Половина желтого солнца
Шрифт:
— Да, мы только вчера узнали, что он и есть новый директор. Записка в его духе.
Записку Угву прочитал: «Оденигбо и Оланна, заскочил поздороваться. На той неделе зайду еще, если позволит нудная должность. Эзека», но все равно спросил: «Почему, мэм?»
— Видишь ли, ему всегда жилось чуточку лучше, чем всем остальным. — Оланна положила записку на стол. — Профессор Ачара обещал достать нам книги, скамейки, классные доски. Многие женщины согласились уже со следующей недели присылать к нам детей на занятия. — Она светилась радостью.
— Это замечательно,
Оланна вздохнула — она постоянно боялась, как бы его не угнали в солдаты.
— Думаю, надо помогать в таких делах, мэм, — прибавил Угву.
— Конечно, иди. Только осторожней.
Угву сразу заметил Эберечи среди остальных. Люди разбирали ворох пальмовых листьев, обрезали их, связывали и передавали мужчине, стоявшему на деревянной лестнице.
— Сосед! — обрадовалась Эберечи. — Я тут всем рассказываю, что твои домашние знакомы с самим директором!
Угву с улыбкой поздоровался со всеми. Кругом забормотали: «Добрый день, нно, kedu»— с восхищенным уважением. Знакомство с директором придало ему вес. Кто-то протянул нож для работы. На крыльце женщина толкла дынные семечки, девчонки играли в карты под деревом манго. Сильно воняло тухлятиной.
— Представь, каково жить в таком месте, — прошептала Эберечи, наклонившись к Угву. — А теперь, когда взяли Абакалики, сюда еще больше людей придет. С жильем стало совсем плохо. Те, которые работают в директоратах, и вовсе спят в машинах.
— Верно, — согласился Угву, хотя точно не знал, правда ли это. Ему нравилось, что Эберечи разговаривает с ним запросто, как со старым приятелем. В одном из классов включили радио: доблестные солдаты Биафры завершали операцию по очистке захваченной территории от врага — название сектора Угву не расслышал.
— Наши ребята задали им жару! — улыбнулась женщина, которая толкла дынные семечки.
— Баяфра победит, это написано Богом на небесах, — сказал мужчина с бородой, заплетенной в тощую косицу.
Эберечи, прыснув, шепнула Угву:
— Деревенщина. Даже не знает, как называется его страна. «Баяфра»! — передразнила она.
Угву засмеялся. В пальмовых листьях кишели толстые черные муравьи, Эберечи взвизгнула и глянула на него беспомощно, когда один заполз ей на руку. Угву смахнул его. Кожа у Эберечи была теплая, чуть влажная. Эберечи, видно, хотелось, чтобы Угву до нее дотронулся, — не похожа она на тех, кто вправду боится муравьев.
С охапкой пальмовых листьев в руках Угву остановился по пути к лестнице и заглянул в один из бывших классов. Всюду кастрюли, циновки, жестяные ящики, бамбуковые кровати — казалось, комната всегда служила пристанищем для тех, кому некуда больше податься. Женщина с младенцем, привязанным к спине, мыла в кастрюле с грязной водой очищенные клубни маниоки. Личико у ребенка было сморщенное. Угву чуть не задохнулся: вонь стояла ужасная. Несло выгребной ямой, прогорклыми вареными бобами и тухлыми яйцами.
Задержав
— Наш город никогда не сдался бы, не будь среди нас диверсантов! — заявил мужчина с бородой-косицей. — Я был в народном ополчении и знаю, сколько мы обнаружили. — Он умолк и обернулся на крики мальчишек, игравших посреди школьного двора в войну. Всем лет по десять-одиннадцать, на головах — банановые листья, в руках — бамбуковые стебли вместо винтовок. Самая длинная винтовка принадлежала командиру биафрийцев — рослому скуластому пацану.
— Вперед! — крикнул он.
Мальчишки двинулись ползком.
— Огонь!
Швыряя камни, с винтовками наперевес, бойцы ринулись в атаку.
Бородатый захлопал в ладоши.
— Молодцы, ребята! Дай им в руки оружие — и они прогонят врагов.
Со всех сторон раздались аплодисменты и одобрительные возгласы. О пальмовых листьях на время забыли.
— Знаете, я с самого начала войны рвался в армию, — рассказывал бородатый. — Куда я только не ходил! Но нигде меня не брали из-за ноги.
— А что у вас с ногой? — спросила женщина с дынными семечками.
Он повыше поднял ногу. Половина ступни была отрублена, а то, что осталось, походило на сморщенный клубень ямса.
— Потерял на Севере, — объяснил он.
Воцарилось молчание. Из класса вдруг выскочила маленькая девчонка, за ней гналась женщина, осыпая ее затрещинами.
— Говоришь, всего одну тарелку разбила? Ну же, давай, бей остальные! Kuwa ha,бей! У нас их много, да? Мы ж всю посуду привезли с собой, так? Бей! — кричала она.
Девочка спряталась за деревом манго. Мать постояла, побранилась, предупредила духов, надоумивших дочь перебить все тарелки, что у них ничего не выйдет, и вернулась в класс.
— Ребенок разбил тарелку — подумаешь, велика беда! Есть-то из этих тарелок все равно нечего! — угрюмо сказала одна из женщин, все засмеялись, а Эберечи, наклонившись к Угву, шепнула, что у бородатого воняет изо рта, вот его и не взяли в армию. Угву тянуло прижаться к ней.
Уходили они вместе, и Угву оглянулся, чтобы убедиться, что все заметили. Мимо прошел солдат в форме биафрийской армии и шлеме, выкрикивая невнятицу на ломаном английском. Шел он пошатываясь, чуть не падая. У него была одна рука, вторая обрублена выше локтя. Солдат кричал: «Не промахнись! Один враг — одна пуля, раз — и готово!» Мальчишки, окружив его, смеялись, дразнили, улюлюкали.
Эберечи посмотрела ему вслед.
— Мой брат ушел в армию в самом начале войны.
— Я не знал.
— Да. Домой он приезжал всего однажды. Встречала его вся улица, и все пацаны дрались за то, чтобы потрогать его форму.
И она замолчала до самого дома.
— До завтра, Угву.
— До завтра, — отозвался Угву. И пожалел, что о многом не успел ей сказать.
Угву расставил скамьи: три — на веранде, для класса Оланны, две — у ворот, для учеников миссис Муокелу, а для своих первоклашек — еще две у бетонных плит.