Половина любви
Шрифт:
Муся, наконец, поднялась сама. И, продолжая бормотать слова благодарности, покинула квартиру.
Елена прошла в свою комнату и обессиленно упала на кровать. Елена не жалела о своих деньгах. Рано или поздно Ерофеевы отдадут долг. И что горевать о собственных проблемах, когда в мире существуют такие подонки — нелюди, не пощадившие детей!
Елене не жалко было расстаться с деньгами, предназначенными на курортное лечение. Да и чем поможет еще один санаторный курс? Она понимала, что у нее почти не остается шансов излечиться.
Болезнь принимает хроническую форму. Время не друг ей, но враг.
12
Наступили
Елена наблюдала очередное возрождение жизни и природы отстраненным взглядом художника. Она целыми днями сидела на скамейке в садике, положив на колени папку, и рисовала. Теперь она работала цветными мелками. Для уличных эскизов они были удобнее, чем гуашь. Листы заполняли незатейливые жанровые зарисовки: мамаша с коляской, дети в песочнице, старушка, выгуливающая собачку. Конкретные сюжеты полностью вытеснили из ее творчества сложные, но непонятные цветовые композиции.
«Абстрактное творчество порождается мятежной душой художника. Цвет без рисунка — это только эмоция, — объяснила как-то Игорю перемену своего стиля Елена. — Лишь рисунок дает образ. А образ — это найденная точка опоры. Я нашла эту опору в самой себе. Поэтому и творчество мое стало простым и ясным». Елена отражала мир скупыми, как у ребенка, выразительными средствами. Критики назвали бы этот стиль примитивизмом, но у Елены не было критиков, кроме ее домочадцев.
Уравновешенность, спокойствие Елены объяснялось просто. Решение о переезде принято. Неопределенная ситуация разрешилась. Сложный узел отношений развязан. Игоря избрали президентом акционерного общества, и теперь у него появилась маленькая передышка в делах. Он сможет помочь ей с устройством новой жизни. Она будет жить одна и займется иллюстрацией книг. Игорь обещал поговорить о ней со знакомым издателем.
Игорь не мог понять, как могла Елена отдать Мусе деньги, предназначенные на свое лечение. Считать этот поступок нормальным он тоже не мог. Видимо, думал он, Елена нуждается не только в исцелении тела, но и психики. Если нарушен инстинкт самовыживания, логика бесполезна. Напрасно он доверил ей деньги. Где теперь достать нужную сумму? Он ведь не сможет, как Муся, упасть перед кем-то на колени.
А филантропа, подобного Елене, не сыщешь. Однако Игорь знал одно: лечить Елену необходимо, а значит, он должен изыскать средства.
В один из последних дней мая Елена вновь вышла прогуляться к Неве, проститься с Медным всадником, с волшебным простором Дворцовой площади. На окраине Петербурга, куда она переедет на днях, этой красоты не будет. А часто ездить в центр города она вряд ли сможет. Елена отвела взгляд от сдержанно-величавой колонны в центре Дворцовой площади, которая словно бы упиралась в небо своей вершиной. Разве передашь в картине это совершенство, это величие? Елена вышла на набережную Невы и расположилась со своей папкой на широком поребрике гранитного парапета реки. По Неве еще плыли голубовато-серые льдины. Вот их надо попытаться изобразить на картоне.
Вдруг она ощутила толчок в спину. Крепкие объятия кого-то, налетевшего сзади, сжали ее. От неожиданности рука дернулась и коробочка с разноцветными мелками полетела в воду. Объятия
Она с трудом узнала дочь. Угловатый подросток превратился в юную деву, будто сошедшую с картины Рембрандта. Кровь древнего народа сказывалась в выразительных густо-вишневых глазах девушки. Но светлые, как у Елены, волосы, падающие до середины спины, были такие же, как у большинства ее соотечественниц. «Настоящая красавица, — подумала Елена, — и совсем взрослая». В глазах дочери Елена мгновенно прочитала сочувствие, вызванное ее собственным обликом. Женя действительно была напугана ее видом. Хотя из писем она знала о перенесенном матерью энцефалите, ей трудно было представить последствия этой болезни. Особенно Женю поразила как бы сломленная шея Елены. «Мама, моя гордая мамочка с безвольно поникшей головой!» Девушка вновь кинулась к матери и обняла ее за худенькие плечи (мама теперь была будто ниже ростом).
— Мамочка, теперь я никуда от тебя не уеду. Я вернулась в Рашу навсегда.
Это чужестранное «Раша» больно задело Елену.
Смогут ли они найти с дочерью общий язык, понять друг друга?
Порыв Жени, однако, не был сиюминутным. Она действительно уже приняла решение вернуться в Россию и продолжить здесь учебу. Но изначальной причиной этого была не жалость к матери, не стремление помочь ей. Чувство любви к слабой и больной Елене ужалило девушку лишь сейчас, при встрече. Причиной возвращения Жени в Россию была решающая встреча в Израиле с Мишей Сандлером. Между Женей и Мишей высеклась искра огня, искра любви с первого взгляда. И тут же сложности новой жизни в Израиле, прежде для Жени несущественные, стали заметнее. Во-первых, там не было равенства. Даже ее сверстники делились на коренных израильтян и «русских». И отношение к последним было неоднозначным. К тому же, по законам иудаизма, настоящими евреями считались те, у кого еврейкой была мать. Женя выпадала из этой категории. Так же, как и в России, в Израиле была безработица. Ефим, отец Жени, по-прежнему перебивался случайными заработками.
Трудно было найти работу и молодежи, не имеющей опыта. А обучение в университете было платным. И наконец, Женя не имела никакого желания служить в израильской армии. В России, по крайней мере, она была избавлена от воинской повинности.
Колебания Евгении прекратил Миша Сандлер.
Он был настроен решительно. В последнюю встречу в Израиле он и убедил девушку вернуться на родину.
— Посмотри на меня, — говорил он ей то, в чем убеждал всех и, прежде всего, самого себя. — Я — стопроцентный еврей, а уезжать из России не собираюсь.
У нас сейчас все в движении, все в развитии. Акционерная компания набирает обороты. Игорь Дмитриевич вот-вот станет президентом компании, а я займу его место директора фирмы медтехники.
— Ты уверен? — с недоверием переспросила Женя. — Сколько ты в фирме работаешь, полгода?
Там и поопытнее тебя люди найдутся. Например, дядя Шура, мамин брат.
— Палыч — мужик умный, спорить не буду, но директором ему не быть, — с превосходством умудренного жизнью человека возразил Михаил. — Он — технарь старого поколения. А прежде как было? Или ты ученый, или партиец-руководитель. Среднего не дано! А Палыч — кабинетный человек, типичный инженер советского НИИ.