Половинки космоса
Шрифт:
– Эй, Иван Иваныч, ты где бабу с такими ручищами огреб? – крикнул сидевший за ближайшим столом пьянчуга, грудь которого украшал орден с загадочной надписью «заглушка канализационная». Вася бросил на него короткий взгляд и снова уставился на куль позади себя. – Иван Иваныч, – продолжал владелец бляхи, – чегой-то там у тебя такое?
Он в упор смотрел на Васю, и только тут Хвостиков понял, что обращаются к нему. Колени подкосились, и если бы не Ардена, он шлепнулся бы на пол от страха. «Стало быть, этого гада в мешке зовут Иван Иваныч, –
– Чего к вождю пристаешь? – выдавил Хвостиков натужным басом. Он молился всем богам и черной пустоте космоса, чтобы никто не услышал, как дрожит его голос. – Не видишь, барышень прогуливаю?!
– Как не видеть! Только где ж ты эту рукастую взял? – не унимался пьяненький орденоносец. – На пляжу таких не было.
«Вот пристал, чертов зануда!» – подумал Вася и почувствовал вдруг, что сковавший его ужас сменяется раздражением.
– Значит, были! – рявкнул Хвостиков совершенно окрепшим голосом. – Одна – стриженая кошка, которая вам задницы надрала, а другая – усатая тихоня. Между нами, так себе бабенка оказалась – ни рыба ни мясо. Вот я ее в мешок и сунул.
– Не, усатую я помню, – не отставал собеседник. – Усатую я сам ловил. Ты мне за нее и орден пожаловал, – он похлопал по канализационной заглушке на груди. – А эта… это… в мешке… Гляди, оно лезет!
Послышался треск. Дикари в ужасе попятились. Из мешка вылезало нечто огромное, осоловевшее, с выщипанной бородой и сплошь покрытое свалявшимися Васиными волосами.
– Чур меня! – завопил владелец заглушки и бросился наутек. Остальные оказались не столь впечатлительными и молча пялились на Васю и новоявленное диво. Самые сообразительные уже закатывали рукава.
– Беги в ангар, – шепнул Хвостиков Ардене. – Я их задержу.
Девушка бросила на поэта короткий взгляд, в котором смешались и удивление, и благодарность, и много чего еще, и Васе вдруг захотелось продекламировать поэму. Потом она быстро поцеловала его в щеку и исчезла, просочившись между двумя громилами.
«Теперь мой выход», – подумал Вася.
– Сволочи! Вы кого мне подсунули? – заорал он и, схватив за грудки ближайшего мордоворота, потащил к ощипанному вождю, все еще не понимавшему, где он и кто. – Это вы называете женщиной для вождя?! Вот эту ободранную гориллу? Уроды! Всем бошки поотрубаю!
Вася бушевал и сам не мог понять – то ли взгляд Ардены толкает его на безумство, то ли страх, засевший где-то в печенке, перебродил и превратился в нечто новое и доселе неведомое.
Как бы то ни было, Васин гнев поверг ростунов в ужас. Дикари выстроились в две шеренги, а Хвостиков прохаживался вдоль строя, каждому давая понять, что тот, кого не повесят в ближайшие два часа, может считать себя счастливчиком. Когда лица «соплеменников» цветом стали напоминать недавно выпавший снег, Хвостиков решил завершить выступление какой-нибудь эффектной
– Поубиваю! – рявкнул он и замахнулся, чтобы отвесить беспамятному вождю хорошую оплеуху. Однако временное помутнение рассудка не сказалось на бойцовских качествах атамана. Одно молниеносное движение, и поэт кубарем покатился по полу, теряя весь свой маскарад.
– Иваныч, да ты – не он, – выдал кто-то из ростунов, приведя соплеменников в совершеннейший ступор этой сентенцией. Воспользовавшись всеобщим замешательством, Вася вскочил и, невзирая на саботаж гофрированных штанов, опрометью бросился к ангару.
Сзади послышались яростные вопли и топот сотен босых ног.
Ардена ждала у шлюза ближайшей спасательной капсулы. Она схватила Хвостикова за шиворот и как котенка втащила внутрь. Люк захлопнулся.
Сквозь иллюминатор было видно, что ростуны, ворвавшиеся в ангар вслед за поэтом, бросились ниц и запели заунывный гимн, которым провожали в мир иной своих покойников. Ангар служил племени кладбищем. Лишь окончательно пришедший в себя вождь не пел – он метался по площадке, потрясая кулаками и выкрикивая проклятья вслед удалявшейся капсуле, которой была предназначена роль его личной гробницы.
Неделю спустя под навесом ресторанчика на пляже Нарра-Танарисса собралась почти та же компания. Дамы, отбитые полицией у ростунов в самый последний момент, все еще встрепанные, рассеянно слушали поэта, который бубнил нечто невразумительное, то и дело замолкал и бросал тревожные взгляды на линию прибоя. Наконец он вовсе бросил декламацию и торопливо затопал к морю, по щиколотку утопая в золотистом песке. Когда до воды оставалось всего несколько шагов, на его глаза легли две мокрые ладошки.
– Я перепугался, что ты утонула! – завопил Вася.
– Угораздило же связаться с таким впечатлительным типом, – притворно вздохнула Ардена. – Милый, я с Амазона. Лучше меня плавают только дельфины. Не ворчи. Лучше прочитай мне тот длинный стишок, который про лошадь с коровой.
На этот раз вздохнул Хвостиков:
– Сколько раз тебе повторять: не про лошадь с коровой, а про боевого коня Александра Великого, про Буцефала, то есть Быкоглавого. И не длинный стишок, а поэму. Прочту обязательно, как только доберемся до номера.
И они удалились за дюны, где пряталась гостиница, провожаемые возбужденным перешептыванием скучающих дам.
Андрей Силенгинский.Первая
Возьмите иголку. Самую обыкновенную, швейную. И воткните ее в стол. Или в подоконник, или куда вам угодно. Отойдите на несколько шагов и попытайтесь попасть точно в ушко, бросая другую такую же иголку.
Я не стану спрашивать, как вы оцениваете свои шансы на успех. Я догадываюсь. Могу также предположить, что вы думаете обо мне, предложившем вам столь нелепое и бесперспективное занятие.