Положительный диагноз
Шрифт:
– Слово! Я знаю слово!
Якубович предупредил его, что если он назовёт слово не правильно, то покинет игру, но винодел, кажется, был в прострации: ничего не слышал и выкрикнул громко:
–Турц!
В студии воцарилась предрассветная тишина. Якубович гипнотически смотрел на винодела, который как-то вдруг обмяк, скис и побледнел.
– Значит, вы считаете, что псевдоним писателя Синявского – Турц?– спросил Якубович.
–Турц, —эхом откликнулся винодел.
–Нет. Это не Турц, не Торц и даже не Тырц, – сказал Якубович.– И вы выбываете из игры.
Матвей Петрович остался у барабана один. Ему стало здесь нравиться, он подарил
– Как то зимой выловил я щуку, – говорил он, не сводя глаз с вращающегося барабана. – Здоровенная, зараза, я вам доложу, попалась. Злобная, фурия! Прыгала, зубищами клацала, всё ухватить норовила. Я ее кияночкой деревянной успокоил, пристукнул, она и успокоилась. Мороз, я вам доложу, под двадцать был. Промерз я, улов хороший можно и домой, думаю. Щуку я в сенях бросил. Выпросил у тёщи, Царствие ей Небесное, рюмочку, для сугреву, и до жонки двинул. Жонка моя спала еще, а тёща по дому управлялась – она ни свет, ни заря вставала….
– У вас всегда такой распорядок дня?– спросил Якубович, невинно улыбаясь.
– В каком смысле?– продолжая внимательно следить за вращающимся барабаном, спросил Матвей Петрович.
– В смысле: рыбалка, щука, рюмочка и - до жонки,– пояснил Якубович.
– Нет,– ответил Матвей Петрович серьёзно.– Тёща моя, Царствие ей Небесное, зазря не наливала. Она женщина экономная была.
– Это надо понимать так, что если вы возвращались с рыбалки без улова, то рюмочки вам не перепадало? И вся логическая линейка: щука – тёща—рюмочка– «до жонки» рассыпалась в прах? – прилип Якубович.
– Да, когда ж такое было, что бы я с рыбалки без улова возвращался!– возмутился Матвей Петрович, под смех студии.
– Приятно иметь дело с профессионалами,– усмехаясь в усы, сказал Якубович, и пошел к табло, потому что Матвею Петровичу выпал «сектор плюс», дающий право открыть любую букву. Матвей Петрович открыл вторую букву – ею оказалась буква «Е». Потом он опять крутанул барабан и продолжил свой рассказ:
–Только я рядом с жонкой пригрелся, слышу, тёща моя, как зарезанная орёт. Грохот в сенях, наседка заквохтала, квохчет и квохчет, будто петуха соседского увидала, а теща орёт и орет. Какой тут сон? Бегу в сени. Гляжу, щука висит у тёщи моей на подоле, та бегает и орет. А вышло вот что. Теща моя с ночи корзину с наседкой домой занесла, наседка сидит, значит, высиживает: приспичило дуре зимой высиживать. Щука моя рядом лежит, отдыхает. Полежала, полежала и оклемалась подлая: видать, я её не сильно пристукнул. Оклемалась, и давай подпрыгивать, наседка со страха шуметь стала, тут тёща заходит на шум. Щука хвать её за халат! Тёща с испугу ведро с молоком опрокинула, поскользнулась, упала и давай ещё пуще орать. Ну, я, конечно, за топор – и по башке её, по башке!
Матвей Петрович энергично показал, как он бил топором. Якубович отскочил от него, испуганно замахав руками:
–Я, конечно, понимаю, что можно тёщу не любить, но что бы топором, за то, что спать не дала … это знаете…
Матвей Петрович недоуменно посмотрел на него, рассмеялся и сказал:
– Скажешь, то ж, мил человек! Я ж щуку, а не Ефросинью Петровну.
Зал надрывался от хохота. Якубович вытирал платком выступившие слезы. Так под смех
В финал он попал с библиотекаршей из Ташкента в национальной одежде и фермером из Брянска. У Матвея Петровича был третий номер, первый был у библиотекарши. На табло чернели десять не открытых квадратов, под которыми скрывалась настоящая фамилия писателя Болеслава Пруса.
Библиотекарша набрала триста очков, покраснела и пропищала:
– Я хочу сказать слово!
Якубович поднял руку, но она не дала ему рта раскрыть, быстро затараторив:
– Я хочу сказать слово, слово сердечной благодарности нашей дорогой, многоуважаемой, любимой почтенной, дорогой, дай Аллах ей здоровья и благоденствия, нашей заведующей Рафике Курбановне Салмановой…
– Ох, уж эта восточная льстивость! Вам, что зарплату за эти слова прибавят? Вы мне буковку, какую-нибудь завалящую назовите,– поскучнел Якубович.
Буковку она назвала не ту. Не назвал букву и фермер, - ему выпал сектор «банкрот». Ход перешёл к Матвею Петровичу. Ему везло: он отгадал три буквы подряд: «Л», «В» и «О». Библиотекарша отгадала три буквы: две буквы «И», и букву «А». Фермер отгадал букву «Ц» и «К» ход в очередной раз перешёл к Матвею Петровичу. На табло были открыты девять букв, нужно было только подставить к образовавшемуся …ОЛОВАЦКИЙ первую букву. Зал скандировал: «Слово! Слово! Слово!». Матвей Петрович рисковать не стал и снова крутанул барабан к разочарованию публики, но, когда барабан остановился, поднялся шум и раздались возгласы удивления: Матвею Петровичу, уже в который раз, выпал сектор «Плюс»! Открыли букву – это была буква «Г», а слово вышло Головацкий.
Когда Матвей Петрович выбрал призы, Якубович, постукивая рукой по барабану и, хитро поглядывая на Матвея Петровича, сказал:
– Вы, конечно же, можете взять призы. И я не имею права вас уговаривать, но глядя на ваше везение у меня нет никакого сомнения, что если вы сыграете в супер игру, то главный приз непременно станет вашим.
Матвей Петрович посмотрел на свои призы, потом на сияющий лаком и никелем «Мерседес» и сказал, махнув рукой:
–Я Мишанке «Мерседес» обещал, давай, играть дальше.
Якубович сразу согласился. Крутанули барабан, что бы определить суперприз и, когда барабан остановился, стены студии потряс страстный и могучий крик ведущего: «Ав-то-мо-би-л –л– л– ь!!!
Чтобы выиграть, Матвею Петровичу нужно было отгадать один из псевдонимов Николая Добролюбова. В слове было всего три буквы. Якубович разрешил открыть одну любую букву. Матвей Петрович попросил открыть первую, ею оказалась буква «Х».
В Супер игре правила жёсткие: даётся минута, за которую нужно дать ответ. Матвей Петрович понятия ни имел о псевдонимах Добролюбова, да и книг его никогда не читал. Минута на обдумывание побежала.
Во время показа передачи во всех семи домах хутора Садовый стояла напряжёнейшая тишина, и каждый желал Матвею Петровичу удачи. Супруга его про себя быстро шептала слова молитвы, а Мишка, который деду не поверил, зная, что дед любит иногда приврать, замер с открытым ртом. Только Матвей Петрович сидел умиротворённый и спокойный, прихлёбывая чинно чай из блюдца, и поглядывая искоса на напряжённые лица своих домочадцев. Минута на обдумывание истекла быстро, и Якубович привязался к Матвею Петровичу: