Половина желтого солнца

Адичи Чимаманда Нгози

— Не надо. — Оланна высыпала золу в таз с холодной водой и размешала с такой силой, что облила ноги. Поставила таз на огонь. Угву молча ушел в дом — наверняка почувствовал ярость, что кипела в ней. Женщина на улице уже охрипла от плача. «Говон, что я тебе сделала? Говон, olee ihe т mere gi?»— повторяла она. Оланна добавила в остывшую смесь пальмового масла и мешала, мешала, покуда руки не онемели от усталости. Все доставляло ей удовольствие: и струйки пота под мышками, и сила в каждом ударе сердца, и пахучее пенящееся месиво, которое у нее получилось. Она сделала мыло.

На другое утро по дороге

в школу Оланна не стала перебегать площадь. Осторожность — признак слабости и безверия. Она шла твердой поступью, то и дело вскидывая голову и выискивая в ясном небе бомбардировщики, — покажись они только, она зашвыряет их камнями, осыплет проклятиями. На уроки пришло не больше четверти класса. Ребята сидели на струганых досках, и неяркое утреннее солнце светило в комнату, лишенную крыши. Оланна, развернув полотняный флаг Биафры, который взяла у Оденигбо, объяснила смысл символов. Красный цвет — это кровь наших братьев и сестер, убитых на Севере, черный — скорбь по ним, зеленый — грядущее процветание Биафры и, наконец, половина желтого солнца — славное будущее. Она научила ребят салютовать, как Его Превосходительство, и велела срисовать портреты двух вождей — ее собственные наброски. Его Превосходительство вышел у нее крепким, мускулистым и был обведен толстым контуром, а замухрышка IГовон был нарисован тонкими линиями.

Нкирука, ее лучшая ученица, оттенила лица и несколькими штрихами снабдила Говона злобным оскалом, а Его Превосходительству подарила широкую улыбку.

— Я хочу убить всех вандалов, мисс, — сказала Нкирука, подходя к Оланне, чтобы отдать рисунок. На губах ее играла улыбка отличницы, осознающей свою правоту.

Дома, когда Оденигбо вернулся, Оланна рассказала ему, как легко слетело с уст ребенка слово «убить» и как ее обожгло чувство вины. Они сидели в спальне, тихо бормотало радио, за стеной звонко смеялась Малышка.

— Никого она не собирается убивать, нкем. Просто ты привила ей любовь к родине. — Оденигбо избавился от туфель.

— Не знаю, не знаю…

Однако слова Оденигбо и гордость на его лице воодушевили Оланну. Ему понравилось, что в этот раз она горячо говорила о правом деле, как полноправная его участница.

— Красный Крест сегодня вспомнил о нашем директорате. — Оденигбо кивнул на коробку, что принес с работы.

Оланна открыла коробку и выложила на кровать пузатые банки сгущенки, высокую узкую жестянку молочного коктейля и пачку соли. Настоящее сокровище. Звучный голос сообщил по радио, что доблестные защитники Биафры теснят врага под Абакалики.

— Давай устроим праздник! — воскликнула Оланна.

— Праздник?

— Пусть скромный, но все же праздничный ужин. Ну, знаешь, как когда-то в Нсукке.

— Войне скоро конец, нкем, и мы вволю напразднуемся в свободной Биафре.

— Верно, но и война нам не помешает устроить праздник.

— Нам и для себя едва хватает.

— Для себя у нас более чем достаточно.

Слова ее вдруг обрели иной смысл, она отступила и одним движением сдернула через голову платье. Расстегнула ему брюки. Даже зная, что за стенкой Угву с Малышкой,она не могла сдержать стоны. Волна за волнойнакатывало первобытное удовольствие. Наконец обав изнеможении откинулись на спину, задыхаясь и смеясь.

26

Угву терпеть не мог продукты из центра

помощи. Рис мучнистый, совсем не то что длинные узкие зернышки в Нсукке, кукурузная мука слипалась в горячей воде комьями, а сухое молоко оседало на дне чашек. Угву скривился, отмеряя сухой желток. Неужели эта гадость получается из нормального куриного яйца? Всыпал порошок в тесто, размешал. Во дворе грелся на огне котел, до середины наполненный белым песком; чуть погодя, когда раскалится, нужно будет поставить в песок тесто. Этому способу печь пироги Оланну научила миссис Муокелу. Угву сперва решил, что ничего путного не выйдет, миссис Муокелу чего только не сочинит, надоумила, к примеру, Оланну варить самодельное мыло — темно-бурую мешанину, по виду как детский понос. К удивлению Угву, первый опыт Оланне удался на славу. Оланна, правда, смеялась. Сказала, что эта смесь муки, пальмового масла и сухого желтка недостойна гордого имени пирога, зато хотя бы мука не пропала.

Угву злился на Красный Крест: чем присылать одну муку, спросили бы лучше у биафрийцев, какие им нужны продукты. Когда открылся новый центр помощи — куда Оланна пошла с четками на шее, узнав от миссис Муокелу, что в «Каритас» благоволят к католикам, — Угву надеялся, что продукты будут поприличней. Но Оланна принесла все то же самое, а вяленая рыба оказалась еще солоней. А Оланна все равно радовалась и весело мурлыкала песенку.

Если Оланна возвращалась ни с чем, то не пела. Устроившись на веранде, она смотрела вверх, на тростниковую крышу, и вздыхала:

— Помнишь, Угву, как мы выливали мясной суп уже на второй день?

Угву жаждал сам пойти в центр помощи, уверенный, что Оланна, с ее манерами настоящей леди, дожидалась своей очереди, пока все не разберут. Да только не мог он пойти — Оланна больше не выпускала его из дому до заката. Носились слухи, что молодых парней силком забирают в армию. Соседского мальчишку и вправду средь бела дня увели, забрили в солдаты и тем же вечером отправили необученного на фронт, но все-таки зря Оланна так боялась, зря не пускала его на рынок, а за водой посылала до рассвета.

Угву услышал голоса из гостиной: Чудо-Джулиус едва не перекрикивал Хозяина. Угву прикинул, чем ему заняться. Вынуть пирог, а потом прополоть грядку с чахлой зеленью? Или просто посидеть на бетонных плитах, поглазеть на соседний дом? Вдруг выйдет Эберечи, крикнет: «Как дела, сосед?» Угву махнет в ответ, а про себя представит, как хватает ее за попку. Просто удивительно, до чего хорошо на душе, когда она с ним здоровается. Пирог вышел с хрустящей корочкой, а внутри мягкий, влажный; Угву порезал его тонкими ломтиками и подал на блюдцах. Чудо-Джулиус и Оланна сидели в гостиной, а Хозяин стоял рядом и, размахивая руками, рассказывал, как ездил с агитаторами в деревню, где местные жители принесли в жертву в святилище бога ойи козу, чтобы избежать нападения врага.

— Целую козу! Столько белковой пищи пропало зря! — расхохотался Чудо-Джулиус.

Хозяин даже не улыбнулся.

— Нельзя недооценивать психологического значения подобных обрядов. Мы никогда не уговариваем их съесть козу, вместо того чтобы приносить ее в жертву.

— О, пирог! — Чудо-Джулиусу и вилка не понадобилась — он сунул в рот кусок целиком. — Объеденье, объеденье! Угву, моим домашним надо бы у тебя поучиться, они только и умеют, что чин-чин, изо дня в день все чин-чин да чин-чин, к тому же пресный и твердый. Бедные мои зубы!