Полоса точного приземления
Шрифт:
Понемногу, малыми порциями, переходя от одной скорости к другой, на двадцать - тридцать километров в час меньшей, летчики пробовали поведение самолета: как слушается рулей, не появляется ли какая-нибудь тряска, по-прежнему ли плотно сидит в воздухе?.. Нет, кажется, все в порядке. Конечно, с уменьшением, скорости приходилось действовать штурвалом и педалями все более размашисто, но это было в порядке вещей. И запасов рулей хватало: до их полных отклонений оставалось еще далеко.
Пробу на каждой очередной скорости летчики заканчивали тем, что мягким движением штурвала на себя гасили снижение - так же, как это предстояло
По мере того как уменьшалась скорость, менялось что-то в самом ощущении полета.. Тише шуршал обтекающий кабину экипажа воздух, мягче покачивался в такт дыханиям воздуха самолет.
Так, в несколько ступенек, дошли до скорости триста двадцать. Ничего существенно нового она не принесла… Штурвал - на себя, стрелка прибора-вариометра с отметки «снижение 5 метров в секунду» поднимается к отметке «ноль», в течение нескольких секунд самолет летит, медленно тормозясь, по горизонтали… Когда-то это называлось: «посадка на облако» - даже если никакого облака поблизости не было.
– Ну что ж, можно считать: сели, - комментирует результат проделанной имитации посадки штурман.
– Не кажи гоп. Считать, что сели, будем, когда сядем, - ворчит Лоскутов. Разумеется, он - человек передового мировоззрения. Не суеверен, ни в бога, ни в черта, ни в такие категории, как «сглазить», не верит. Но все-таки…
– Сядем, сядем… - обещает Литвинов, прибавляя двигателям оборотов, чтобы вновь выйти в область средних, не очень близких к минимально допустимым, скоростей.
– Убрать механизацию и шасси.
Запросили разрешения командного пункта и пошли со снижением к аэродрому.
– «Окно» будем включать?
– спросил штурман.
– «Окно»? По заданию не записано. Там сказано: основные пилотажно-навигационные…
– А оно разве не основное?
– осторожно осведомился Кедров.
– При такой погоде, пожалуй, все-таки нет.
– Тогда, выходит, мы и авиагоризонты не должны были включать. По погоде они тоже не нужны…
Очень не хотелось Литвинову сейчас, пока первый вылет опытной машины еще не закончен, вступать в дискуссии, тем более на тему об «Окне», да еще не с кем-нибудь, а с Кедровым!.. Но его избавил от такой необходимости Лоскутов:
– А оно не задействовано, ваше «Окно». Обесточено… Вы что, забыли?.. Большие потребители будем к электросистеме по одному с третьего полета подключать. Так по программе.
Вопрос с повестки дня был снят.
Но мысли Литвинова, до того занятые только выполнением задания, выпавшего сегодня на его долю («Это же за всю жизнь считанные разы бывает: первый вылет на опытной машине, да еще такой!»), обратились к «Окну».
Литвинов посмотрел на приборную доску.
Вот он, экран «Окна»! Все-таки установили эту станцию на том самом воздушном судне, для которого она предназначалась! Установили на первом же опытном экземпляре - установят, видимо, и на всех последующих.
Правда, нынешнее «Окно-2» - это уже не то «Окно». Идеи Картужного все-таки удалось реализовать. Всякая по-настоящему хорошая идея обладает свойством размножаться почкованием: обязательно порождает новые хорошие идеи. Одна за другой пошли плодотворные предложения и от расправившего плечи, в прошлом опального теоретического отдела КБ, и от опытного, изобретательного
Конечно, довести поведение электронной отметки до полного идеала, как и следовало ожидать, не удалось. Облака - субстанция материальная. Словом, картинка и на экране станции «Окно-2» тоже вела себя в облаках не идеально: искажалась, плавала, дергалась, но несравненно меньше, чем было на первой станции. День и ночь!.. Конечно, хотелось бы лучшего, но в этом отношении все надежды возлагались на «ту», будущую, совсем новую станцию. А пока, так или иначе, работать было можно. Марат сам полетал с «Окном-2» и убедился: да, можно! Да и другие летчики, повторно (Аскольдов сказал: «по-новой») привлеченные к облету, кто быстрее, кто медленнее, но приспосабливались.
Летчики приспосабливались. За это Литвинов не мог не воздать должное Кедрову. С помощью теоретиков вавиловского КБ он в конце концов сформулировал приемы работы с «Окном», которые вполне пригодились и для «Окна-2». Научил им других летчиков. И пусть работать и с новым «Окном» приходилось изрядно - ничто на свете бесплатно не дается. В полном соответствии с проклятием, наложенным в свое время господом богом на Адама и всех его сколь угодно дальних потомков, летчики, заходя на посадку в облаках при помощи «Окна» (даже «Окна-2»!), работали в поте лица своего. И вылезали из кабины, выжатые до дна. Но сажали самолет там, где надо, - в полосе точного приземления!
…Литвинов посмотрел на экран «Окна». Сколько нервных клеток - побольше, чем на иные полные испытания опытного самолета, - ухлопал он на эту, будь она неладна, станцию.
Самолет спустился в слои воздуха, уже успевшие прогреться. Стало слегка побалтывать. В боковые форточки кабины было видно, как упруго, ритмично - будто лебединые крылья - колеблются плоскости вместе с подвешенными под ними бочками двигателей… Как это все-таки красиво - самолет в воздухе!
Земля разрешила проход над стартом. До аэродрома - белых полос на свежей, изумрудно-зеленой, еще не успевшей выгореть траве - километров пятнадцать.
– Пройдем с ветерком?
– оживился Кедров.
– Никак нет. Пока без ветерка, - разочаровал его Литвинов.
– Обжали машину до четырехсот восьмидесяти, значит, пройдем на четырехстах пятидесяти.
Марат знал настораживающую статистику летных происшествий при разного рода показах, демонстрациях, празднествах. Почему-то на них всякие неприятности случаются чаще, чем даже в самых серьезных испытательных полетах. Объяснить это трудно, но факт остается фактом. Может быть, дело тут отчасти в том, что вся атмосфера показа - сколько людей смотрит!
– подталкивает летчика на то, чтобы сделать все по самому верхнему пределу. А иногда - и на то, чтобы этот предел превзойти. Но ведь верхний предел потому и называется верхним…