Но мне это безразлично. Для меня, да и для вас, наверное, жизнь такова, какой мы ее ощущаем.
– Э-э, да вы, оказывается, субъективный идеалист, - дал высказываниям бухгалтера принципиальную оценку Труханов.
– Вроде епископа Беркли. Будем вас за это прорабатывать.
– Будем, будем обязательно!
– радостно поддержал Труханова бритоголовый летчик.
– Что-что, а эту работу - прорабатывать - мы любим!..
В одиннадцатом часу, когда все обязательные здравицы - за каждого из дорогих гостей («Цвет нашей корпорации»), за процветание сего гостеприимного дома, за хозяйку («Очаровательными руками которой изготовлены эти райские яства») - были провозглашены и активно поддержаны, Федько и Литвинов извинились («Завтра - работать»), поблагодарили хозяев и откланялись. Предложение Труханова подбросить их до гостиницы на машине отклонили:
– Спасибо, не стоит. Рядом же. И нам пройтись на сон грядущий - одно удовольствие.
Идти по морозцу было действительно хорошо. Миновав строй неотличимых друг от друга пятиэтажек («Это надо же было так назвать - соцгород! Интересно представляют себе строители социализм», - заметил Федько), друзья вышли на широкое асфальтированное шоссе, тускло освещенное фонарями, мертвенный свет которых почему-то называется дневным. В одну сторону шоссе вело к заводу, в другую - к городу, куда Федько с Литвиновым и направились.